Примета близких перемен: федеральные политики активизировались и стали частыми гостями в Екатеринбурге. В город нагрянул один из архитекторов победы Владимира Путина на президентских выборах Сергей Кургинян – это он собирал многотысячный митинг на Поклонной горе в противовес неожиданно мощным, перепугавшим власть выступлениям либеральной оппозиции на Болотной площади, проспекте Сахарова, да и во всех крупных городах страны. На Урале он говорил о правящем классе, его (класса) отношениях с Путиным, связи Медведева и Сердюкова, об исламских вызовах и грядущей революции.

 

Сергей Кургинян – не пионер политических выступлений в Екатеринбурге последних дней. До него (как мы сообщали накануне) приезжал либерал Сергей Алексашенко. Сравнивая их, лично я прихожу к выводу, что наши «властители умов» делятся не на модернизаторов и консерваторов, не на либералов и сталинистов, а на партию мира и партию войны. Первые, как Алексашенко, уверены, что нам незачем пугаться Запада, а нужно быть им. Вторые убеждены, что Запад, и конкретно Америка, исторически враждебны России. Отсюда – ставка на наведение порядка «железной рукой», мобилизационную экономику и т.д. – то есть повторение некогда проторенного пути, который в прошлом веке обеспечил СССР лидерство в индустриализации, победу в кровопролитнейшей войне, беспрецедентные успехи в освоении космоса и т.д., то есть все то, чем нам осталось гордиться.

 

Отсюда же – «черно-белая» трактовка истории. Октябрьской революции не было, просто Ленин спасал погибающую страну – как будто Гражданская война обошлась без участия большевиков. Сталинские репрессии были неизбежны, иначе бы мы не подготовили страну к войне – хотя именно сталинские репрессии заложили мину под Советским Союзом. Горбачев развалил Союз искусственно, заменив высокую имперскую идею обещаниями колбасы, – как будто народ не проклинал тупой застой и нахально обуржуазившуюся советскую элиту. (Кстати, мой вопрос насчет версии о том, что российский капитализм выстроен на деньги КГБ, грубо говоря, «золото партии», Сергей Ервандович Кургинян обошел стороной).

 

Отсюда же – нетерпимое, до ненависти, отношение ко всему либеральному, в чем усматриваются козни и происки коварного Запада, даже если речь идет о защите гражданских прав, прописанных в Конституции, то есть отстаивании человеческого достоинства. И черно-белые же проекции нынешних внутриполитических конфликтов: Медведев – против Путина, Сердюков – с Медведевым… Кургинян – талантливый режиссер, и понимает, что зрелище должно быть конфликтным, а конфликт достаточно «прямоугольным» для удобства зрительского восприятия. 

 

И последнее. Сергей Кургинян верит в народ – это похвально. В решимость народа отринуть личное благополучие и снова ухнуть в жерло кровавых испытаний – ради сохранения нации, веры, государства. Вот в этом я сильно сомневаюсь: слишком много испытаний, воспеваемых Сергеем Ервандовичем, обрушилось на наш народ за предыдущее столетие, пора бы и честь знать.

 

Ну да довольно предисловий. Предоставим слово самому Сергею Кургиняну. Зал ломится, заполнены даже проходы, зрители взрываются овацией. 

 

 

Большевики не проводили никакую революцию, это все легенды. Страны не было уже к осени 1917 года. Ленин приехал в 17-м году абсолютно здоровым человеком, физкультурником с чистым мозгом - и сгорел за 4-5 лет. Сталин управлял, когда уже была система, кадры, кланы. Ленин же управлял ситуацией полного коллапса. Реальным источником всех его биологических неприятностей, кроме пули Фанни Каплан, был писчий спазм. Это когда человек безумно много пишет правой рукой, днем и ночью, и получает сначала остеохондроз, потом инсульты – первый, второй, третий.

 

 

 

Он работал в течение нескольких лет в условиях хаоса, проводя посткатастрофическую сборку страны. Территория была расчленена, элита предала все, что могла, немцы были на порядки сильнее. Но большевики выиграли время Брестским миром, экспортировали революцию в Германию, взорвали ее к чертям собачьим и приступили к восстановлению империи, а потом дошли до Берлина, где стояли полвека, о чем никакой царь мечтать не мог.

 

Вы можете такое представить во времена Горбачева или Ельцина по отношению к Америке? Чтобы через два года после распада СССР мы грозили революцией в США? А Ленин собрал страну из пыли. Огромную народную мечту подняли вместе с громадной народной ненавистью, испепелили все вокруг себя и так спаяли пространство, которое уже кончалось, и воскресили огромную страну. В Рапалло (имеется в виду Генуэзская конференция в 1922 году – ред.) нам сказали: ложитесь и помирайте. А вокруг действительно трупы валяются. Тогда Ленин сказал: видите этот факел мировой революции? Он у меня в руке. У вас пороховые погреба открыты после войны. Я сейчас беру факел и кидаю туда. Или оставьте нас в покое. И в Рапалло сказали: оставляем, оставляем.

 

 

В Советском  Союзе было несколько простых, линейных мобилизационных проектов. Первый, ленинский: моя цель - революция, главное до нее дойти, все остальное неважно. Все, что мешало этой линии, Ленин отбрасывал.

 

 

 

У Сталина было примерно то же – все для победы в будущей войне. Не нефть и газ были экспортными продуктами, а хлеб. В 1929 году его экспроприировали, вывезли за границу, нарвались на низкие цены, потому что разразился мировой финансовый кризис, коммунисты сбросили цену еще, продали и все до копейки вложили в западные станки. Поскольку на привлечение иностранцев для строительства корпусов денег уже не было, создали трудармии и так возвели корпуса. Деревенский элемент поставили к станку и научили. И заработала машина, на которой выиграли войну. Без этого уничтожили бы 50-70 миллионов, вообще бы ничего не было. Это была страшная эпоха, обусловленная задачей в течение 10 лет индустриализировать страну, 14 тысяч заводов построили.

 

К середине века мобилизационная модель решила все, что могла. Победили, восстановили страну за 5 лет, хотя говорили – будете восстанавливать пятьдесят. Были созданы все мыслимые и немыслимые чудеса. С этого момента возник вопрос: либо нужна другая мобилизация, либо от нее надо уходить. Во главе системы стоял человек, который был символом мобилизации, аскетизма, всеподчиненности стратеги и требовательности. И от него стали избавляться.

 

Знаете историю про носки? Он спрашивает: «А гдэ носки?» - «Там дырка!» - «Ну и что? Принэситэ!» - «Мы новые принесли». - «Зачэм? Гдэ старыэ?». В ужасе бегут, приносят. Зашили, через месяц он говорит: «Хорошие носки. Вы так сначала с носками, потом и со страной так жэ будэтэ?». Рассказывали: колхозы ездили инспектировать со своей заваркой и бутербродами. И брали только кипяток. А когда проверяющие и проверяемые стали вместе кушать шашлыки, стало ясно, что все это развалится.

 

 

От Сталина избавлялись как от символа военного напряжения и «гдэ носки?». Избавились. Что делать дальше? Либо переходить на какую-то рыночную модель, либо называть новые цели мобилизации. Рынок – это Маленков, Молотов, это они предлагали перейти на полукапиталистические рельсы: пусть люди поживут. Хрущев, как ни странно, это совсем другое. Он понимал, что отказ от мобилизации приведет к уменьшению роли КПСС. Но и цели для новой мобилизации не было. Тогда провозгласили: построение коммунизма в отдельно взятой стране, опередим Америку по производству мяса и молока! Весь мир загоготал. Все же понимают, что это невозможно.

 

 

А что такое коммунизм? Это когда все будут много кушать, и задешево. Хрущев сделал это, чтобы сохранить КПСС. Но мобилизационная модель не дает потребление, не обеспечивает благосостояния. Вот в это пространство между мобилизацией и благосостоянием вся страна и провалилась. А когда Андропов понял, куда это все катится, «клуб Юрия Владимировича» просто взял курс на ликвидацию партии и на капитализм с отсечением частей. Он всегда грезил тем, что сбросит окраины и войдет в Европу.

 

 

Первый удар нанес преступник Горбачев. Он уничтожил не только все смыслы, а почву, из которой растут смыслы. Даже Ленин всегда думал – от какого наследства мы отказываемся: от этого – да, от этого – нет. Потому что каждый, кто работает на укрепление власти, а не на разрушение, идеальное сохраняет – ведь ему надо сберегать население, а не уничтожать его. При Горбачеве было угроблено все. Партия, имевшая монополию на СМИ, начала сама уничтожать свои идеи, заткнув пасть всем, кого называли «врагами перестройки». В каких органах можно было защищать коммунизм? На телевидении? Во «Взгляде» я мог защищать коммунизм?

 

 

 

20 лет назад случилась метафизическая катастрофа, а не геополитическая, как считает Путин. Народу сказали: идеалы не нужны. Сказали бы это народу Джорджа Вашингтона: «Град на холме» не нужен (имеется в виду проект создания в Америке идеального общества – ред.)! Но у нас первородство было продано за чечевичную похлебку – людям пообещали больше колбасы и они отказались от пролитой крови, от способа жить. Смыслы были уничтожены нацело.

 

А потом устроили кризис распределения. Представьте – заводы производили колбасу и вдруг ее не стало. Ну не могло ее сразу стать намного меньше! Значит, кризис был не в производстве, а в распределении. Это был прямой саботаж – прятание продуктов на складах, закапывание, уничтожение. СССР был разрушен искусственно.

 

Второй преступник – Ельцин – сделал следующий шаг. Он реально построил капитализм за пять лет. Но он обманул и не сказал, что за пять лет можно построить только криминальный капитализм. А как иначе? Нормальный капитализм строится столетиями: от кузнеца, от торговца. У нас никакого фундамента не было. Честный человек, даже академик, не имел капитала, по крайней мере, на «Норникель» точно не хватило бы. Значит, первоначальный капитал был заведомо преступным, наворованным.

 

 

И он стал пускать метастазы коррупции во властные органы. Я не буду утверждать, что сильнее – сама опухоль или эти метастазы. А теперь начинаются мечтания о честных судах: ну скажите мне – с чего они станут честными? Кто там честный? Если правящий класс уголовник, преступник, все, что он порождает, тоже будет преступно.

 

Нежелание что-либо делать, что-либо менять - феноменальной степени. Реакция – только на сиюминутное, происходящее прямо на глазах. Я не хочу хвалить КПСС, но когда я вступил в партию в 1989 году и приходил в ЦК, там так или иначе действовал инстинкт заинтересованности в деле. Ты пробивал кому-то мозг – и тут же следовала реакция: «Иван Иваныч, встретьтесь, пожалуйста, с товарищем, это важно». Сегодня ничего такого нет. Ты приходишь – и первые 30 минут с тобой изящно обсуждают общие темы. И ты начинаешь оживленно разговаривать, сдвигаясь в гражданскую плоскость.

 

 

 

А через полчаса у тебя интересуются: «А «тема» есть? Вы не забыли?». Совершенно ясно, что имеется в виду. Представьте себе существо с в тысячу раз более мощными, чем у вас, челюстями, абсолютным нюхом на то, где находится пища, и мощнейшим рефлексом прыжка к этой пище и ее поедания. Я не могу назвать такое существо слабым.

 

Что такое любой директор советской и ранней постсоветской эпохи? Это человек, который, как бы он ни воровал (хотя там были и честнейшие люди), понимал, что завод медицинского оборудования служит врачам, а они лечат людей. У него это было в спинном мозге, в мозжечке. Что такое современный директор? Для него вообще нет профиля завода. Это совершенно другая генерация людей, которые видят не производство, а деньги.

 

То же «Сколково» – это просто гигантская «прачечная». Двадцать лет длится смерть инженерной школы. Вообще, можно понять, что существует точка невозврата? В 1916 году инженерная школа была, в 1922 она опять была, прошло всего шесть лет. Есть разница между шестью годами и 20 с лишним? Но нет никого, чтобы предупредить: так нельзя. Не осталось почти никого, кто мог говорить об этом, сам язык уничтожен. Есть только рефлекс, пища, прыжок к ней и поедание.

 

 

В сфере идей мы находимся в христианском поле. Запад - это тоже христианское поле. Но есть великий раскол между греческой и римской частью Запада. Этот раскол древнее христианского мира. Империя Цезаря и империя Александра Македонского – это две разные империи. Когда римляне брали греческие города, они писали: «Месть за Трою». Запад не есть единое целое. И мы должны понять, что мы другой Запад. И Запад Рима нас за это ненавидит.

 

Код русской цивилизации – православие, которое очень отличается от западного христианства. Да, сегодняшнее православие напоминает анекдот. Его спрашивают: состояли ли вы в правом уклоне, левом уклоне? Он отвечает: напишите так – колебался вместе с линией партии. Церковь - слепок нашего общества. Но еще может что-то сделать, поэтому ее и атакуют.

 

Идет война. Если манипулируют, управляют сознанием, это еще не война. Война – это когда порабощают или уничтожают. И я вижу, как идет война на расчленение и уничтожение. Субъекты – мировой правящий класс, «транснациональное империалистическое государство» и здешняя пятая колонна. Это отражается даже в языке. Население Российской Федерации они называют ордерным: смена ордерного населения. Вывезено под 4 трлн долларов, 3 – точно. Это кровь экономики. Экономика обескровлена. Разве это не война?

 

Активизация американцами исламского радикализма – это не война? Кондолиза Райс приезжает в Палестину и указывает, как нужно нарезать избирательные округа на выборах. Аббас (Махмуд Аббас – председатель Палестинской автономии – ред.) говорит ей: это же заведомая победа «Хамаса»!» - «Только так и больше никак» - и «Хамас», естественно, побеждает («Хамас» - партия, признанная террористической организацией).

 

У нас все трубопроводы сходятся в районе Башкирии и Татарстана. И если там все подорвется, то Сибирь будет болтаться со своей нефтью, а Европа окажется в холоде. Кому это надо? Америке. А джихадисты туда уже идут как рыба на нерест. Мы хотим жить в мире с мусульманами, но жить в мире с халифатизмом (движение, направленное на воссоздание общемусульманского государства – ред.) нельзя – они считают: где была нога мусульманина – там уже территория халифата.

 

Национальным арабским государствам – да, халифату - нет. Мягкому ханифизму (доисламское монотеистическое религиозное учение – ред.) или суфийскому исламу (мистическое направление, предполагающее аскетизм и очищение души – ред.) – да. Салафистам и джихадистам, суннитскому радикализму (фундаменталистские течения в исламе – ред.) – нет. Это вопросы жизни и смерти русского народа. И если надо засунуть камень в шестерню американо-суннитского колеса – то надо засунуть. И остановить миграцию из мусульманских республик бывшего СССР. Это ужасно и закончится большой бедой. Все меры, которые можно предпринять, чтобы остановить (не взорвать, но остановить), надо предпринимать.

 

 

Декабрьский протест имел два слагаемых – естественное недовольство народа и управление им со стороны изменников, которые старались повернуть это благородное негодование в разрушительную сторону. Изменникам это удалось, иначе бы их на первом же митинге согнали со сцены поганой метлой, а вместо них пришли бы другие люди, которые бы говорили о державе и изменении курса, но там сразу стали говорить о разрушении, попробовали осуществить перестройку-2. Не получилось. Но, как говорил Бертольд Брехт, «еще плодоносить готово чрево, которое вынашивало гада».

 

 

 

Их главной задачей было разгромить «Единую Россию» и поставить на второй срок Медведева. Смысл заключался в том, что главным героем Болотной и Сахарова планировался Медведев как десталинизатор, десоветизатор, лидер либерального крыла – в противоположность Путину, возглавляющему просоветское, консервативное крыло.

 

Они считали, что сейчас накачают Зюганова и повернут его к Болотной. Думали, что и Кирилла повернут. А главным телеканалом Болотной был «Дождь», который существовал чисто на деньги Тимаковой (Наталья Тимакова - пресс-секретарь Дмитрия Медведева – ред.) и Дворковича (Аркадий Дворкович – в прошлом помощник президента Медведева, сейчас – зампред правительства РФ – ред.). Это все настолько ясно, Удальцов же раскрыл все карты, когда на встрече с Медведевым чуть не умолял его остаться на второй срок.

 

Что касается Зюганова, то он совершил огромную глупость, когда поверил, что за него проголосуют либералы. Вместо этого воткнули Прохорова, чтобы либеральный электорат проголосовал за него. Зюганов должен был бороться за путинский умеренно-патриотический, консервативный электорат. А если вы начнете устраивать альянс с «болотными» силами, весь ваш электорат от вас отвернется. Значит, вам надо от того электората как черт от ладана бежать. И если Путин что-то говорит про презервативы, то вы должны говорить, что они вообще мерзавцы и вы их на куски изрежете. Что, Зюганов этого не понимал?

 

Просто они не делали ставки на электоральную победу. Я ему лично говорил: «Гена, выходи первым на Поклонную и говори, что Путин враг, он негодяй и делает все очень плохо, но те – еще более мерзкие враги, просто падаль, которую надо раздавить. И ты выйдешь первым». Он ответил: да. А потом позвонил мне и Проханову (Александр Проханов – писатель-сталинист – ред.) и сказал: у меня болит горло. Кремль все это время боялся, абсолютно. И только после нашей Поклонной стал очухиваться.

 

 

Я благодарен Путину за снятие унижения, организованного Лебедем и Ельциным (имеются в виду Хасавюртские соглашения 1996 года и последующая во время первого президентского срока Путина победоносная Вторая чеченская кампания – ред.). Он дал хоть какой-то отпор. Во всем остальном он не начал стратегии восхождения. И в этом его историческая вина перед Россией.

 

Путин – выражает интересы правящего класса, но опирается на него, он его заложник. В свою очередь правящий класс с удовольствием поменяет ставленника и спишет на Путина все издержки. Путин это понимает, и, конечно, этого не хочет. У него сильный инстинкт выживания, обостренное чутье опасности. Один минус: Путин чувствует ее, когда она непосредственно встает перед ним. Но если он примет решение исходя из инстинкта выживания, то пойдет на что угодно: национализация – так национализация.

 

Сейчас произошла мощнейшая, свирепая партия за пост министра обороны. Сердюков склонился в пользу Медведева. Сапоги, армию – все это он просто ненавидел. Армия в ответ готовила против него заговор – мне так друзья-военные рассказывали. В деле Сердюкова на первом плане борьба за армию, она вдруг стала нужна. Мы живем в настолько неспокойной обстановке, что «клуб Юрия Владимировича Андропова», который в свое время вогнал армию в паралич, сейчас из этого паралича ее и достает.

 

   

 

 

Мои прогнозы: если все будет развиваться так, как сейчас, то годков 5-6, до 17-го года, еще будет гнить. При резких изменениях, как на Болотной и Сахарова, когда Удальцов стелился перед Медведевым: ваше величество, будьте добры, откажитесь от выборов и продолжите срок вашего правления – в этом сценарии все бы завалилось уже сейчас.  

 

У нас есть в теле раковая опухоль, которая дает метастазы. Так давайте вырезать ее, а не разглагольствовать, что нам нужна демократизация и честные суды. Вы хотите демократизацией лечить опухоли с метастазами в четвертой стадии? Теперь возникает вопрос – кто субъект? Сам правящий класс себя оперировать не будет: его все устраивает. Либо это революция сверху, либо снизу, либо катастрофа, при которой все просто рушится, как к августу 17-го, а потом все заново собирают. Я-то считаю, что это будет третий вариант. Но тогда не обессудьте: что соберут, то и соберут.

 

Сверху есть заинтересованные лица, которые знают, что при обрушении сядут на хорошо заточенный кол. И когда они это чувствуют, то становятся очень заинтересованными в том, чтобы этого не случилось. Чем больше вероятность того, что они сядут на кол, тем очевиднее, что они не захотят на него садиться. Чем больше инстинкт выживания у правящего класса – тем больше шансов на революцию сверху. Они – это самый верх, самые загнанные в угол группы, которые знают, что им на Западе кирдык. Я храню в сердце гипотезу, что, кроме нежелания сесть на кол, у них есть еще какая-то любовь. Но это - на десерт.

 

Второе: надеюсь, есть патриотически мыслящая часть правящего класса, которая понимает, что деньги надо прятать здесь, потому что там отберут, а здесь их надо защищать, а это значит – государство, а государство означает: надо делиться. Поскольку государство – это «суп из топора», солдат должен быть здоровым, сытым, у него должна быть хорошая техника и так далее. Вы хотите сказать, что при слове «топор» глаза у меня теплеют? Ну, вам виднее. Безболезненно обновить элиты нельзя. Если национально-ориентированная часть элиты в результате ее раскола (есть ведь еще компрадорская элита) оформится, то такая мера, как новый 37-й год, вкупе с мобилизацией народа, вполне возможна (бурные аплодисменты – ред.).

 

Если же она не оформится, тогда - революция снизу, революция третьего субъекта – народа. Он не мертв, вот в Германии он  мертв, во Франции – полумертв, а здесь он совсем не мертв. Народ живой, он заведен на войну и еще немного колеблется – так ее вести или этак. Но колебаться долго нельзя. Если элита предает, то есть только одна сила – народ. Судьба народа - в его собственных руках, в его готовности идти военным путем ради спасения Отчизны. А если человек говорит: мне по фигу – тогда он идет к своей гибели.

 

Четвертый вариант - смута с последующей посткатастрофической сборкой. Я не хочу революций, не хочу репрессий. Я за максимально бескровный путь. Если национализация произойдет завтра – очень хорошо. Но смута, посткатастрофическая сборка еще хуже, еще страшнее революции.

 

 

Я точно знаю, что в Европу не пустят. Да и не надо. Для меня лично это зловонная лужа. И если мы не входим в Европу, то нужна сверхдержава и, соответственно, сверхдержавная армия. Потому что с одной стороны - военный блок, который все время кого-то бомбит по доброте душевной. А с той стороны впервые встает мощная восточная сверхдержава, что-то колоссальное. А если нам нужно иметь сверхдержавную армию, то нужно и сверхдержавное общество, мобилизационная экономика. Поэтому, кстати, к русскому имперскому национализму я отношусь превосходно. А вот за независимость Урала, за уральское государство я готов расстреливать. Потому что знаю, какой кровью умоется народ (аплодисменты – ред.).

 

Через два года любой глава государства, кто хочет добра России, будь он суперкоммунист или либерал, должен провести национализацию всего, что создано руками советских людей и приносит экспортную прибыль. Таким образом, возникнет государственное ядро экономики, в котором должны быть установлены директивные методы управления. Надо найти для этого 800 менеджеров, которые не будут воровать. И ввести расстрел как единственную меру наказания за воровство (бурные аплодисменты – ред.). Тогда средства перетекут врачам, учителям, инженерам - державообразующим профессиям.

 

Мы возвращаемся к тому, что было, к мобилизационной экономике. Отсюда, например, и пенсионная реформа. Они делают все, чтобы избавиться от пенсионеров как от балласта: нет пенсионеров – не нужна и пенсионная реформа. К тому же пенсионеры народ вредный – могут и проголосовать не так, как надо.

 

Шашлычные, цеха по переработке и так далее – надо оставить в покое. В этом элементы и НЭПа, и китайской модели. Ради бога, только бы не восстали. Потому что если они восстанут, не хватит расстрельщиков. Ну и потом, это же наше собственное население, зачем же с ним так себя вести? Так надо прожить 10 лет, имея примерно 15% роста в год. Может, тогда мы вытянем и страна будет жить. Но если не успеем, то нас ждет военный коммунизм, и придется сказать: кто не спрятался – я не виноват. Тогда будет разруха и отчаяние, которое придется преодолевать жесточайшей диктаторской рукой.

 

P.S. В настоящее время Сергей Кургинян занят строительством движения «Суть времени». Рассказывает, что его отделения действуют во всех макрорегионах России, а также в Украине, Белоруссии, Америке, Германии, Франции, Италии, Израиле, Китае и даже Австралии. В следующем году Кургинян планирует создать партию, собрав возле себя тысячи молодых людей, и участвовать в выборах. «Мы пойдем в зоны предельного неблагополучия, и если выступим, знаю одно: больше никто не шелохнется», - обещает Сергей Ервандович.

 

И это только начало, планы Кургиняна грандиозны, размах вызывает восторг: «С огромным вниманием смотрю за тем, как работают «Братья-мусульмане». Это международное орденское движение, создающее партии и побеждающее в Египте, Палестине («Хамас»). Я буду в ужасе, если они победят в Сирии, на пути к своей мечте – халифату. Но изучать и применять их опыт, оставив в стороне идеологию и взяв на вооружение архитектуру, – стоит. Мы создадим международное движение, новый Коминтерн, «Красный халифат».