Украина сегодня — это не только важнейший объект внешней политики и экономического торга, но и тема для бесконечных разговоров. Понять, что происходит на территории соседнего государства, находясь за тысячи километров от Майдана, Донецка, Одессы, свистящих пуль, артобстрелов и гибели сотен людей, не то, чтобы сложно. Практически невозможно. Но на протяжении нескольких месяцев «URA.Ru» пыталось дать читателям объективную картину происходящего. Мы вместе с вами смотрели на Украину глазами Валентины Свистуновой — фотографа, беспристрастно фиксирующего смерть, войну, слезы, улыбки... Все то, что происходило на Майдане, в Крыму и на юго-востоке. Сегодня она рассказала о том, что осталось за кадром. «Это — война. Может быть, не такая яркая и масштабная, как рассказывают о ней СМИ, но настоящая», — рассказывает о происходящем на Украине Валентина Свистунова. За полгода она проследила историю Майдана, превращение Крымского полуострова в #крымнаш и видела, как умирают люди на юго-востоке Украины. «Мне было важно понять, насколько новости, которые я вижу, соответствуют реальности. Поэтому сначала был Майдан, где я начала разговаривать с людьми, чтобы узнать, что привело их сюда». Украина. Киев. Майдан. 23.02.2014 — Крым был отдельной историей или продолжением Майдана? — В Киеве я застала и начало Майдана, когда люди стояли мирно, и финал — с исчезновением Януковича, мирным захватом здания Рады и назначением выборов. Потом был переход к Крыму. И почти сразу же появились мысли о том, что, если бы не Майдан, Украина жила бы мирно. В Крым я приехала первый раз в жизни. Не знала, что такое Севастополь и действительно ли это «русский город». А в итоге да, получилась цельная история. С момента, когда все начиналось, и люди не понимали, чего они хотят — жить на Украине, но с расширением полномочий или отделения. Тогда еще не было «вежливых людей». И я находила тех, кто строго придерживается идеи «единой Украины». И самым интересным было наблюдение за процессом изменения сознания людей, попытки понять, под влиянием чего это происходит. Крым до референдума. 15.03.2014 — Это был именно процесс? То есть у жителей Крыма произошел переворот в сознании? — В первые дни можно было в очередях на рынке поговорить с людьми и выслушать самые разные точки зрения. Разговаривали почти везде, стихийно образовывались кружки для обсуждения на улицах. И людей, которые за единую Украину, было видно: они о себе заявляли, случались даже дебаты. Но постепенно их становилось все меньше и меньше. В итоге перед референдумом они присутствовали только в соцсетях. — Что повлияло на выбор? — Сложно понять, кто управляет процессами, даже находясь внутри события... — Но кто-то управляет? — Да. И это чувствовалось и на Майдане. Каждый раз, когда толпа затихала, приходила мысль «ну вот, еще чуть-чуть и все рассосется». И именно в этот момент что-то происходило. Тишина, спокойствие и... смерть. Все трагические вспышки четко прослеживались, чувствовалась драматургия. Украина. Киев. Майдан. 05.02.2014 А потом простые люди, стоявшие у костров, начали говорить о том, что им некуда отступать: они либо «дожимают» свою идею, либо становятся преступниками. Потом то же самое я слышала уже на Востоке. А еще вместе с первой кровью приходит понимание того, что пройдена граница между миром и войной. И, если агрессию до определенного момента можно контролировать, то, когда убивают твоих родных, ты начинаешь убивать в ответ. Тебя бьют — и ты отвечаешь, забывая про все политические подоплеки. Это я очень четко понимала после драматического и самого массового расстрела у гостиницы «Украина». На востоке Украины сейчас происходит точно так же. По сути, Майдан и юго-восток очень похожи. Они зеркальны. Украина. Между Краматорском и Славянском. 02.05.2014 — В Крыму было иначе? — Мне показалось, что галочки в день референдума за Россию появились в бюллетенях, потому что не было альтернативы. На полуострове велась довольна бюджетная, но организованная кампания за присоединение Крыма. И сам выборный процесс был построен очень грамотно. Такого, как на востоке, когда голосование начинается, а урны еще не опечатаны, просто потому что люди первый раз с этим сталкиваются, не было. Не было урн, стоящих у кого-то на коленках, бюллетеней без штампов. Единственно, что в день референдума показалось мне очень странным, так это запрет на съемку после закрытия участков. Я привыкла к тому, что приходишь после 20.00, просишь сделать красивые кадры — как бюллетени высыпают из урн, начинают их пересчитывать. В Крыму было жесткое «нет». И это нелогично. Я ведь проехала через Севастополь, Симферополь, Бахчисарай, везде говорила с людьми, и все они поддерживали Россию. Почему не показать процесс полностью? Крым. Референдум. 16.03.2014 — А в целом, как относились к журналистам? — По-разному. Под защитой «вежливых людей» и потом дружин самообороны сначала было спокойно. Можно было снимать, разговаривать с людьми. В какой-то момент люди, с одной стороны, перестали понимать, что происходит, с другой — начали осознавать, что живут в переломный исторический момент, но не знают, чем все кончится. Возникла нервозность, причиной которых были назначены СМИ — все: и российские, и украинские, и зарубежные. У меня были контакты с капитанами и помощниками кораблей «Славутич» и «Тернополь». Чтобы попасть туда, узнать, все ли в порядке, есть ли провизия, не нужна ли им помощь, надо было проходить через маленькие прибрежные поселки. И в какой-то момент нас стали встречать шквалом негатива: вы, журналисты, все врете. Объяснять, что пресса бывает разная, было бесполезно — непробиваемая стена. А после референдума люди выдохнули. Крым. День перед референдумом. 15.03.2014 — То есть все прошло относительно гладко? — Самый тяжелый момент в Крыму для меня был, когда я ночевала на территории военной части Бельбек. Не тогда, когда ее взяли, раньше. Именно тогда проявился весь драматизм этой борьбы. Солдаты украинской армии звонили своим друзьям-военнослужащим в России и спрашивали: «Ну что? Будете нас штурмовать?». И в ответ слышали: «Да нет, какой штурм!». А ты слушаешь это и понимаешь, все равно что-то произойдет. Хотя у меня не было ощущения, что Крым будет российским. Было ожидание до последнего момента — вот-вот Украина должна что-то сделать. — А на юго-востоке ощущения были другие? — Мой восток начался со Славянска. Я приехала туда еще до введения комендантского часа, когда можно было проводить вечера у блокпостов и во дворах разговаривать с мужиками, которые рубятся в домино. Большинство думало, что все у них будет, как в Крыму. Стоит только сказать «Путин, спаси», и тут же придут «вежливые люди», Украина не будет сопротивляться, все будет спокойно. На блокпостах стояли реальные мужики, которые гордо показывали свои паспорта, доказывая, что они местные, не думали о том, что их будут бомбить. Украина. Славянск. 21.04.2014 — А что думали их жены? — Кто-то поддерживает — привозит еду, звонит, спрашивает, как дела. Кто-то молчит. Я знаю одну пару, в которой жена сказала «я не понимаю, за что ты тут стоишь, поэтому либо возвращайся домой, либо развод». В итоге — мужик, которому далеко за сорок, дети, выбирал развод. — На что в Донецке, Славянске, Луганске надеются сейчас? — Да, они знают, что Россия не придет. Это выливается в агрессию: ты можешь ехать в такси и выслушивать, что «мы на вас надеялись, а вы нас обманули». Есть еще один вариант, когда люди говорят — «мы не за тех и не за этих, мы хотим жить, как раньше». Сейчас люди надеются только на собственные силы и не делят наступающих на правый сектор, национальную гвардию, внутренние войска: «мы отбиваемся от врагов». Украина. Донецк. 26.05.2014 — Раненые, убитые, обстрелы, авианалеты... Страшно? — Ощущение страха появилась только сейчас, когда я рассказала родным, как попала под обстрел. Увидела их испуг и начала понимать, что это было страшно. Я уехала передавать кадры о взятии аэропорта в Донецке и потеряла коллег. Возвращаюсь и понимаю, что уже был авиаудар. Иду к аэропорту — безлюдное пространство, пустая трасса. Слышу, как стреляют. И даже вижу, как стреляют, потому что трава вокруг тебя начинает шевелиться от пуль. Но ощущение, что это все не про тебя. Ты просто идешь на работу. Не верится, что с тобой что-то может случиться. Потом я дошла до грузовика, там были ребята из ополчения. Они очень удивились, увидев меня. Потом началось отступление, и мы ползком оттуда выбирались. Украина. Перестрелка в аэропорту Донецка. 26.05.2014 — Тебе удалось пообщаться с представителями украинской армии? — Да. Агрессии в отношении прессы не было. Но общение крайне сухое. В основном, указания — например, не снимать огневые позиции, никаких комментариев. Правда, однажды, когда я была в селе Андреевка — это под Славянском, около горы Карачун, — произошла странная история. Подошло несколько БТР-ов нацгвардии. Сельчане вышли перекрыть дорогу. И... пошел сильный дождь. И сельские мужики вместе с солдатами пережидали его под одним полиэтиленовым тентом. Они стояли рядом на небольшом кусочке земли и разговаривали: «Ты на Майдане стоял?», «И как?», «Да ладно, брешешь». Потом мы уехали и вернулись, когда там уже были трупы. Украина. Между Краматорском и Славянском. 02.05.2014 — А как через объектив выглядят лидеры ополчения? — На мой взгляд Пономарев в Славянске — странный и даже дичайший человек. С ним было очень сложно. Я стараюсь не раскрашивать ситуацию в черное и белое. Но называть украинскую власть украинской властью нельзя — только хунта или ты не получишь ответы на вопросы. А в Донецке Бородай и Пушилин — люди очень разумные и понимающие серьезность положения. Вообще, Донецк — сейчас очень интересный город, доказывающий, как люди способны подстраиваться под любую ситуацию. Есть Донецк, в котором по утрам дворники метут улицы, в общественном транспорте штрафуют за безбилетный проезд. Вечером можно сидеть в кафе и наблюдать, как девочки катаются на роликах. И вдруг тебе звонят и спрашивают — ну как ты, все в порядке? И понимаешь, что есть параллельный Донецк, тот, который теперь называется Донецкая народная республика. Украина. Митинг за мир в Донецке. 31.05.2014 — Виден ли финал всего происходящего? — Видно ощущение безмерной усталости. Люди перестали оценивать, за кого они воюют. Мы приехали в село Амвросиевка, обстрелянное ГРАДом, причем непонятно, с какой стороны. И люди там уже не хотят быть за красных или за белых. Они хотят жить спокойно. Но мне не кажется, что финал близок. Чтобы он наступил, нужно сначала понять, кому выгоден мир, а кому — война.