Все три претендента на пост ректора крупнейшего вуза Зауралья — Курганского государственного университета — известны. Год назад были такие же выборы ректора, но Шалютина без объяснения причин аттестационная комиссия Минобрнауки вычеркнула из списка кандидатов. В отсутствие главного конкурента победил Роман Скиндерев, но результаты тех выборов были отменены. И вот — новая кампания. На данный момент пройдена только незначительная ее часть, дальше — решение аттестационной комиссии Минобрнауки. Только после него будет ясно, кто из претендентов продолжит борьбу. Свое видение ситуации в университете «URA.Ru» уже изложили Роман Скиндерев и Наталья Бобкова, сегодня — слово Борису Шалютину, который в эксклюзивном интервью нашему агентству подробно, конкретно и откровенно рассказал о том, что было, что есть и что ждет университет, преподавателей и студентов уже в обозримом будущем. — Борис Соломонович, ученый совет согласовал список кандидатов на пост ректора. Сомнения возникли по документам Бобковой. Причем речь о документах о повышении квалификации. Та же история, что и с Мосталыгиной в прошлом году? — Документы Мосталыгиной я видел — там вообще не было даже предмета разговора, и тогда на ученом совете (в 2012 году состоялись выборы ректора КГУ, но их результаты были аннулированы. — ред.) ситуация была совсем иная. Там было однозначное мнение комиссии по выборам ректора, что документ ненадлежащий, и, следовательно, Мосталыгина не соответствует квалификационным требованиям, о чем председатель комиссии доложил ученому совету. Никто не ставил под сомнение этот вывод. Дискуссия пошла о другом: является ли это квалификационное требование — дополнительное профессиональное образование — обязательным. Между тем есть государственный нормативный акт, где через запятую перечислены квалификационные требования: наличие высшего образования, ученой степени, ученого звания, дополнительного профессионального образования в областях — идет перечень из пяти областей. То есть все требования через запятую, одного уровня. Если считать, что это (наличие дополнительного профобразования. — ред.) не является обязательным, то можно сказать, что не обязательно быть кандидатом наук, доцентом и т. д. Юридическая абсурдность ситуации хоть чуть-чуть знакомому с правом человеку была совершенно очевидна. При этом, замечу, Р.В. Скиндерев на вопрос одного из членов совета о его мнении как юриста, заявил, что ему некорректно высказываться на эту тему. В этом году в комиссии получились разночтения. Есть области: экономика, менеджмент, государственное и муниципальное управление, управление проектами, управление персоналом. Больше ничего не конкретизируется. Я документов Бобковой не видел, но то наименование документа, которое зачитал на ученом совете председатель комиссии, лично у меня не вызвало сомнений в его соответствии этим областям. Кроме того, это же вещи не произвольного толкования, а жестко юридические. Чтобы не было новых имиджевых потерь для университета, решение должно быть юридически правильным: если документ соответствует, значит, надо утверждать, если документ не соответствует, значит, не надо утверждать, чтобы не повторилась прошлогодняя история. Позиция члена комиссии, декана юрфака Татьяны Юрьевны Майбороды (а это очень квалифицированный юрист) однозначна — в пользу признания документа, и в данном случае ее мнение решающее. Год назад Борис Шалютин не смог принять учасие в выборах ректора в качестве кандидата — только как делегат конференции. Как будет на этот раз — пока неизвестно — Будем надеяться, что Москва все-таки примет документы… — Я думаю, что документы будут признаны надлежащими, а уж кого Москва пропустит, кого нет — там свои тайные критерии, о которых они никому не говорят. — Опять же, захотят ли они сами повторения прошлогоднего скандала?.. — Это мы можем гадать на кофейной гуще. Практика работы аттестационной комиссии довольно неожиданная и странная с точки зрения существующей нормативной базы, которую я хорошо изучил в прошлом году. Есть решение Конституционного суда по обращению кандидата, который также был не допущен до выборов. Человек обратился с заявлением о признании антиконституционным самого существования аттестационной комиссии Минобрнауки. Конституционный суд в этом отказал, но разъяснил, что комиссия может руководствоваться только законодательно прописанными квалификационными требованиями, произвола быть не должно. Однако реальная практика такова, что комиссия порой снимает пять кандидатов из шести, трех из пяти и т. д. Это странно, и есть ощущение, что все же работают критерии какого-то другого свойства. — Высказывались предположения, что Вы в этом году уже не пойдете на выборы, а поддержите кого-нибудь. Почему решили все-таки участвовать? — Сложный вопрос. Я на первом заседании ученого совета сказал, что, скорее всего, выдвигаться буду. Сомнения были связаны с усталостью от предвыборной кампании, психологически тяжелой и для меня, и для моих близких. Вообще, я бы предпочел, чтобы был другой хороший, способный ректор, а я работал в команде, например, в качестве первого проректора. Более того, я пытался привлечь не технических кандидатов, а фигуры, в том числе и не из Кургана, но и из Кургана тоже, которые связаны с нашим университетом, уважаемы здесь и, на мой взгляд, хорошо могли бы выполнять функции ректора. Если бы это удалось, я бы не стал подавать документы. Причем люди загорелись. Но каждому помешали свои обстоятельства, да и я поздновато начал эту работу. Начал бы летом, может, и удалось бы. Так что разговоры о том, что Шалютин рвется к власти, беспочвенны. Я по складу человек науки. Да, я умею администрировать, понимаю и вижу стратегию, вижу завтрашний день, через колено умею заставлять самого себя работать. Но все это не доставляет мне того «кайфа», который дает решение научной задачи или горящие глаза аудитории, которой ты о нем рассказываешь. К сожалению, одно из главных препятствий — это сам город Курган. Человек живет в хорошем городе, работает на хорошем месте, получает хорошую зарплату. Ну, приедет он в Курган, станет ректором. Пусть он чуть-чуть повысит свой статус, но он окунется в курганскую медицину, курганские дороги, его дети должны будут учиться в Кургане, и возникнет проблема их дальнейшего обучения. Все-таки люди не решились. — Бобкова одна из тех людей, с которыми Вы разговаривали и предлагали баллотироваться? — Нет, к ее выдвижению я не имею отношения. — На Ваш взгляд, участие «третьего» кому больше сыграет на руку — Вам или Роману Владимировичу? У кого Наталья Дмитриевна «оттянет» голоса? — Давайте, во-первых, подождем решения аттестационной комиссии. Я не исключаю того, что снимут меня, потому что в любом случае некая активность, сопряженная с прошлогодней ситуацией (когда Шалютин решением аттестационной комиссии Минобрнауки был снят с выборов. — ред.), например, пикет, который был, — я его никак не инициировал, а наоборот, пытался сдерживать, но он все равно ассоциируется со мной, и это может быть фактором, в силу которого меня снимут. Кстати, попутно скажу: я больше ни в какие суды не пойду, хотя и понимаю, что законных оснований для снятия не существует. Жизнь у меня одна, и я делаю другие вещи, которые представляются мне не менее значимыми, в частности, то, чем я занимаюсь в области науки. Университет для меня очень важен. Так случилось, что в начале 90-х именно мне довелось по договору с областной администрацией организовать группу по разработке стратегии развития гуманитарной сферы Курганской области. Мы разработали критерии оценки этой сферы и установили чрезвычайно низкий уровень ее развития в сравнении с другими регионами. В качестве основной меры преодоления этого положения и было предложено создание в Кургане классического университета. Мы обрисовали два варианта — на базе КГПИ и на базе объединения КГПИ и КМИ, указав плюсы и минусы обоих. Одновременно и, видимо, независимо, руководство КМИ стремилось спасти свой вуз от планировавшегося перевода на местный бюджет, поэтому был принят вариант объединения, который «убивал двух зайцев». Так, что, повторю, университет вошел в мою личную судьбу еще до его «зачатия». Но я не могу разменивать жизнь на безрезультатные действия. Я совершенно не исключаю также и того, что снимут Романа Владимировича. У меня нет сомнений в его участии в прошлогодних манипуляциях; думаю, это понимают и в Министерстве. Больше того, Роман Владимирович до сих пор говорит, что в документах все было правильно. Это просто некрасиво. Он обязан был довести до коллектива университета причину, по которой произошло такое небывалое явление — аттестационная комиссия отменила свое собственное решение. Он этого не сделал. Если даже не было такого официального указания, а я полагаю, оно должно было быть, он должен был официально запросить причину отмены решения аттестационной комиссии и сообщить ее. Я не исключаю и того, что Бобкова будет снята. Формально организационного опыта у нее недостаточно. Содержательно не хочу комментировать никого из кандидатов. Ну, а если выйдут на финишную прямую все трое, то Бобкова отнимет голоса у меня. Голоса Скиндерева и Шалютина — это разные голоса. Никто из сторонников Скиндерева не будет голосовать за меня, равно и наоборот. Что касается Бобковой, то, я думаю, здесь есть пересечения в потенциальном электорате. Борис Шалютин (справа) с ректором КГУ в 2002—2012 годах О.И. Бухтояровым (крайний слева) и своим отцом — выдающимся ученым, доктором философских наук Соломоном Михайловичем Шалютиным — В 2007 году, когда Вы баллотировались вместе с Бухтояровым, ставшим тогда ректором, Вы получили примерно 41% голосов, Бухтояров — 53%. В прошлом году число Ваших сторонников узнать так и не удалось, поскольку Вы были сняты, и все же, по Вашему мнению, за это время, может быть, за последний год, количество тех, кто Вас поддерживает, прибавилось? — Я бы так сказал: есть серьезная разница в структуре умонастроений в университете между тем, что было в 2007 году, и тем, что есть сегодня. Сегодня есть больший, как мне представляется, разрыв между настроениями администраторов разного уровня и остального коллектива. Административный состав традиционно и, может быть, сегодня в больше степени, чем тогда, ориентирован на существующее руководство. Остальные же, я думаю, настроены гораздо более критично, чем в 2007 году. Администраторы чувствуют себя более-менее уверенными (и, кстати, отчасти напрасно), а преподаватели… Практически для 100% преподавателей маячит угроза безработицы. Совершенно реально, потому что все работают на срочных трудовых договорах. Прошлый год я приводил такие цифры: за пять лет, начиная с 2007 года, мы потеряли огромное количество студентов: от 8 тысяч так называемого «приведенного контингента» до 5 тысяч 800. — По всем формам обучения? — Приведенный контингент считается так: очник — один за одного, заочники — 10 приравниваются к одному очнику. Вот у нас было 8 тысяч. Причем был запас: мы могли набрать больше, просто лицензия ограничивала 8 тысячами. 9 тысяч точно могло быть. Спустя несколько лет университет упал до 5 тысяч 800 человек. Разговор о сложной демографической ситуации — это попытка уйти от ответственности, потому что количество студентов в 2007 году и на прошлый год по Курганской области даже увеличилось, правда, очень незначительно, но университет потерял. Почему? Потому что плохо работал, потому что абитуриенты разбежались в другие учебные заведения. По преподавательским ставкам, в прошлом году я этого еще не знал, не располагал данными, а в этом году нашел: оказывается, мы за три последних года потеряли 22 с чем-то процента, то есть почти четверть штатных ставок преподавателей! Кто виноват в этом? Объективная ситуация? Чуть-чуть. Все остальное — от неграмотного управления. — Сокращение нагрузки… — Это гигантское сокращение нагрузки, которое связано с сокращением студенческого контингента. Вот это было по преимуществу обусловлено плохим управлением. А сейчас вступают в силу объективные обстоятельства. Во-первых, продолжается переход на бакалавриат (то есть с 5-летнего обучения на 4-летнее). Во-вторых, принята «дорожная карта» образования, которую подписал Медведев. Там есть некоторые цифры по предполагаемому сокращению количества студентов в стране и по изменению коэффициента соотношения количества студентов на одного преподавателя. И, если мы считать вообще умеем, таблицу умножения в школе проходили, то получаем такую картину: к 2018 году количество преподавателей высшей школы в Российской Федерации должно составить 56% от того, что есть сегодня. В масштабе страны. А теперь посмотрите, когда у нас у руководства университетом будет находиться та команда, которая потеряла почти четверть в условиях «мирного времени», что она потеряет, когда государственная политика будет двигаться в эту сторону? А у нас у каждого преподавателя трудовой договор на 5 лет. Это значит, что каждый, когда у него закончится трудовой договор, встанет перед вопросом: а ставочка-то есть или ее уже вообще нет на кафедре? И здесь уже даже квалификация никакой роли не сыграет. Квалификация играет роль, когда место есть, и на это место выбирают, выбирают в зависимости от научного уровня, от педагогического уровня, от человеческих качеств. А если место закрылось… Перед этим может оказаться каждый. Если меня оставят в списке кандидатов, эту информацию я донесу. Вернусь к тому, что у нас есть различия в настроениях административной верхушки и основного преподавательского контингента. Я же значительную часть того, что говорю сейчас Вам, сказал на ученом совете университета, когда обсуждалось «Положение о выборах ректора», когда я аргументировал, почему КАЖДЫЙ преподаватель должен высказать свое мнение по кандидатуре ректора. Ученый совет этого даже не услышал, по этим позициям никто даже вопроса не задал: откуда я взял эти цифры, достоверны ли они. А ведь цифры убийственны. К сожалению, значительная часть людей, которые входят в состав ученого совета, отвыкли думать о тех, кто выполняет основную работу в университете, отвыкли заботиться о них, поэтому и проблемы не хотят слышать. — Может быть, это еще и боязнь? — Я думаю, что это и то, и другое. В ситуации, которая складывается, когда грядет сокращение, пойдет все равно и сокращение количества кафедр. Где-то, наверное, половина членов ученого совета — заведующие кафедрами, может, чуть больше. Какие кафедры останутся, какие исчезнут — решения фактически принимает ректорат. Поэтому каждый, кто выступит против, попадает в зону риска. Кроме того, в отсутствие нормальной системы управления очень многие рабочие вопросы зависят от личного отношения действующего руководства. Люди, конечно, боятся выступать. Но это не оправдание: если ты руководишь подразделением, ты должен за своих-то людей отвечать, а иначе тебя зачем выбирали? Заведующего кафедрой выбирает кафедра, поэтому ты или отстаивай интересы, или отойди. — Какова вероятность того, что к 2018 году при такой политике университет понизит свой статус? — Есть разные виды высших учебных заведений: университет, академия, институт. Установленные различия касаются, прежде всего, количества разнообразных специальностей. Институт и академия — это узко профильные вещи, а университет должен иметь более широкий спектр. В КГУ очень много направлений, и этой угрозы (изменения статуса. — ред.) нет. Но есть угроза потери работы высококвалифицированным людям, которые сейчас трудятся у нас. Если бы мы жили в Екатеринбурге или даже Тюмени, это было бы не так страшно. Возьмите Екатеринбург — там полно вузов. Ты уходишь из одного вуза, у тебя есть место работы. Куда пойдут наши преподаватели? Выходцы из пединститута в какой-то степени имеют больше перспектив, потому что всех нас когда-то учили учить детей. Кто-то это умеет и любит делать, кто-то лучше, кто-то хуже. И, условно говоря, кандидат филологических наук, по крайней мере, школьным завучем или, тем более, учителем работать может, учитывая квалификацию, с руками оторвут, несмотря на то, что мест не так много. А вот если человек преподает, условно говоря, теплотехнику или сопромат, он что пойдет в школу преподавать? Конечно, он знает математику и физику в объеме средней школы, но ведь знать материал недостаточно. — Методика… — Конечно — надо же владеть методикой: как научить ребенка, да не одного, а целый класс сорвиголов, логарифмам, графическому представлению функциональных зависимостей, производным и другим элементарным вещам? Этому многих наших преподавателей никто не учил, а в зрелом возрасте осваивать методику уже тяжеловато. — А если говорить, скажем так, о трудоустройстве на «высшем уровне». Бобкова в интервью сказала, что в случае свой победы готова предложить Вам пост проректора по науке. Вы бы согласились на это? — Вряд ли. Когда меня О.И. Бухтояров (Олег Бухтояров, ректор КГУ с 2002 по 2012 годы, — ред.) приглашал на работу в качестве проректора, я сказал, что мне была бы предпочтительна работа проректора по науке. На тот момент у меня не было опыта административной работы на уровне проректора ни в науке, ни в учебной сфере — у меня был деканский опыт. Но вакансия проректора по науке на тот момент была уже занята, и я стал проректором по учебной работе. Да, пожалуй, это и хорошо. Блестящим проректором по науке был мой отец, но он имел абсолютно уникальный научный кругозор: от электротехники и кибернетики до генетики, от квантовой механики до общего языкознания, от математической логики до психологии и т. д. На таком уровне я не могу, а хуже — не хочу. В науке я работаю, прежде всего, в личном качестве, как исследователь, и, надеюсь, небезрезультатно. Но администрирование научной сферы меня не привлекает. В качестве проректора по науке я, пожалуй, не вижу себя вообще ни в какой команде. Кроме того, я не хочу персонально комментировать двух своих конкурентов, но не очень вижу себя в команде ни у того, ни у другого. — И их в своей команде? — Войти в чью-то команду и взять кого-то в свою — это совсем разные вопросы. Давайте тогда еще раз вернемся к предыдущему. Я уже сказал, что приглашал поучаствовать в выборной кампании тех людей, которые, с моей точки зрения, готовы выполнять функции ректора. Что касается моих сегодняшних конкурентов, то у одной из них, на мой взгляд, все же нет достаточного опыта, а другой уже показал свой потенциал: все те негативные явления, о которых я говорил, происходили именно при нем, и первый проректор в огромной степени (хотя и в меньшей, чем ректор) за них отвечает. К сожалению, у меня уже есть пять лет опыта работы с ректором, которого сильным не назовешь. Эта работа заключалась в том, что любые попытки каких-то серьезных позитивных сдвигов пробивались лбом. Мне есть чем отчитаться за пять лет работы проректором. Но чего это стоило? Например, был создан Центр лицензирования, аккредитации и качества образования. Эта структура целенаправленно занималась подготовкой к аккредитации (кстати, и в подготовке к последней аккредитации она же сыграла очень большую роль, хотя и отчасти с другими людьми). Все время она подвергалась критике, хотя люди проводили колоссальную, качественную и квалифицированную работу, пахали на совесть, с утра до ночи, часто без выходных и за мизерные деньги. И если «наезжать» на них я, в общем, отучил, то поднять им зарплату было не в моей власти. Другой пример. За год, с лета 2002-го по лето 2003-го, мы абсолютно поменяли организацию работы приемной комиссии, структуру вступительных испытаний. С тех пор никаких принципиальных изменений в работе приемной комиссии нет, хотя за это время произошел переход на ЕГЭ. Мы понимали, что будет завтра, и работали не по хвостам, а на перспективу. Это требовало огромных усилий, десятков совещаний, моделирования и т. п. И все это снова — пробивать стенку лбом, потому что никакой поддержки, а наоборот — сопротивление. И ни копейки денег. Зато когда все было сделано, работу приемной комиссии передали другому проректору, выделили финансирование, отремонтировали огромное помещение, поставили компьютеры и т. п. Ну, это ладно, важно, что работает. Третий пример. Мы начали работу над созданием системы менеджмента качества образования. Это то, что началось в технических вузах, поскольку эта система родилась в промышленности, и Министерство образования этого требует, и мы в известной степени продвинулись в этом направлении. Но во всех методических материалах по системе менеджмента качества написано: эффективной система будет только в том случае, если в ней активно заинтересовано первое лицо. У нас первое лицо не было заинтересовано. Как только я ушел, эта работа вообще прекратилась, она тихо умерла. Этот перечень можно долго продолжать. Я готов работать в команде с сильным ректором, который видит стратегию, видит завтрашний и послезавтрашний день. Но тратить львиную долю сил, энергии и времени на убеждение и иметь КПД, как у паровоза, а он 6%, больше не могу себе позволить. — А кого-то из конкурентов все-таки видите в своей команде? — Здесь еще есть время подумать. Так сказать, скамейка [запасных] на проректорские должности есть. Мнение о том, что в университете нет людей, ошибочно. Люди есть, они просто не там сидят. Есть целый ряд хороших кандидатов и на должность проректора по науке, и на должности проректоров по учебной работе. У нас их традиционно два. В принципе это неправильно, но пока университет не готов иметь одного проректора по учебной работе, так как разделенность на пединститут и КМИ (КГУ был создан путем объединения Курганского пединститута и Курганского машиностроительного института. — ред.) по-прежнему существует, хотя техническая составляющая сохранилась, а педагогической-то почти нисколько не осталось. Здесь вообще есть такие метаморфозы сознания: юрфак, например, психологически относят к пединституту, хотя никакого юрфака в пединституте вообще никогда не было. Поэтому пока технологии, методологии, подходы существенно разные, и на сегодняшний день переход от двух учебных проректоров к одному преждевременен. Но скамеечка есть, в ректорат есть из кого выбирать. Поживем — увидим. — В этом году активная фаза избирательной кампании приходится как раз на период весенней сессии (подготовки к ней). Плюс начало дачного периода. Не получится ли так, что сотрудникам университета просто-напросто некогда будет думать о выборах ректора, приходить на встречи с кандидатами, да и сами выборы будут вялотекущими? — Это [период избирательной кампании] не есть хорошо, я согласен. Причем тут плохо еще то, что мы не можем развертывать никакую агитационную деятельность до утверждения аттестационной комиссией Министерства. Понимаете, даже рассказывать то, что я сейчас рассказываю, негде. Ну хорошо, мы сейчас с Вами поговорим, появится это интервью на «URA.Ru», кто-то его прочитает, кто-то нет. При всем том, что ваш ресурс на сегодня самый раскрученный, все равно большинство преподавателей его не читает. И просто донести эту информацию до преподавательского состава, открыть глаза на ту угрозу, которая есть, даже на это нет времени. Тем не менее я буду стараться все равно эту информацию доносить, и, если люди поймут, что же поставлено на карту, то, конечно, тема выборов перекроет тему морковки на грядках. Что касается кворума, то он, конечно, будет все равно. Кворум будет 90%, а, может, и больше, как у нас всегда было. — Вы уже сказали, что программу пока еще не писали, но, как я понимаю, все равно прикидывали основные ее тезисы. Насколько нынешняя программа будет повторять прошлогоднюю, с которой Вам так и не удалось выступить? — Изменения в сравнении с прошлым годом, произошли в стране, в характере деятельности Минобрнауки, в университете. Конечно, Земля по-прежнему крутится вокруг Солнца. Поэтому стратегические положения прошлогодней программы останутся. Но корректировать я буду, безусловно. — Если вернуться снова к кадровому вопросу. При той перспективе, которую Вы обрисовали, сложно представить, как университет будет привлекать молодые кадры, как говорится, удержать бы тех, кто есть. И тем не менее на самом высоком уровне говорится о привлечении молодежи в науку. За счет чего, если грядут сокращения, если стипендия аспирантов — ниже некуда, и что конкретно зависит от ректора, ведь вуз все-таки федеральное учреждение? — Вот смотрите, как вы думаете, у Кузьминова, Высшая школа экономики, есть проблема кадров? — Вряд ли. — Я тоже думаю — вряд ли. Я думаю, что к нему очередь выстаивается даже на должность ассистента. Вообще я бы здесь три фактора назвал. Первый — персона ректора, второй — привлекательность региона, третий — понимание руководством региона важности вуза, оказание ему помощи. Да, нельзя из областного бюджета непосредственно финансировать деятельность университета. Но есть масса иных форм поддержки. Это тема отдельного разговора. От ректора зависит очень многое. Ректор — человек, который формирует управленческую команду. Дальше вырабатывается стратегия. Дальше она должна реализовываться. При наличии хорошей команды, стратегии и механизмов реализации пойдет и все остальное — деньги, кадры, научные исследования, повышение качества образования, рост имиджа, которые будут давать новые деньги, кадры, научные исследования, повышение качества образования, рост имиджа. У нас же сегодня нет никакой стратегии. У нас сегодня позитивные процессы есть лишь в отдельных сегментах, и, как говорится, не благодаря, а вопреки. В целом университет не движется так, как надо, потому что все расстроено, все разбалансировано, не работают необходимые уровни управления, которые должны иметь место у такой огромной структуры, какой является университет. Нет, например, даже работы с кадровым резервом. — А вообще, кадровый резерв существует, как, например, в правительстве? — Что-то я не слышал. Я не берусь сказать, что его нет. Может быть, какой-нибудь документ где-то принимался, но не более того. Вся система абсолютно непрозрачная, в том числе, кстати, и в части финансовой. Так вот, возвращаясь к Вашему вопросу, от ректора зависит выстраивание всей системы работы. Возьмем конкретный пример. Нельзя не понимать, что в сферу образования врываются дистанционные технологии. Это перспектива, это приоритет, этим надо заниматься. Я лично увлечен этим направлением. Я уверен, что это дело завтрашнего дня. Я уверен, что под это можно выбивать деньги в Министерстве образования. Обосновывать это, развертывать и т. д. Надо видеть, что будет завтра. И под то, что будет завтра, выбивать финансирование. Нельзя идти в Министерство с протянутой рукой и говорить: подайте нам денег. Надо идти и говорить: мы можем вот это, вот это и вот это, и это надо не только нам, а завтра востребуется всеми, и вот на это дайте нам денег. Когда университет будет располагать достаточным финансовым ресурсом, то тема, о которой вы сказали — как привлекать, кто пойдет и т. д., будет потихонечку решаться. Только не надо думать, что это возможно через год или через два. Университет — очень сложная структура. Она сложнее, чем, допустим, Центр ортопедии и травматологии [им. Илизарова], или чем завод, потому что там есть одно направление. Был там Гавриил Абрамович — он создал институт и шел в эту сторону. Или, допустим, [Курганская государственная] сельскохозяйственная академия. Был изумительный человек Иван Рафаилович Кун, который выстроил эту самую сельскохозяйственную академию, потом был эффективный, сильный руководитель Виктор Дмитриевич Павлов. Академия жила и живет, и до сих в рейтинге сельскохозяйственных вузов она не находится на том месте, на котором, например, мы находимся в рейтингах среди классических университетов. Но это все-таки одно направление. А у нас и гусеничные машины, и программное обеспечение вычислительной техники, и ботаника, и филология, и культурология, и физика, и все остальное… — Насколько вообще в университете сбалансированы специальности? — Есть такой термин «укрупненные группы специальностей» (УГС) — это такое административное деление, которое с науковедением очень слабо соотносится. В нем есть очень странные вещи. Например, есть гуманитарные науки, а есть отдельно социальные науки. К социальным наукам относится, с одной стороны, социология, и, скажем, социальная работа, с другой стороны. У этих двух специальностей общее — только первые четыре буквы, ровно столько же, сколько у физики и физической культуры, но они почему-то относятся к одной группе специальностей. Или есть экономические науки, которые вообще выделены в отдельную группу, как будто предметом экономических наук не являются социальные процессы и т. д. Если отойти от этой административной нелепости УГС, а говорить по существу дела, то есть блок социогуманитарных наук, предметом которых, если несколько упростить, является общество, есть блок технических наук (здесь предмет понятен), есть блок естественных наук (природа) и есть математика. То есть всего четыре основных составляющих в системе науки и, соответственно, в системе образования. Для классического университета три блока должны быть обязательно, если хотя бы чего-то из этого нет, то о классическом университете говорить не приходится, — математика, естествознание, социогуманитарный блок. В то же время для нашего университета, разумеется, всегда останется технический блок. Мне инкриминируют стремление удушить технарей — большей нелепости, мягко скажем, невозможно себе представить. Я, конечно, не являюсь специалистом в тех или иных технических науках, и, больше того, если в своей философско-исследовательской деятельности я где-то соприкасаюсь с математикой, где-то соприкасаюсь с физикой, где-то соприкасаюсь с биологией, с психологией, а социогуманитарный блок для меня вообще свой, то техносфера не была предметом моих занятий. Но я прекрасно осознаю, что для нашего университета техническая составляющая — навсегда. К сожалению, здесь есть очень большие проблемы: у нас по целому ряду фундаментальных технических дисциплин уже почти нет специалистов, значительная часть оборудования — как в советском анекдоте про Брежнева: я не стар, я суперстар. Хотя есть и прорывные точки, но их немного. Возрождение уровня и престижа технического образования — один из приоритетов. Так что все четыре блока — это стратегия, они должны оставаться и развиваться. Что касается конкретной номенклатуры специальностей, то здесь надо думать. Ну, вот есть у нас, например, специальность «Культурология». Она достаточно близка к философии, поэтому мне должна быть родной, но я понимаю, что мы не можем себе ее позволить. И это объективная реальность. Тема конкретного набора направлений подготовки и специальностей требует самой тщательной проработки с целью, с одной стороны, сохранения кадрового потенциала, лучшего, что у нас есть, с другой стороны, — обеспечения надлежащего качества образования. У нас, увы, есть специальности, на которые поступают абитуриенты, надеясь, что станут кем-то, а на самом деле не станут, потому что и те люди, которые там преподают, не являются специалистами. — А есть какой-то перегиб в сторону гуманитарных или технических дисциплин? — Модно говорить, что мало готовят выпускников технических специальностей. На самом деле, на протяжении длительного времени идет сокращение подготовки гуманитариев, шло до недавнего времени сокращение подготовки педагогов. (Тут нюанс такой есть: педагогов часто скопом относят к гуманитариям. Учитель математики или учитель физики — он что, гуманитарий?) В то же время абсолютно не сокращались бюджетные места на технические специальности. Соответственно, доля студентов технических специальностей, по крайней мере, на бюджетной основе, растет. Вопрос в том, насколько структура специальностей университета соответствует структуре промышленности, обслуживанию технических систем, вообще структуре техносферы, во-первых, региона, во-вторых, страны, в-третьих, мировой. На самом деле надо об этом думать, и под этим углом зрения надо смотреть. Некоторые вещи, которые у нас были сделаны, совершенно безобразные: например, у нас ликвидирована кафедра сварки и нет набора на эту специальность. Это абсурд! При наличии квалифицированных кадров (эти люди до сих пор работают в университете) кафедры нет, специальности нет, студентов не набирают. Есть какие-то вещи в промышленности, которые уходят, но сварка никуда не уйдет. Меняться может конкретная технология, но как принцип связи различных материалов через их варение, сварка есть и будет в обозримом будущем всегда. Как можно закрывать эту специальность?! Возможно, какие-то специальности сохранять нецелесообразно. Здесь надо работать с Союзом промышленников и предпринимателей, здесь надо высококомпетентных людей, которые могут прогнозировать завтрашний день. Поэтому, вернусь к вопросу о своей команде, в состав ректората войдут, скорее всего, два человека, представляющих технический сектор, хотя это будет определенный дисбаланс. Кроме того, я допускаю возможность советника ректората также из технической сферы. Я никогда не принимаю решения наотмашь и особенно осторожно подхожу к тем вопросам, в которых менее компетентен. У меня в целом есть определенное понимание того, что надо делать с гуманитарной, математической и естественнонаучной подготовкой. Применительно к технической у меня гораздо меньше ясности, и поэтому мне нужны люди, которые смогут внятно говорить, объяснять и т. д. Базовый принцип — не навреди. Это для меня всегда главный рабочий принцип. Рубиться ничего не будет, наоборот будет вкладываться и развиваться. В том числе я, кстати, совершенно не исключаю работы нынешнего советника ректората Олега Ивановича Бухтоярова. У меня большие претензии к его работе ректором и, разумеется, наши личные отношения, очень мягко говоря, не безоблачны. Но это, безусловно, один из самых умных людей в университете, и его потенциал должен быть востребован. Кстати, когда в дело не вмешиваются интересы или третьи лица, мы с ним совсем неплохо друг друга понимаем. — Год назад очень четко в вашей борьбе с Скиндеревым прослеживалась и политическая составляющая (имею в виду поддержку Вашего оппонента со стороны властей). В этом году такая явная поддержка, во всяком случае, пока, вроде бы не прослеживается. Или, по Вашему мнению, политическая составляющая вновь может сыграть свою роль? — Вопрос не ко мне. Вопрос — к Олегу Алексеевичу [Богомолову]. Поскольку примерно 10 лет я в качестве исследователя занимаюсь обществом (раньше я занимался не обществом, у меня докторская посвящена проблеме соотношения психики и мозга, изначально я человек, ориентированный математически и естественнонаучно, гуманитарный интерес у меня проявился гораздо позже), у меня есть определенное теоретическое понимание того этапа, на котором мы находимся, это обусловливает мою общеполитическую позицию и определенное критическое отношение к существующим социальным реалиям. Но именно по той причине, что я это знаю профессионально, я понимаю, что из советского феодализма в гражданское общество прыгнуть в ночь на воскресенье невозможно. И то, что у нас сегодня есть, — это объективная реальность. Я не считаю, что та политическая власть, которая сегодня есть, нерукопожатная, как сегодня говорят, что с ней нельзя взаимодействовать. Можно и нужно. Что-то нравится, что-то не нравится, я же работаю второй срок в городской Думе. — Общественную палату возглавляли… — Я возглавлял Общественную палату, причем при двух тоже не очень дружных между собой, как вы понимаете, людях. Я как раз настроен на диалог, умею строить диалог, находить компромиссные точки зрения. Поэтому я готов разговаривать с властями, готов устанавливать продуктивное взаимодействие, и оно возможно. Только не может быть разговора в одну сторону: я буду говорить, меня слышать не будут. Приведу вам конкретный пример: лет 10 назад я говорил областному руководству, что единственный вариант решения проблемы с медицинскими кадрами — это создание медицинского факультета в Курганском государственном университете. Других вариантов просто нет. И это аргументировал. Ничего не было услышано: пробовали одно, пробовали другое, пробовали третье. Вроде, пришли к тому же самому, но опять остановились. А ситуация все хуже! Надо уметь слушать. Я хочу этого диалога, я готов к этому диалогу, и независимо от персон диалог должен быть. Шаги должны быть навстречу, с двух сторон. Я, если хотите, призываю правительство области к конструктивному диалогу с любым человеком, который окажется ректором. Должен отметить, что на днях в качестве кандидата на должность ректора я был приглашен Мариной Александровной Калугиной (заместитель губернатора по социальной политике. — ред.), и у нас состоялся обстоятельный разговор о положении дел в университете, его месте в экономической, социальной и культурной жизни в области. В прошлом году такого разговора не было, и это неправильно. Сейчас я свое понимание высказал, и мне показалось, что был услышан. Так что я готов работать, исходя из интересов и университета, и области. — По медфакультету, кстати, много ведь причин называют, из-за которых его невозможно создать. У Вас какие были аргументы противоположного? — Дело в том, что, как известно, желающий находит возможности, нежелающий находит причины. Я не могу на сегодняшний день назвать сумму, которая необходима для создания этого факультета. Но если провести аналогию: человек без воды может прожить несколько дней. Вопрос цены — это уже вопрос второй: если воды нет, за нее нужно платить, чтобы она была. Точно так же сегодня в городе Кургане (даже в городе Кургане, я молчу про Курганскую область) врачебные должности сплошь и рядом заняты фельдшерами. У фельдшера есть своя ниша в медицине, это достойная ниша, но он не должен занимать другую позицию, там должны быть люди с другой квалификацией. Значит, мы обязаны эту проблему решать. Другого способа решения, кроме как на базе КГУ просто нет. Я разговаривал со многими ведущими врачами, главными специалистами, мнение однозначное: медицинский факультет у нас можно сделать. У нас есть хорошая общая естественнонаучная база, у нас хорошая биология, у нас хорошая химия, у нас может быть клиническая база — Центр Илизарова и областная больница, в первую очередь. У нас достаточно докторов медицинских наук. Так исторически сложилось, что в Кургане как раз это [медицинский факультет] можно делать. Вот юриспруденцию нельзя было делать 15 лет назад — это была авантюра, хотя сегодня, конечно, ситуация поменялась. — У нас на базе областной клинической больницы есть кафедра Тюменского мединститута, если не ошибаюсь… — Я не знаю, но, конечно, есть связи и в областной больнице, и в Центре Илизарова. В принципе, не так много надо в кадровом отношении для того, чтобы довести это [создание медицинского факультета] до исходной точки, начать процесс, а дальше он должен набирать обороты. Но, к сожалению, на сегодняшний день я не считаю возможным открывать медицинские специальности, допустим, с 2014-го или даже с 2015 года, потому что, при всей важности квалификационного уровня подготовки специалиста по пестикам и тычинкам, его ошибка не такая, как цена ошибки врача. И просто качество образования у нас в университете на сегодняшний день в основном таково, что надо сначала его повысить, чтобы мы не выпускали тех людей, от которых пациенты будут умирать, извините меня, пожалуйста, это врач все-таки. Поэтому сегодня нет, но после целенаправленной предварительной работы — можно, и нужно. Но это возможно только вместе с правительством области и лично с губернатором. А для университета медицинский факультет — перспектива, причем, я уверен, неизбежная. — И уже в заключение: каков Ваш стиль управления? — Хороший вопрос. Первое касается кадров: я всегда стараюсь окружать себя умными людьми. Не считаю, что руководитель должен быть самым умным. Он должен уметь принимать решения, брать на себя ответственность, обладать лидерскими качествами. При этом заместители и помощники не должны, как говорится, «в рот смотреть» начальству, в данном случае мне. Каждого творческого человека, а я себя к этой категории отношу, заносит, обязательно заносит, и это хорошо. Это хорошо на индивидуальном уровне. Когда он становится руководителем, должна быть система, которая от этих заносов убережет. Поэтому круг сильных замов, умных, смелых, ответственных и обязательно авторитетных в глазах коллектива мне необходим. При этом я не тащу обязательно «своих» людей. Люди становятся «своими», иногда даже друзьями, именно в деле. Второе. Я обычно долго принимаю решение, и считаю, что это правильно, в нашей сфере решения должны приниматься долго. Есть разные сферы: война, например. Там риск несвоевременного принятия решения выше, чем риск неточного решения. Есть такие сферы. А есть сферы, где временной фактор другой, поэтому не семь, а семьдесят семь раз надо отмерить. Был такой замечательный философ Карл Поппер. У него есть изумительная фраза: «Ошибка амебы устраняется путем устранения самой амебы». То есть амеба действует методом физических проб и ошибок во внешнем мире: если она ошиблась, то она погибнет. И тот же Поппер говорит: «От амебы до Эйнштейна один шаг». Я, правда, считаю два, но не буду вдаваться сейчас в детали. Смысл заключается в том, что Эйнштейн, человек вообще, строит модель действительности. Что такое наше мышление, наша психика? Это модель окружающей нас объективной реальности. И прежде чем смертельно удариться лбом о кирпичную стену, мы моделируем внутри себя варианты наших действий, варианты сопротивления среды. Для этого надо слушать не только своих сторонников, слушать надо, в первую очередь, противников. Не надо видеть в противниках врагов, потому что каждый из них, находясь на другой точке, выражает свое видение. И, если я его не послушаю и начну действовать, то завтра то, о чем он мне говорит, мне будет мешать в действии. Поэтому принимать решения надо долго, отстроенными демократическими процедурами с соблюдением всех регламентов и т. д. Третье. Когда решение принято, надо твердо добиваться его исполнения. Но и здесь, если выявляется его нереализуемость, если оно оказывается ошибочным, конечно, должен действовать принцип «не навреди». Но как общий подход — сильные помощники, не смотрящие в рот, долгое моделирование перед принятием решения, принятие решения и его исполнение, вот такая технология. И еще один, заключительный, но очень важный момент. И проректоры, и руководители подразделений — факультетов, кафедр, отделов и т. д. — должны САМИ принимать решения в пределах своей компетенции, иметь ресурс для их реализации и за них отвечать. Недопустимо, когда, например, на руководителя какого-либо звена возложена такая-то ответственность, не обеспеченная должным ресурсом (финансовым, административным — неважно), или когда руководитель принимает решение в пределах своей компетенции, а вышестоящий начальник его отменяет. В такой системе, увы, сложившейся в КГУ, на самом деле никто ни за что не отвечает — ни за набор, ни за деньги, ни за качество образования. Хватит уже этого. Университет должен стать гордостью области, чтобы выпускники наших школ получали дома качественное образование как ступеньку их будущей успешной карьеры.