Один из главных вопросов президентской повестки – развитие науки в России – оказался в эпицентре скандала в Екатеринбурге. Да не просто скандала. Научные работники сообщили «URA.Ru», что ситуация «предреволюционная» и они готовы на все. Оказывается, самая закрытая и уважаемая научная структура УрФО - Институт экономики УрО РАН - переживает войну ученых с администрацией. Как стало известно «URA.Ru», 62-летний глава учреждения Александр Татаркин срезал зарплаты ряду ученых, открыто конфликтовавших с директором. Обиженные сотрудники института уверены, директор убивает оппозицию. Сам Татаркин считает иначе. Новую кадровую политику Института экономики утвердили 24 декабря на Ученом совете. В повестке дня вопрос шел под номером два, а докладчиком был лично директор учреждения Александр Татаркин. В целях оптимизации кадрового состава он рекомендовал установить новые бюджетные ставки для сотрудников. Например, тех, кто достиг пенсионного возраста (55 лет для женщин, 60 лет для мужчин) перевести с полноценной ставки на 70-80 ее процентов. Сотрудникам, чей возраст больше пенсионного на пять лет, предложил платить 60% ставки, а тем, кто старше 70-ти – 30-40%. Участники Ученого совета рассказывают, что предложение Татаркина вызвало массу негодования. «Поскольку нормировать труд научному работнику невозможно, он в любом случае должен выполнить поставленную тему, то получается, что за меньшие деньги ты выполняешь прежний объем работы. Не нравится - уходи, - рассказал нашему агентству один из членов совета. - Это была открытая попытка уволить часть сотрудников. У Татаркина  конфликт со многими, большинство сотрудников не одобряют его подхода к работе, и он был бы рад, если из-за сокращения ставки кто-то уволился  по собственному желанию». «Только эти урезания ставок незаконны – у ученых нет предельно допустимого возраста работы. Раньше был порог – 70 лет, но потом его отменили», - продолжает собеседник «URA.Ru». Он уверен, 50-60 лет – это самый расцвет деятельности ученого, подкрепленный богатым научным опытом. «Пока человек разумен, его мозг работает – он будет проводить исследования, приносить пользу науке и обществу». В общем, обсуждение второго пункта вылилось в глухое недовольство, остановить которое смогло только заверение Татаркина о том, что изменение ставок – не закон, а только рекомендации. Ученые поверили, разошлись на новогодние каникулы, а когда вышли на работу, обнаружили, что директор издал приказ по пенсионерам на те условия оплаты, которые называл рекомендательными. Объяснения, что это делается для омоложения коллектива и из-за дефицита фонда оплаты труда научных работников, в институте вызывают горькую усмешку. Одного из протеже Александра Татаркина уже успели оценить – место руководителя сектором производительных сил он передал ученому, защитившему диссертацию по географическим наукам и имеющему диплом пединститута по специальности «учитель физики». При первой же встрече в институте у молодого дарования спросили о его будущей работе и определили, что он от нее крайне далек. «Вы можете посчитать это абсурдом, но на самом деле вся реформа сделана с одной целью – убрать тех, кто помнит, как начинал Татаркин. Мы - «старая гвардия», проработавшая несколько десятилетий, можем позволить себе открыто говорить Татаркину, что он не прав, и за это нас пытаются выжить, заменить новичками, которые бы смотрели в рот и не «вякали», - заверяет один из членов группы ученых, обратившихся в наше агентство. В доказательство он приводит такую историю: тех, кто, несмотря на изменение оплаты, не решился увольняться, предупредили о скором уплотнении. Как заявляют некоторые работники администрации, если ты работаешь на полставки, то должен делить один кабинет на двоих. То есть доктора наук обязаны собрать свои бумаги, компьютеры и оргтехнику, все книги и ютиться по двое в небольших кабинетах по 12 кв. метров. Здесь же принимая аспирантов и прося прощения у соседа за шум, мешающий работе. «Настроение у нас предреволюционное, - признаются ученые, которые, впрочем, пока не готовы называть свои имена. – Мы будем бороться за свои права и справедливость. У института масса заказов, он работает с крупнейшими компаниями России, а нас унижают». «URA.Ru» будет следить за развитием событий. Александр Татаркин: «У меня был помощник прокурора, спрашивал…» Спор в Институте экономики УрО РАН – это все-таки неожиданная тема. Многие годы это учреждение считалось чем-то очень стабильным, каноническим. И вдруг такие обвинения. Мы обратились за разъяснениями к директору Института Александру Татаркину: - Вашу идею, обсуждавшуюся на декабрьском Ученом совете, называют незаконной. - Если бы она была незаконной – мои сотрудники обращались бы уже не к вам. Поймите, мы сейчас переживаем непростые времена. В декабре прошлого года у нас заканчивался третий этап реформирования, целью которого было повышение ставок научным и ненаучным сотрудникам. В некоторых случаях даже в 10 раз. Но источниками покрытия этого повышения предполагались: федеральный бюджет, перераспределение средств внутри академии и экономия в институте. Мы три года вели сокращение, и если в начале реформирования у нас было 338 сотрудников, то теперь осталось 195. Все это время мы обходились без крови и жалоб, но прошлый год оказался самым трудным. В институте остались только те, без кого нам не прожить, и все равно надо было сократить девять научных и двенадцать ненаучных ставок. Как тут быть? Мы долго обсуждали и с профсоюзом, и с самими учеными, какой может выход. С одной стороны, у нас есть люди, которые давно работают, они уже на пенсии, но им замены нет. Таких 29%. С другой стороны - к нам идет молодежь, и по закону, после защиты я обязан трудоустроить их. Доля молодых у нас 35%, один из самых высоких показателей в Уральском отделении РАН. В декабре мы предложили соломоново решение, которое дает право переводить ученых, достигших пенсионного возраста, на часть ставки. - Подчас на 0,4 ставки. - Не совсем так. На 0,4 у нас работают ненаучные сотрудники, и то за 70 лет. Это вынужденная мера, потому что у меня есть несколько человек, которые защитили степени, и они числятся на ненаучной деятельности, что противоречит закону. Да и так посудите, у молодого ученого должна быть перспектива, иначе что он за молодой человек без перспективы. - Как восприняли ваше предложение ученые? - Неоднозначно. Я понимаю, что все-таки это тяжело с психологической точки зрения. Я сам пенсионер. Впрочем, считаю возрастную планку правильной. Это сложно принять, но ограничение по возрасту заставляет людей подтягиваться. На совете звучали мнения, что решение оскорбительно. Согласен, но давайте посмотрим на это с другой стороны. Молодой человек, занимающий ненаучную должность, подаст жалобу в прокуратуру. У меня уже был помощник городского прокурора и спрашивал, почему вы держите пенсионеров, а не устраиваете молодых людей? Сейчас я могу достать решение ученого совета о том, что уникальным специалистам мы ограничиваем ставки, но оставляем их в институте, а освободившиеся ставки отдаем молодым специалистам. К тому же, этим решением я защищаю пенсионеров, которых огульно могут обвинить в незаконном занимании места. На все эти обвинения есть решение совета. Попробуйте опротестовать коллективное решение. - Ваша логика понятна, но сами ученые говорят об унизительном положении переселенцев. Вместе со ставками они теряют помещения и должны со своими компьютерами, другой оргтехникой, кучей книг переезжать в меньшие кабинеты, сидеть там по несколько человек. - Я понимаю это. Вчера он был завотделом с отдельным кабинетом, а сегодня - научный сотрудник, и мы не можем дать каждому научному сотруднику свой кабинет. Но смотрите: академия наук и правительство требуют от нас интеграции с вузами, а там инновационная подготовка 10-15% (за рубежом она 20-25%). Мы подключаемся, с сентября наши академические работники будут читать спецкурсы 2-3 группам магистров. Где я возьму для этого помещения? - У вас есть помещения, которые сдаются в аренду. - Какие? Подвальные и полуподвальные? - Я учился в УрГУ в полуподвальном помещении. - Я тоже там в аспирантуре учился. Да, те помещения, что у нас под арендой, мы заберем. Но мы предполагаем также увеличить читальный зал и создать два дополнительных класса, чтобы отсадить магистров и заниматься с ними. Для этого нужно расселиться. Понимаете, сейчас очень свободная ситуация с помещениями. За два года сокращений люди стали достаточно вольготно работать, а к хорошему быстро привыкаешь. И мы вынужденно займемся переселением, правда, условия будем согласовывать с каждым в отдельности. - О ваших молодых кадрах говорят, что они не такие уж и замечательные. Руководителем сектора производительных сил стал географ с образованием преподавателя физики. - Не совсем так. Он кандидат физико-математических наук, но очень быстро переориентировал свои интересы на изучение слабо развитых территорий. Сначала эта тема интересовала его как физика, а потом как географа: интересно было узнать, почему они не развиваются. У нас в институте больше таких специалистов нет, и я был вынужден его пригласить. Может быть, экономически он не так подкован, как наши доктора, но он географ и еще понимает в физическом строении почв, где залегают те или иные полезные ископаемые. Это геофизика. Да, для тех, кто занимается узкой темой, – это нонсенс, но я как руководитель вижу, что мне для имеющегося направления нужен именно этот специалист. Я ж его спросил, что нужно, чтобы развить Ивдель, он через два дня принес схему по транспорту, железной дороге, автомобилям, как связать между собой разные участки. Вот это специалист, это решение, а не эти разговоры, что надо деньги вкладывать, решая отдельные проблемы. - Может быть, это из-за обиды, но сейчас вас обвиняют в желании уничтожить старую гвардию, людей старше вас, видевших ваш подъем, а потому способных спорить с вами и доказывать вашу неправоту. И вам, якобы, в таких условиях не комфортно, хочется набрать молодежь, что будет смотреть в рот? - Я предвидел, что будет такая реакция, и прежде чем обсуждать вопрос на Ученом совете, говорил со многими. Странно, но позиция непринятия решения возникла за день до обсуждения. Притом люди предлагали достигнуть устного соглашения. Но это гарантия для них, а где гарантия для меня, что я буду защищен? Меня же спрашивал аудитор Счетной палаты РФ, почему я не сокращаю пенсионеров. А как сократить? У нас никогда не было не только сокращения пенсионеров, но и в принципе такого масштабного сокращения: было 338 ставок, а стало 195. Мне кажется, мы нашли компромисс, не унижая никого. - Принимая это решение, вы понимали, какой будет реакция? - Я и сейчас понимаю, что на обращении к вам это не остановится. Будут обращения в суды, в прокуратуру, главному инспектору по труду. Но если бы я сократил молодежь, меня бы уже затаскали. Вот смотрите, был у меня помощник городского прокурора, посмотрел наши документы, пожал плечами. Должен был еще вызвать, но прошел месяц – не вызывает. - А вы готовы к тому, что будет дальше? К обвинениям в том, что проталкиваете вперед сына, что назначили родственницу секретарем ученого совета? - То, на что вы ссылаетесь, и правда, и неправда. Да, сын работает в институте уже больше десяти лет, но только прошлом году стал научным сотрудником. Сейчас его предлагают сделать заведующим сектором. Что касается должности ученого секретаря, то мне предлагали четыре кандидатуры, но у одной большая нагрузка, вторая собиралась в декрет, третья за три года не смогла подготовить даже первую редакцию диссертации… Объективно остался один кандидат. Да, это моя аспирантка, но ее имя называли многие уважаемые сотрудники. - Мне, человеку, наблюдающему весь конфликт со стороны, академическая наука всегда казалась чем-то очень порядочным, честным, а сейчас я вижу просто свару. Объясните, это нормальная ситуация в вашей среде? - Научная сфера – она, как культурная и театральная, имеет своеобразную форму отношений. Научная идея рождается в свободной голове, где нет места проблемам, а мы с начала 90-х годов переживаем постоянные реформы. Сейчас вот пришли к сокращению, которое должны проводить по указанию сверху. Возникшая ситуация - это выдох того напряжения, что был в течение трех лет постоянных сокращений.