На этой неделе Курганская и Шадринская епархия отметит 20-летний юбилей. Пятый год во главе — архиепископ Константин. Его назначение на служение в Курган вызвало много слухов, говорили чуть ли не о ссылке владыки в провинцию из столичного Санкт-Петербурга. Но в жизни архиепископа Константина так уж получалось, что он всегда оказывался там, где нужна была твердая рука. Накануне юбилея корреспондент «URA.Ru» встретился с владыкой Константином, поговорил о произошедших изменениях, о строительстве нового епархиального управления, об олигархах и чиновниках, о возведении новых храмов в Зауралье и многом другом. — Владыка, Вы уже пятый год служите в Кургане. Пятый из 20-летней истории Курганской и Шадринской епархии. На одной из первых Ваших пресс-конференций Вы сказали, что поражены положением дел в епархии. Что за эти четыре с небольшим года удалось изменить? — Прежде всего, удалось переменить отношение общества, отношение духовенства — взгляд на самих себя. Потому что первоначально было ощущение глубокой дремучести от никому ненужности, глухомани. Мы начали проводить различные общецерковные мероприятия, например, выставку «Добрый свет Рождества». Вы на ней были? — Да, конечно. — Мы начали проводить различные конференции, канонизацию, открыли епархиальный отдел на улице Пичугина. У нас прошла первая епархиальная елка для детей, первые богословские курсы — все это каким-то образом подняло авторитет духовенства в глазах самих себя: уже перестали думать, что они никому не нужны. Прежде всего, повысилось самоуважение, а когда есть самоуважение, тогда появляется уважение и других. — А откуда у духовенства было такое восприятие себя? — Откуда? От жизни нашей. От жизни реальной. Вот, пожалуйста, когда я сюда приехал, у меня не было, например, абсолютно никакого транспорта. Весь город ездит на каком-то транспорте, а у архиепископа, члена нескольких академий ничего нет. Я ездил на чужих машинах — добрые люди давали поездить. — Да, это поразительно. — Да. И что вы думаете? Тут же накатали жалобу, что у меня столько много денег, что я обложил священников данью, что я меняю машины, как перчатки. Пришлось оправдываться. — Как Вы вообще восприняли свое назначение в Курган? — Я воспринял это как волю Божью. Вот и все. Это не первый раз, когда помимо моей воли, моего желания происходит то или иное назначение. То же самое, например, было и в Белоруссии. Я туда вовсе не стремился. Меня направляли в докторантуру в Цюрих как патриаршего стипендиата и преподавателя Московской духовной академии и семинарии. Потом я оказался в Белоруссии. Новая семинария. Делать надо все с нуля: заниматься всем, чем угодно, начиная с сантехники, организации учебного процесса. В скором времени Минская духовная семинария стала одной из лучших семинарий в Русской православной церкви. Всего за четыре года. Патриарх Алексий приехал, посмотрел раз, приехал второй раз, посмотрел и перевел меня в Санкт-Петербург. Я причем об этом совершенно не знал: впервые за 5-6 лет ушел в отпуск, и меня застигла телеграмма, что я должен приехать, сдать дела, потому что переведен в Санкт-Петербург ректором духовной академии. В Санкт-Петербурге за 12 лет я очень здорово поднял школу. Патриарх Алексий жил непосредственно в здании Санкт-Петербургской духовной академии. Его резиденция была там, внутри, поэтому он знал и корпорацию, и преподавателей, он изнутри знал ситуацию. Наверное, никого там не нашел, поэтому попросил меня вернуться и дал мне карт-бланш, чтобы я поднял статус прославленной Санкт-Петербургской духовной академии, которая в те времена переживала кризис. Вы знаете, все по синусоиде: взлет и падение, взлет и падение. Как раз в те 90-е годы Санкт-Петербургская прославленная школа переживала самый низ своей синусоиды. Пришлось все поднимать. Потом — сюда. Не знаю, наверное, у меня такая планида — поднимать. (смеется. — ред.) Поэтому я к этому делу [назначению в Курган] так и отнесся — будем трудиться. — Начав служение в Кургане, Вы, помню, как-то заметили, что при решении отдельных вопросов не находите понимания среди чиновников. Сейчас ситуация изменилась? — Речь шла о том, чтобы нам в городе выделили какое-то здание для епархиального управления. Здесь (в нынешнем здании епархиального управления. — ред.) у меня даже собственного кабинета нет: в одном кабинете мы работаем втроем. Это, конечно, совершенно не нормально. Поэтому я обратился к городским властям с тем, чтобы выделили какое-то здание в городе. И тут, конечно, никакого понимания не нашлось — ничего не выделили. Потом мы решили строить себе здание в Городском саду. Потратили где-то год-полтора на переписку, согласования. Нам сказали: там памятник расстрелянным комиссарам. Но хуже всего оказалось следующее: комиссары, когда сюда зашли, они расстреляли 430 белочехов. Поэтому тут везде были могилы. Но, вы знаете, на могилы раньше никто особо не обращал внимания, когда, например, в центре парка строили туалет. А когда там захотели строить культурно-просветительский центр, что-то приличное, нам сказали: «Нет». И все. Мы ведь, если находим какие-то кости, собираем их в гроб, отпеваем, торжественно захораниваем. Тут мы потеряли очень много времени. Я понял, что нам надо строить на своей собственной территории. Места у нас здесь мало, здание небольшое, но хоть какой-то выход все-таки есть. — Здесь ведь, по-моему, был какой-то пристрой? — Да, здесь был пристрой, в котором 15 лет находилась крестилка. Крещение проводилось с нарушением канонов: мальчика, когда крестят, положено заносить в алтарь. Но 15 лет крестили в подсобке, в алтарь мальчиков никто не заносил. В этой же подсобке находились воскресная школа, отдел религиозного образования и катехизации, паломнический отдел, столовая, мы там проводили все собрания. Зимой там было жутко холодно, я не знаю, как там родители и дети терпели. Прежде чем сносить эту подсобку, мы с помощью предприятия «Корвет» в подвале Кафедрального собора оборудовали крестильный храм с баптистерием, все как положено, по всем канонам. Теперь крещение детей происходит, как и положено, а благодаря баптистерию, там можно крестить и взрослых людей полным погружением. После этого мы снесли временный пристрой, расчистили площадку и начали строить двухэтажное епархиальное управление. Мы получили также помещение по улице Пичугина, 15. Там когда-то был цех разорившейся Тюменской обувной фабрики. Последним владельцем было предприятие «Корвет», которое нам подарило эти площади. Потребовались все деньги епархиального управления за полтора года, чтобы из этого цеха сделать нормальные помещения. Мы сделали там актовый зал, кабинеты для каждого отдела. И теперь все отделы, которые раньше существовали только на бумаге, не имея своих помещений, могут полноценно работать. Также мы там открыли первые Богословские курсы. Так что жизнь жительствует. Уныние — это смертный грех, я всегда говорю не только другим, но и самому себе. Сейчас грех жаловаться, все, слава Богу, развивается. — За эти четыре с половиной года, как говорят, Вы сменили настоятелей в ряде приходов. На самом ли деле это так, и с чем это было связано? — Ни одного настоятеля ни в одном храме я не менял. Был заменен настоятель Чимеевского монастыря. Это было давным-давно, как только я приехал: был игумен Арсений, теперь вот игумен Серафим. И поменяны благочинные, которые писали по собственному желанию в связи с состоянием здоровья, в том числе, может быть, вам хорошо известный курганский городской благочинный протоиерей Николай (Чирков). А так, в общем-то, перемещения в Курганской и Шадринской епархии минимальные. — Вот видите, а слухи ходили, что Вы чуть ли не репрессии устроили… — Надо просто спросить конкретно, и вы узнаете, что я ни одного настоятеля не поменял. — По-моему, примерно в 2006—2007 годах в Кургане началось строительство Богоявленского храма. Его называли еще народным храмом. И вот сейчас, проезжая по городу, я вижу, что построен храм Серафима Саровского, у прихода святого Пантелеймона каменный храм почти достроен, каменный храм построен у Курганприбора. Почему Богоявленский храм возводится гораздо медленнее? — Я думаю, что там есть причины и объективного, и субъективного характера. Но детально я вам не смогу ответить, потому что изначально там образовалась такая структура, как Фонд «Народный храм», к которому я не имею никаких доступов, который мне совершенно не подотчетен, который, извините за выражение, отшил меня от всех дел. — То есть организация в организации? — Нет, это совершенно посторонняя организация. Она юридически зарегистрирована. Это не внутриепархивальная организация. — Вообще отдельная? — Да, то есть это не государство внутри государства, это вообще отдельная организация «Народный храм», которая строит этот храм, и к которой юридически я не имею никакого отношения. Вот и все. Поэтому мне довольно-таки тяжело стимулировать строительство храма. В других местах, которые находятся непосредственно в моем епархиальном управлении, работа идет. Например, в Рябково. Я там сказал отцу Владимиру (Дедову): «Отец Владимир, хватит вам уже сидеть в этом вагончике. Вы сидите в нем, обложили его кирпичом, привыкли уже. Понимаю, что уже неохота выходить, потому что стройка — это головная боль. Но давайте строить». Даст Бог, к Пасхе храм уже и освятим. То, что находится под моим непосредственным контролем и под моим управлением, строится так же, как строится вот это наше двухэтажное управление, которое мы начали строить в августе. — А сейчас на территории области где-то еще ведется строительство храмов? — Да, на территории епархии ведется строительство. Но кое-где и заглохло. Там тоже надо будет принимать решительные меры. Ну, а что касается затронутой вами темы храма на берегу Тобола, мы с вами говорили, что там есть субъективный фактор. Отец Николай (Чирков) подал прошение, чтобы его освободили от должности благочинного. — Когда это произошло? — На епархиальном совете мы приняли его отставку неделю назад (запись интервью состоялась 20 февраля. — ред.). — На это место уже кто-то назначен? — Пока нет. Сейчас мы принимаем дела. Новый благочинный пока не назначен, поэтому временно приходы городского благочиния будут подчиняться мне непосредственно, пока я не назначу кого-то благочинным. — Но вероятность есть того, что Богоявленский храм перейдет в ведение епархии? — Нам надо юридически разбираться с этим фондом, с учредителями фонда «Народный храм». Учредители этого фонда — крупные, солидные люди. — Предпринимателей, по-моему, много… — И представителей администрации тоже. Повторяю, что я к фонду не имею никакого отношения — это совершенно посторонняя структура. Фонд мне не подчиняется, фонд проводит свои заседания, но меня на эти заседания ни разу не приглашали, протоколы заседаний мне не известны. То есть это абсолютно неподконтрольная епархиальному архиерею организация. — Тем не менее сегодня достаточно много людей, которые помогают Церкви строить новые храмы. Вместе с тем не всегда они воспринимаются народным сознанием как меценаты, скорее, их считают заблуждающимися людьми, которые думают, что, построив храм, они смоют с себя все грехи. Каково Ваше мнение по этому поводу? — Начнем по порядку. Вы сказали, что таких людей много. Таких людей мало. Может быть, где-то таких людей и много (в Москве, Санкт-Петербурге, Екатеринбурге, в Тюмени), но в Кургане таких людей очень мало. Реально, кто помогает у нас в епархии, — аж два человека: Чернов (Анатолий Чернов, генеральный директор и собственник ОАО «АК Корвет». — ред.) и Муратов (Сергей Муратов, председатель КРО «Союза промышленников и предпринимателей». — ред.). И все. — Ильтяковы еще в Частоозерье храм построили. — Да, Ильтяковы еще. А все остальное — с миру по нитке. Поэтому говорить о том, что эти люди нагрешили больше всех и таким образом замаливают свои грехи добрыми делами, это слишком так… лубочно. — Около двух лет назад было принято историческое и важнейшее для нашего региона решение — о восстановлении Далматовского монастыря. Сколько времени уйдет на реставрацию? — Много уйдет времени, потому что наша бюрократия очень мощная, во всяком случае, в 2011 году мы не получили ни копейки, в 2012 — тоже, в 2013 году начнут поступать деньги для проектно-сметной документации. Многие думают, что, если сказали, то на следующий день деньги уже перечислили. Нет, все идет крайне медленно. — Сумма финансирования известна? — На проектно-сметную документацию выделено 50 млн рублей. Сколько мы получим, я не знаю. Это деньги, которые идут мимо Церкви. Я этих денег не увижу. Эти деньги будут перечислены из Министерства культуры в Москве на местные организации, которые выиграют тендер. Я не могу на них ни повлиять, ни проконтролировать. Хорошо, если они, когда что-то сделают, покажут мне, спросят: «Как вы думаете, владыка, это правильно или неправильно?» — И это абсолютно логично, на мой взгляд. — Если они так сделают, я буду им благодарен. Потому что, вы сами знаете, принцип тут такой: кто платит деньги, тот и… Поскольку деньги не наши, то и разговор со мной соответствующий. — Вот я только хотела спросить, как будут контролироваться деньги на реставрацию монастыря, но вопрос, вероятно, должен быть адресован не Вам… — Мы не имеем никакой возможности контролировать эти деньги. Контролировать их расход будет государство. — Церковь вообще знакома с проблемой коррупции? Или это чисто светское явление? — Конечно, об этом известно. Особенно в Москве: закладывается одна стоимость храма, потом оказывается другая, потом — третья, четвертая. Мы лично здесь, в Кургане, с этим не сталкивались, потому что нам никто не дает никаких денег. Воровать нечего и некому. Денег нет. — Владыка, каково Ваше мнение относительно воцерковленности жителей Зауралья, да и России в целом? Почему спрашиваю: прекрасно помню начало 90-х, когда люди массово шли креститься. Может, я не права, но создавалось впечатление, что большинство делало это не осознанно — это было похоже на дань моде. Или сегодня Крещение — ведь омовение в иордани, если я не ошибаюсь, это не является обязательным ритуалом, тем не менее, люди участвуют в нем массово. — Люди во многом стали подходить к подобным вещам гораздо более сознательно. Понятно, было бы совершенно нелепо ожидать, что, как тогда, в 90-х годах, люди шли массово креститься, так будут и сейчас. Ясное дело, что перекрестились. Точно так же, как, допустим, сколько надо дома телевизоров? Ну купили один, и все, ну два. Вы ж не будете каждый месяц покупать телевизор, холодильник. Поэтому то, что сейчас крещений намного меньше, это вполне естественно. Я не говорю уже о такой вещи, как демографический кризис. Но люди желают просвещения. Мы сейчас поедем, посмотрим наш актовый зал. Он, когда мы читаем там лекции, совершенно полный. Люди желают там услышать объяснения того или иного явления. У нас, слава Богу, есть такой телеканал «Союз», я иногда там тоже появляюсь, который выполняет просветительские функции. В общем-то, дело движется в лучшую сторону, конечно, медленнее, чем хотелось бы. Но это закон: дерево взращивается медленно, плод дает не сразу, а срубить или спилить дерево — это одна минута. Так во всем. — Не знаю, согласитесь Вы со мной или нет, но сегодня атеистов в России остается достаточно много… — Я бы не сказал, что это атеисты. Потому что настоящих атеистов, тех, о которых мы с вами привыкли говорить — научных, идейных атеистов, таких людей довольно-таки мало. Речь идет о так называемых, выражаясь старой классификацией, стихийных материалистах (улыбается. — ред.). Это люди, которые по ряду причин, в том числе социального, бытового характера, уровня своей образованности, социального статуса, служебных соображений, карьеры, особенно в советские времена играло роль членство в партии, они старались уходить от этой темы. И нельзя их было называть стихийными атеистами, потому что, когда речь уже шла о жизни и смерти, тогда они часто себя позиционировали верующими людьми. Стоит вспомнить знаменитых сталинских маршалов, очень многих из них. Я служил в Петербурге, там же служил маршал Говоров, который постоянно возил свою икону. Это люди, которые по долгу службы вынуждены были позиционировать себя как научные атеисты, в реалии оказались верующими людьми. То же самое и здесь. Церковь не делает резких движений. Она долго терпит. Если мы вспомним, Никита Сергеевич Хрущев обещал показать последнего попа по телевидению. Он ведь рассуждал очень рационально. Он говорил так: «Вот умрут бабки, которые учились в церковно-приходских школах, которым при царе попы головы задурманили. На смену им придут Анки-пулеметчицы-краснокосыночницы». А потом так вышло, что Анка-пулеметчица свою красную косынку поменяла на платок. Когда ей стало 60-70 лет (она в своей жизни испытала и любовь, и предательство, и ненависть, и уважение, жизнь ее побила со всех сторон), она узнала подлинную цену отношения к жизни, надела старушечий платочек. Сначала бочком-бочком, да и в Церковь. Таким образом бабки оказались вечными (смеется. — ред.). — Я, кстати, хорошо помню, что в советских семьях все разговоры о существовании Бога пресекались, а вот праздник Пасхи отмечался всегда. Это ведь тоже в определенном роде показатель… — Да, даже государственные чиновники втихаря всех своих детей покрестили — через бабок, через знакомых и так дальше. То есть это была вера под спудом. А потом, конечно же, этот пресс убрали, произошел моментальный взрыв. Так оно и должно было быть, по логике вещей. Взрыв прошел. Теперь наступило время спокойного деланья. И все. Главное — чтобы не мешали. Помогать-то нам не надо. У Церкви такая очень мощная благодатная поддержка, что справимся и сами. — Как-то в разговоре со своими знакомыми услышала такой вопрос: как понять, что Бог есть? Ведь, по сути, человеку свойственно верить в то, что, скажем, можно увидеть, потрогать… — Извините меня за такую известную фразу: пути Господни неисповедимы, и каждый человек приходит к вере по-своему. Каждая человеческая личность неповторима. Единственное можно сказать, что на каждого человека рано или поздно действует призывающая божественная благодать. Это может проявляться по-разному. Если, например, человек музыкально настроен, то у него может быть увлечение духовной музыкой. Если человек художественного склада ума, он может приходить в Церковь через икону. Если человек философского склада ума, он может приходить через религиозную философию. Если человек писатель, через русскую классику. Даже и на бытовом уровне: умный человек, допустим, заработал большую сумму денег, он нежадный. Он понимает, что ему десять холодильников не надо, десять телевизоров не надо, десять машин не надо (в конце концов, у гроба карманов нет). Он говорит: «Давайте, я вам помогу построить храм». И помогает. К большому сожалению, у нас таких людей крайне мало. Поэтому не надо думать, что ко мне выстраиваются очереди от наворовавшихся олигархов, которые говорят: «Владыка, давайте мы Вам поможем». Ничего такого нет и близко даже. — Сегодня на каждом богослужении по случаю больших церковных праздников присутствуют политики. В свою очередь, духовенство приглашается на большие политические мероприятия. Уже поговаривают о серьезном повышении влияния церкви на политическую и общественную жизнь. Или это не так? — Если говорить о Курганской области, то здесь нет никакой смычки Церкви и государства. Абсолютно. Что касается первых лиц государства, то это общепринятая мировая практика. Что внутри человека делается, я не берусь судить, но то, что глава государства в великие праздники вместе со своим народом — это общепринято. Так или иначе, процентов 70-80 жителей Российской Федерации позиционируют себя как православные. Точно так же, как я, архиерей, деды которого воевали, отец которого — инвалид Великой Отечественной войны, считаю своим внутренним долгом на День Победы возложить венки к Вечному огню. Мы идем колонной духовенства и возлагаем венки. Это выражение моего искреннего уважения к защитникам нашего Отечества. Говорить при этом о какой-то смычке епархии с Вооруженными силами не приходится. Так же, как я поздравил губернатора, а в его лице всех зауральцев с 70-летием области, и надеюсь, что губернатор поздравит так же нас всех с 20-летием епархии. Повторюсь, это обычная государственная практика, так должно быть. — Нет такого, чтобы политики в какой-то степени используют церковь сугубо в своих целях? — Некоторые политики пытаются использовать Церковь в своих целях, но мы категорически от этого отказываемся. И на каждом архиерейском соборе принимается постановление о том, чтобы духовенство не лезло ни в какие политические свары и не занимало никакую сторону. — Сегодня много говорят о законе Димы Яковлева, о решении проблемы сиротства. Решаема ли она? — Мы усыновлением сирот занимались еще до всех этих скандалов: еще в 2011 году мы начали осуществлять такой проект, как «Чужих детей не бывает», поэтому нас нельзя упрекнуть в конъюнктурности, что мы, так сказать, держим ухо востро, посматриваем на Кремль, на Думу и пытаемся идти в русле большой политике, в том числе и социальной. Для нас это не конъюнктура, для нас это — возможность помочь людям. Все состоит из маленьких конкретных добрых дел. На нашем сайте размещены фотографии сирот. 50% детей уже усыновили. Что касается последнего случая, убийства мальчика из Печорского детского дома, то все говорят: передача, передача, передача сирот. Но я вчера слушал «Бизнес-ФМ», там сказали, что никакая это не передача, а продажа за 72 тысячи долларов. Вот это все-таки точнее. Я на это дело смотрю крайне отрицательно. Мое глубокое убеждение, что в стране есть достаточно внутреннего ресурса для того, чтобы этих детей удочерять и усыновлять. Жалко, что государство поздно обратило на эту проблему внимание — только в связи со скандалами. Это очень плохо. Я, повторюсь, считаю, что мы можем решить проблему сиротства. Я не берусь называть абсолютные цифры, но страна может собственными силами сделать многое. Например, помните, 2010 год — засуха, неурожай. Страна приняла тогда очень мудрое решение: временное эмбарго на вывоз зерна. А я говорил: если государство в этой ситуации думает о своем желудке и принимает правильное решение, то почему же оно не думает о людях? Неурожай — эмбарго, демографический кризис — продажа за границу. Это омерзительно. Желудок, брюхо для людей дороже, чем дети. Просто на детях можно заработать, за этим стоят очень мощные мафиозные структуры. — Опять же многим психологически очень сложно решиться на принятие в семью неродного ребенка. Как помочь людям, подвигнуть их на усыновление? — Есть такая народная мудрость, на Украине она звучит так: если Бог даст дитя, то даст и на дитя. Вот и все. Всегда все получится. — Год назад в Храме Христа Спасителя прошел панк-молебен, наделавший много шума по всей стране. В Кургане такое, мне кажется, вряд ли возможно… — Почему бы и нет… — Возможно? — Конечно. — В таком случае, какие-то выводы из той антицерковной акции Вы сделали? — А какие выводы мы можем сделать? Никаких. Единственное — предупредить церковного сторожа, церковного вахтера: если увидите каких-нибудь безбашенных девок, присматривайте за ними. От этого мы не застрахованы. Кто-то даст деньги, желая устроить провокацию, то сделают. Сейчас вот опубликовали данные, что в стране сейчас у нас 8,5 млн наркоманов. Дадут тому, кто «торчит», скажут: «Зайди в церковь, плюнь, отпляши, оскверни, разбей — получишь дозу. А мы тебя выставим как борца за свободу». То есть вариантов тут может быть сколько угодно. Пока что Бог милует, но, повторюсь, от этого никто не застрахован. Владыка показывает фотографии помещений, подаренных ОАО Корвет, — полная разруха. Сегодня в бывшем цехе проходят богословские лекции — Наказание, по Вашему мнению, которое получили девушки, заслуженное? — Их я бы девушками не назвал, это уже такие очень взрослые… — Скажем тогда, участницы группы… — …женщины, которые много чего испытали в жизни, мягко выражаясь: и музеи, и ситуация с замороженной курицей. Я думаю, это был такой финал крещендо их музыкальной карьеры. Но они знали, на что шли. — Владыка, по Вашему мнению, насколько для человека важно постоянно бывать в церкви? Если человек верующий, то он может молиться дома, а по мере возможности, внутреннего стремления может поехать в церковь? Или я не права? — Вы правы, в основе это так. Но не надо при этом сбрасывать со счетов такую нашу национальную черту характера, как матушка-лень. — Согласна. — Это как женщины, которые стремятся похудеть, после того, как долгое время занимались сами, махнув на все рукой, записываются в группу. Когда над вами стоит тетя с эсесовской физиономией, и вы заплатили за все это (смеется. — ред.)… — Хочешь — не хочешь… — Да, хочешь — не хочешь, а ходишь. А сам себя утречком всегда пожалеешь любимого. Так и в духовной жизни — не надо особо расслабляться. В духовной жизни, как и в физической жизни, как в интеллектуальной жизни, ну и вообще, как в труде. Молитва — это в том числе и труд. Молиться очень тяжело. Библиотека в новом здании, подаренном ОАО Корвет — В 2011 году я присутствовала на Вашей встрече с нынешним министром культуры Владимиром Мединским. И тогда отметила для себя, что Вы никому не доверяете заваривать чай. Почему? — Потому что я люблю чай. — Поделитесь рецептом вкусного чая? — Чай нужно готовить с любовью. Тогда получается. Это раз. Во-вторых, когда я завариваю чай, я его и наливаю, мне нравится ухаживать. — Сегодня чай, по-моему, с бергамотом? — Да. — Вы не жалеете, что 4 года назад прибыли на служение в Курган? Ведь Вы приехали из столичного города — из Санкт-Петербурга. — Вначале я жалел, потому что на целый год прекратилась моя литературная, научная, богословская деятельность. Надо было здесь устраиваться. Повторяю: отсутствовала инфраструктура. Но сейчас я продолжаю писать, публиковаться и издавать. Я являюсь редактором ряда журналов. Например, в журнале «Родная Ладога» я возглавляю редколлегию. Этот журнал вошел в пятерку самых авторитетных журналов России. Так что уже все наладилось. — Какие основные задачи для себя ставите на ближайший год? — Просвещение народа. Это самое важное. Вера должна быть сознательная. Поэтому я очень благодарен за то, что у нас есть помещение, где мы можем читать лекции. Кроме того, сейчас, когда я принимаю дела по управлению Курганским городским благочинием, конечно, обратим особое внимание на строительство храма на Тоболе. Одна из проблем — меня не пускают читать лекции в университет. Я предложил почитать лекции в виде факультатива, но получил отказ в резкой, категорической форме. Поэтому ничего у нас не получается. Целый ряд мероприятий нам гораздо легче проводить на базе Шадринского педагогического института, чем на базе Курганского университета. Тогда как в Санкт-Петербурге было намного легче. Там мы открыли целое студенческое благочиние — 20 студенческих приходов. — Казалось бы, в школах курс религии вводят… — Ну вот так оно и получается: на словах одно, на деле — совсем все по-другому. Поэтому я и говорю: помогать нам не надо, главное — чтобы не мешали.