И то, и другое. Сегодня, в юбилейные дни, о первом президенте уважительно говорят: волевой, решительный, смелый, бескомпромиссный. С нашей точки зрения вернее было бы: бескомпромиссный, волюнтарист. Как всякий харизматик, прирожденный лидер и вождь, Ельцин плохо переносил проявления авторитаризма в отношении себя, но сам был склонен к принятию единоличных решений и не умел договариваться. Да, при нем центры принятия решений были рассредоточены: Кремль, олигархи, финансируемый ими парламент. Но этот политический пейзаж как минимум наполовину был результатом выбора самого Ельцина. Запрет Российской компартии, «шоковая терапия» в экономике, расстрел Верховного Совета, война в Чечне – если бы не эти взаимосвязанные события, ответственность за которые лежит персонально на Ельцине, история новой России могла бы быть иной, лучше. Надо ли подробно разъяснять, что нынешняя власть с готовностью переняла эту ельцинскую черту - не договариваться, а продавливать своё.

 

Второе. Именно Ельцин, главным достижением которого были свободные всенародные выборы на всех уровнях власти, парадоксально закончил свое правление фактическим введением династийности. При такой манере передачи власти публичная политика превратилась в сплошную манипуляцию и декорацию. Впрочем, вероятно, это превращение мерещится парадоксальным только тем, кто не посвящен в тайну выбора кремлевского патриарха. Не так давно вышла в свет книга Михаила Полторанина «Власть в тротиловом эквиваленте». Описав загадки убийства генерала Льва Рохлина, который, как считают, готовил государственный переворот и свержение Ельцина, Полторанин пишет: «Именно с июля 98-го начался стремительный карьерный взлет Владимира Путина, в общем-то, заштатного чиновника Кремля. Причем июльское назначение Владимира Владимировича на пост директора ФСБ происходило в какой-то странной горячке. … И дальше безостановочный марш-бросок к главному российскому трону. Марш-бросок человека, лишь шапочно знакомого Ельцину, не проверенного им на умение разбираться в острых управленческих ситуациях — к тому же с длинным хвостом провальной работы в Питере, без знания экономики» (стр. 435-436). Имеющий уши да услышит намек Полторанина - за какие заслуги наследник Ельцина получил должность главы государства.

 

И третья, уже постпрезидентская особенность Ельцина, в свое время отважившегося первым бросить нелицеприятную правду в лицо забронзовевшей партбюрократии. Не критиковать верховную государственную власть, как бы ни было досадно от ее поступков. Не в силу этических договоренностей (эту версию нам навязывают уже целое десятилетие), а скорее в обмен на неприкосновенность личной свободы и личных капиталов, свободы и капиталов семьи и ближайшего окружения. А это уже совсем не по-бунтарски. Такое поведение Ельцина  послужило оправданием для всех остальных: если уж Борис Николаевич безмолвствует, то нам и подавно помалкивать надо. Так в политической культуре стало нормой ставить личный комфорт выше общественного блага, а Кремль 2000-х получил неисчерпаемый аванс «молчаливого большинства».    

 

Одним словом, именно деградация Ельцина во многом определила сегодняшнюю физиономию российской политики. То, что в ней сегодня происходит, во многом не реакция, не откат от ельцинских традиций, а его наследие, которое, судя по всему, мы еще долго будем расхлебывать.

 

 

Но есть и различия. Главное из которых – свобода политического выбора, свобода слова и убеждений. Как бы там ни было, при Ельцине партии власти никогда не контролировали парламент, да и противостояние с Зюгановым на президентских выборах 1996-го было настоящим и честным. 

 

Кто бы тогда мог подумать, что через 10-15 лет государственная машина вместо того, чтобы ловить террористов и бандитов, будет преследовать законопослушных людей за политические убеждения, в стране появятся политзеки, узники совести, сажать на 15 суток будут просто за то, что вышел на улицу. Сегодня перечень книг, запрещенных в России, в несколько раз превышает список еретических книг во времена «святой инквизиции», а пытки в милиции стали обыденностью. В то время как на воздух взлетает «Домодедово», новые евсюковы и мирошниковы наповал отстреливают невиновных граждан. Одни сотрудники правоохранительных органов «лазают» по социальным сетям, где выискивают «экстремистские» картинки. Другие отлавливают группы молодых людей, совершающих кросс по улицам российских городов под лозунгами борьбы за здоровый образ жизни. И все это квалифицируется как раскрытые преступления! Не будем оправдывать «приморских партизан», но то, что эта история вообще имела место быть, и та немалая – чего уж там! – эмоциональная поддержка, которую оказали «партизанам» соотечественники, - все это свидетельствует об истинном отношении россиян к силовому режиму.

 

Такая реальность, наверное, сильно удивила бы Ельцина. В отличие от сегодняшних политических групп, он и его окружение, хоть и через «не могу» и «не хочу», но все же находили в себе силы прощать своих врагов. По крайней мере, все защитники Верховного Совета были амнистированы. Пантеона «мучеников» не случилось, градус политического напряжения в обществе пошел на убыль. В этом было благородство и прозорливость Ельцина и его команды. Именно это и позволило достичь в обществе «худого», но мира, хрупкого, но единства, и не допустить кровавого раскола всей страны. Трудно представить, чтобы сегодняшний режим простил кого-либо из своих хулителей – он так или иначе мстительно преследует их или держит на «коротком поводке». И тем самым разоблачает себя: неадекватное применение силы по отношению ко «всем тем, кто гадил», обнаруживает слабость и страх власти, ее нарциссизм и эгоцентризм.

 

Хорошо известно, что в 1996 году больной Ельцин до последнего отказывался от переизбрания президентом: власть для него была инструментом достижения политических результатов. Сегодня происходят теракты, горят леса и жилища, рушатся коммуникации, но хоть бы кто-нибудь из высокопоставленных чиновников добровольно сложил с себя полномочия! Не дождетесь: власть стала самоцелью.  

 

Как реагирует на это общество? Есть такой закон физики: «Каждое действие рождает равное ему по силе противодействие». Ужесточается «антиэкстремистское» законодательство – в ответ вспыхивает Манежка. И вот уже болотный застой «нулевых» рискует обернуться повсеместными политическими пожарами.

 

 

Период правления Ельцина – один из наиболее сложных и неоднозначных в нашей истории. Таково же отношение к этому багажу у нынешней правящей верхушки: и нести неохота, и бросить невозможно. С одной стороны, она обязана Ельцину своим положением. С другой – ей чужда свобода, в ельцинском ее исполнении. Поэтому, преклоняя голову перед памятью о первом президенте по случаю юбилея, в повседневности нынешние властители, как могут, дистанцируются от ельцинских 90-х.   

 

На протяжении всех последних лет, с помощью многочисленных сериалов, вроде «Бандитского Петербурга», и фильмов типа «Жмурок», нам внушают, что в «лихие 90-е» (по-другому этот период, кажется, уже и не называют) в России царили ОПГ, а теперь их якобы нет. Но события последних месяцев опровергают этот стереотип. Банда Цапка в станице Кущевской, банда в Гусь-Хрустальном – это лишь одиозное выражение «лихости» «нулевых». Вездесущая коррупция – вот самое типичное воплощение новой организованной преступности, пришедшей на смену карикатурным браткам с золотыми цепями и малиновыми пиджаками. Размах беззаконий и ущерб от новых преступных групп меньше не стал.

 

Нам указывают на пропасть между «бардаком» 90-х и «порядком» «нулевых», на рост доходов, на строительный и потребительский бум, на то, что «жить стало лучше, жить стало веселее» - так в 1935 году говорил и Сталин. Замалчивая при этом очевидное - десятикратную разницу в мировых ценах на нефть, нам любезно предлагают выбрать между свободой и «хлебом со зрелищами», между демократией и сытым желудком. Хотя никакого противоречия между тем и другим нет, они вполне уживаются вместе. Тогда зачем так стараться?

 

Думается, что актуализация архетипов «потерянного рая» и «возвращения в землю обетованную» понадобилась, чтобы легитимировать перераспределение активов и ресурсов от олигархов и властных групп 90-х к группам «нулевых». Мол, тогда были «смутные времена», «век тьмы», а теперь наступила долгожданная «нормальная жизнь». Однако за риторической ширмой открывается, что феодально-клановая суть экономики от смены персон не изменилась. Наоборот, она стала коварнее, научилась маскироваться. Напоказ выставляются назначенные «форбовские» миллионеры с яхтами и футбольными клубами, истинные хозяева жизни остаются анонимными.

 

 

В христианской культуре поведение, когда ритуал и формальность важнее веры и идеи, давно получило осуждающую оценку: фарисейство. Нет, Борис Николаевич, конечно, не Христос. Но те, кто сегодня позиционируют себя его наследниками, явно испытали бы конфуз перед своим предтечей, встань он из могилы и потребуй отчета. Одной рукой они возводят ему каменные изваяния, другой - хоронят главные достижения его земной жизни. Они, достижения, заключены в Конституции, гарантирующей народовластие, свободу убеждений, совести и слова. В Конституции, которую сегодня можно сравнить с парализованной бабушкой: вроде бы надо уважать, но и связываться неохота. 

 

Напоследок приведу цитату из первого президента России: «Нам важна не «партия власти». Нам важно, чтобы власть в строгом соответствии с законом смогла сыграть свою единственно правильную партию — партию чистых и демократических выборов». Приоритеты нынешней государственной политики явно изменились, а сама эта фраза заставит бонз нынешней «партии власти» брезгливо воротить нос.

 

Итак, лучшим памятником Борису Николаевичу будут не мраморные истуканы, а восстановление конституционных гражданских свобод. Но это - вряд ли: ведь в таком случае политическому классу придется изобличить самого себя, признать свои ошибки. На это он, кажется, не способен: комплекс неполноценности мешает. Чем закончатся новые Византия и Орда «в одном флаконе», даже сложно представить.