В Свердловской области — новый политический актор. Впервые после эволюции Ксении Собчак 2011 года гламур снова идет на власть. Шоумен Александр Цариков заявляет о создании партии и выпускает манифест в стиле постмодерн. С 90-х он видит пороки уральских VIP и расскажет о них на презентации книги «Власть» завтра. А сегодня — в интервью «URA.Ru». Вечная война «города» и «области», харизматичные оппозиционеры, Свердловская область как территория экспериментов — все эти факторы создали жанр уральского политического романа. В 2003 году мы познакомились с Россилем, Шеремехом и Чирнецким. Роман «Тайны третьей столицы» вышел накануне декабрьских выборов мэра Екатеринбурга и раздавался как бесплатный выпуск «Роман-газеты»: вице-мэр Кунгусов повез чемодан с деньгами в Кремль, чтобы выиграть кампанию. В лучших традициях детектива в романе фигурирует компромат — запись беседы Чирнецкого с Бирезовским: «Мне нужен титановый комбинат. Понимаете? — Да, губа у вас не дура! Это вотчина Россиля, он титан так просто не отдаст». Соратник первого губернатора Эдуарда Росселя Александр Левин создал своему шефу документальный миф. Книги «Как стать губернатором в бывшем СССР» (написана к выборам 1995-го) и «Феномен. Штрихи к портрету Эдуарда Росселя» (2007) так впечатались в сознание уральцев, что репутации сенатора ничего не грозит: ни ДТП, ни отпуск во время избирательной кампании, на которую «лучший губернатор» поставлен «паровозом». «Городская роман-газета» — первый опыт уральской политической сатиры В 2011 году традиция продолжилась. В ЖЖ появился роман-утопия о победе на выборах в Заксобрание оппозиции. Спикер Бурков переименовывал Думу в правительство народного достатка и доверия. Баков искал прах писателя Бажова. Киселев вводил валюту — уралы. Все вместе потом пошли на штурм «Серого дома». Отыскать текст невозможно: ЖЖ Томаса Картера (повествование велось от лица аспиранта из Лондона на практике) закрыто. А писатель и идеолог резиденции Вадим Дубичев, которого многие считают автором текста, рукописью не делится, отрицая слухи. Уральский политик Антон Баков утверждает, что он не так стар, чтобы писать мемуары о свердловской политике. Но старается раз в сезон выпускать по книжке. Начал в 1991 году с «Христианской истории Урала». В 1995 году выступал в соавторстве с Дубичевым — вышла «Цивилизации Средиземья». На осень намечена презентация «Золотой буллы — 2014». Труд снова не о свердловской политике, зато программная книга «Монархической партии», которую Баков возглавляет. Экс-чиновник Алексей Багаряков после отставки садится писать книгу, чтобы вернуть свое влияние на свердловского губернатора. В июле бывший идеолог «области» выложил в СМИ две главы, где рассказывает о лучших днях губернатора Куйвашева и своих заслугах в организации «Иннопрома—2013». Хоть сенсаций в главах нет, стиль автора заставляет улыбнуться. Например: «Там, где шейхи использовали чемоданы с деньгами, Бугулов делал за шоколадку». Книгу Царикова выпустил Tatlin. Директор издательства Эдуард Кубенский — «URA.Ru»: «Разговор о политике не должен прекращаться. Если мы не будем говорить о власти, власть не будет говорить о нас» (фото с Facebook (деятельность запрещена в РФ)) Если прежние образцы уральского политического романа — литературные «агитки» или результат графомании, то завтра свет увидит что-то новое. Представитель гламурного мира Екатеринбурга, шоумен и редактор журнала «Банзай» Александр Цариков написал книгу о политике с другой целью. Сборник рассказов «Власть» — постмодернистская рефлексия современного наблюдателя на тему новостей, которые все больше напоминают сборник Кафки. Новый губернатор по-щедрински отличается от прошлого лишь расположением родинок. Обиженный на уральцев полпред оставляет вместо себя орангутанга, элиты перемен не замечают. Депутат начинает день со строительства дорожек — кокаиновых, карточкой для голосования. Еще вас наверняка смутит измученная корова, в которой чиновники проделывают отверстия и сношают. — Корова — это народ и страна, которую безжалостно используют. По идее, мы должны быть с ней добры: коровушка-кормилица. Но происходит наоборот: я возьму из этой страны и людей все, что можно, и мне наплевать, что с ними будет дальше. — Для меня удивительно, что представитель гламурной тусовки вдруг задумывается о власти... — Да, я из первого призыва местного MTV, так что, наверное, мы принесли гламур в Екатеринбург. Тогда мне это нравилось, но это был лишь один из этапов поиска себя. Будде Гаутаме нельзя было сразу просветлеть — надо было сначала жить в роскоши, нежиться, не знать, что такое боль и страдание. Чтобы потом столкнуться с ней и почувствовать весь ужас. Меня и правда беспокоит, почему нельзя принять элементарные законы против разбрасывания мусора. Решить вопрос хорошим штрафом. Какого рожна, в конце концов, вместо решения таких простых вещей мы видим прения и дебаты в Думах? Важно выстраивать понятную систему, которая будет работать абсолютно со всеми независимо от статуса и социального положения. Например, если ты нарушил правила дорожного движения... — Первый... 10 минут назад умер... Авария на трассе — его «Мерс» вылетел на встречную... — Запускаем план «Новая Жизнь»? — Это ты о случае с Эдуардом Росселем? На прошлой неделе сенатор нарушил ПДД и поцарапал «Шкоду». Его поступок остался безнаказанным. — В этом и проблема. Такая ситуация в порядке вещей. Я думаю, с барского плеча можно штраф оплатить — это не такие большие деньги. Думаю, что проблема точно не для бывшего губернатора. Я всегда думаю: почему это происходит? И начинаешь разбирать истории на детали, а потом собирать ее в новом, более абсурдном формате. Получается что-то вроде истории с мэром Рейкьявика [комиком и панком Йоном Гнарром, прославившемся как эксцентричными выходками, так и процветанием столицы Исландии]. Те, кто работал в новостях, прекрасно знают уровень кошмара и абсурда, который накатывается на город и страну каждый день. Эти сводки... Работа на «Русском радио» не прошла для меня даром. Так вот, публичные люди — комики, журналисты, телеведущие — могли бы стать даже лучшими политиками, чем чиновники, заканчивающие УрАГС. Потому что российские бюрократы абсолютно не справляются с тем, что должны делать. В первую очередь — на уровне коммуникации с народом. И когда они пытаются навязывать свою волю, я всегда думаю: есть более интересные и достойные люди, которые могли бы заниматься этой работой. Кстати, я придумал партию, которая будет называться «Партия утопистов-консерваторов» или сокращенно ПУК. Это мой новый идейный концептуальный проект (смеется). Возможно, слияние двух несовместимых вещей, утопии и консервирования, даст нам адекватное политическое движение. — Ты всерьез об этом говоришь? — У меня есть такая система: я делаю заявление, тем самым подталкивая себя к действию. —Из гламура снова может вырасти протест, как три года назад? — К сожалению, практика показывает: протест, который идет в лоб, не совсем срабатывает. Возможно, прямую конфронтацию должна сменить мягкая сила — по канонам Махатмы Ганди. Мне кажется, более спокойная, но не менее требовательная форма коммуникации с властью, сегодня современнее. «Отсюда с земли тавров, кемерийцев, скифов, греков, Византией и турок, начнем новую историю Мира! Мира который создаст Михаил Алексеевич Таврический, президент всей Евразии!» — Если взять срез тусовки Екатеринбурга, все ли говорят о политике в таком объеме, как ты? — Говорят. Но только с близкими друзьями, поскольку понимают друг друга. С малознакомыми таких тем лучше не касаться — на этом отношения могут закончиться. — И до Нового года, до событий на Украине, ругались из-за политики? — К сожалению, с этими спорами ничего сделать нельзя. Люди не слышат аргументов друг друга — здравое зерно не побеждает. Это общая истерия, она и с одной, и с другой стороны есть. Она подавляет любые проявления мысли. — Возможно, ты чаще нас встречаешь политические элиты в формате без галстуков, поскольку нон-стоп ведешь VIP-торжества. В непринужденной обстановке ты видишь их такими, как описал — мерзкими, жирными князьками: Courvoisier, кокаин, проститутки... — Конечно, существует литературный драйв, чтобы накрутить детали. Но, к сожалению, у нас нет правила: перед походом во власть ты должен оставить прежние грехи. Мне в этом смысле очень нравится то, что было в Римской империи, когда сенаторы строили на свои деньги термы, спортивные сооружения. Для славы, не для денег. К сожалению, такого политика я сейчас не вижу. Сейчас в политике отношение к людям, как к коллекциям модной одежды: через два месяца становится неинтересно. «Обезьяна, орангутанг в нашем обществе? Молодой приезжий просто-напросто обезьяна?» — А Ройзман в представлении твоей тусовки какой? Добрый парень, Робин Гуд или нерукопожатный маргинал? — У меня был стих когда-то про Ройзмана [«Грязь, конечно же, в душе. Кто-то ездит на Porsche. Я шагаю по парше, В голове моей кудрявой Много всякого вообше: Есть иконы, инстаграмы (деятельность запрещена в РФ), Юли две и три Аксаны... Губернаторы, цыганы, Незнакомые мне дамы, Очень голые те дамы... Только грязи нет вообше»]. Я понимаю, что он — заложник ситуации, в которую попал. Мэр без реальной власти, 37-й депутат. То, что он говорит, он может и делает. Но «Бриони», все-таки, побеждает все прочее в какой-то момент. И становится лифтом, который людей властвующих отправляет куда-то над простыми людьми. — Получается, его, как и телеведущего из твоей книги (альтер-эго Дмитрия Киселева буквально превратился в монстра), переварила система? — Получается, что рано или поздно это происходит и с тобой. То же слово из твоих уст — правдивое или лживое — тебя изменяет. Ты можешь не отдавать себе в этом отчета, но это происходит. — А отношения екатеринбургской тусовки к Путину как-то эволюционировало с 2000 года по 2014-й? — Как я понимаю, сначала была эйфория: есть такой парень славный, который отлично позирует с обнаженным торсом. Главное — нам не мешает. Сейчас он видится то воином света, то посланником конца света. Сам превратился в миф, который его может и удушить: легенда сильнее личности. «Прокуратура и Следственный комитет рука об руку... копали под всех без исключения родственников и друзей министра... В поле зрения этих сволочей попал и его милый Ленечка — талантливый и совсем юный танцовщик из Большого» — Финал твоей книги (в последнем рассказе описывается жизнь лидера державы) открыт, но пессимистичен: либо это конец системы, либо ничего не изменится — история начнется снова. — Там использована старая-добрая кольцевая композиция: первый и последний рассказ — они в общем-то склеиваются. А конец эпохи — это такая эволюционная вещь. Разрушение Рима или Константинополя не было концом цивилизации. Это была транформация в нечто другое. Главная проблема российского восприятия реальности — нам почему-то надо все вычистить перед тем, как начать новое. В Париже есть улицы в честь императоров, купцов, революционеров, и они вместе существуют. Есть даже улица Сталинграда. Если бы мы внимательно относились ко всем пластам истории, не было бы разрушения классицизма с приходом советской власти. А сегодня в Екатеринбурге не уничтожался бы конструктивизм с приходом странного архитектурного течения «вяткинизм». Если бы этого не было, Россия была не падка на конфликты. — Это чувствуется и в региональной политике происходит. Мишарин, например, успешно уничтожал наследие Росселя. — Да, они все тщательно зачищали то, что осталось после предыдущего товарища. А этого нельзя делать. Тот, кто шагает на эту дорожку, обречен на то, чтобы его имя было стерто следующим, точно таким же. В этом плане Петр Первый или князь Владимир ничуть не лучше Сталина. — А сейчас с присоединением Крыма какая-то новая веха пошла? — Не знаю. Мне кажется, это какая-то досадная неожиданность для всего исторического процесса. Я не вижу в этом большого смысла. Финансовые проблемы нужно было решать до присоединения Крыма, а не говорить, что нет денег на восстановление региона. А разговор про импортозамещение начинать до того, как это стало уже проблемой. Логика процесса мне непонятна: это как начинать ремонт с паркета, а не с потолка. — В тусовке кто-то расстраивается из-за продуктовых санкций всерьез? — Честно говоря, нет. Я дома очень мало ем. А у рестораторов, особенно в люксовом сегменте, возникает вопрос: в чем же тогда наше уникальное торговое предложение? Деньги так и останутся с большими боссами — они займутся чем-нибудь другим. Но ударит по людям: официантам, поварам. — А есть те, кто готов пожертвовать сыром ради Крыма? — Все эти истории со страданием — странная и несколько убыточная философия. Как раз православное христианство считает, что через страдание все решим. И, как показывает практика, решается все скорее в негативном ключе. Презентация сборника рассказов Александра Царикова «Власть» — 20 августа в 19.00 в «Доме печати» — Знакомясь с твоей книжкой, я заметил: у тебя очень много историй о свердловской политике двухлетней — трехлетней давности. А вот происходящее сейчас никак не описывается. Это потому что ничего не происходит? — Да, региональная власть ничего не делает, потому что боится ответственности. Точнее, люди безотносительно социального положения боятся проявить инициативу. Так, я пытался снять интервью о конструктивистском здании, принадлежащем госорганам, но фактически безнадзорном. Предлагалось: давайте устроим гражданский диалог, возможно, нам удастся спасти комплекс зданий. Но это не нужно ни власти, ни горожанам. У нас все настолько одержимы духом патернализма, что лучше пусть папа все решит. Я буду получать немного, но я ни за что не отвечаю. — Но ты же помнишь 2011 год. Было важно сходить на пикет, говорить про городское пространство, устраивать кино на открытом воздухе. Возрождалась теория малых дел. А что потом произошло? — Возможно, просто изменился ракурс освещения повестки. Эта теория для меня лично существует. Как и для моих знакомых: Анна Вайман продолжает заниматься зоозащитой. Иван Соломин так же ведет блог Tram Ekb. Я по-прежнему участвую в благотворительных событиях. Просто не так уж выгодно это освещать. — Федеральные чиновники интереснее, поскольку могут составить конкуренцию любому постмодернисту. — Мне кажется, что хорошая политика — это политика инициатив. И как только удастся соскочить с истории зависимости (а это абсолютно наркоманского характера зависимость от того, что скажут сверху), тогда и начнется политика решений, а не политика долгих разговоров и псевдожестов. Для того чтобы благородному кавалеру совершить подвиг, надо сделать жест, что он готов его совершить. Сейчас политика — как моя книга, форма барочной культуры.