Собрать все долги – это как победить преступность. То ли с сожалением, то ли с радостью этот железный тезис в интервью «URA.Ru» обозначил руководитель управления Федеральной службы судебных приставов Сергей Щебекин. Он против того, чтобы его структуру называли самой коррупциогенной, а своей откровенностью начисто стёр стереотип о закрытости своего ведомства. Так мы узнали, как можно обмануть приставов и что заботит их даже больше, чем миллиардные долги бизнесменов, за что штрафуют почтальонов и как банки нарушают закон ради ценных клиентов – обо всем этом прочитаете в материале «URA.Ru». - Сергей Юрьевич, я вот сейчас пытался коллегам по сотовому телефону позвонить – все впустую, нет сигнала. У вас какое-то специальное здание, не говоря уж о том, что шикарное и находится в самом центре города? - Верите или нет, я как-то этим вопросом до сих пор и не задавался. Я ведь сюда приехал и стал главным приставом, когда здание уже было. Знаю только одно: оно у нас в аренде, и вопрос по зданию стоял вплоть до октября этого года. У нас идет сокращение расходов, и стояла задача – снизить арендную плату. Контракт заключался в 10-м году, на пять лет, и в следующем году мы могли бы отсюда и съехать. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Потому что действительно все решалось до последнего дня, и, видимо, исходя из кризиса, арендодатель просто понял, что, во-первых, здание он не сдаст целиком. А если он будет сдавать его по частям, риски определенные есть. Кто-то будет платить, кто-то нет, кто-то здание испоганит… А тут стабильный ежемесячный доход со всего здания сразу. У нас здесь порядка 4 тысяч кв.м, включая аппарат Управления, спецотделы, тут же дежурная часть, которая собирает всю информацию о чрезвычайных происшествиях и каждое утро мне докладывает, в том числе, и о звонках на круглосуточный телефон доверия, и по фактам коррупции. - Сколько всего сотрудников работает в Управлении по всей области? - Около 2,5 тысяч человек. - С таким немаленьким штатом за всей коррупцией в ведомстве, наверное, не уследить? - Понятно, что определенные коррупционные риски в работе пристава есть. - На мой взгляд, самая коррупциогенная структура. - Нет. Я пришел в Свердловскую область из центрального аппарата, из Москвы, и долгое время работал там как раз по части противодействия коррупции. Много ездил по субъектам РФ, половину я точно посетил, в том числе и по не самым хорошим поводам, когда приходилось инициировать возбуждение уголовных дел в отношении работников службы. И понятно, что мы проводили анализ и взаимодействовали со службами собственной безопасности всех силовых структур, начиная от Генеральной прокуратуры, Следственного Комитета, ФСБ, МВД… По результатам опроса граждан, служба судебных приставов находилась как раз очень близко к концу этого списка. На 11 или 12-м месте. - Это по опросам граждан. А на вашей практике? - Надо понимать работу пристава. Он работает, в отличие от других силовых структур, только исключительно по решению суда, вступившему в законную силу. Он четко ограничен рамками закона и обязан его исполнять. Даже по теме каких-либо отсрочек, нам законодатель дал всего 10 дней, на которые мы можем предоставить нашему должнику отсрочку или рассрочку. Остальное может предоставить только суд. Если пристав что-то не взыскал, то его действия пойдет обжаловать взыскатель, если взыскал - обжалует должник. У нас соотношение жалоб примерно одинаковое - жалуются и на действие, и на бездействие. То есть здесь коррупционная емкость достаточно сужена. У приставов нет права приостановить производство, дать серьезную отсрочку исполнения постановления, нет права закончить безосновательно производство. То есть много там не забалуешь, поэтому… да, суммами огромными оперируем, но сам коридор, который позволяет приставу как-то лавировать, он достаточно узок. 10 дней должнику или взыскателю ничего не дадут. Только вещи собрать и, например, добровольно покинуть помещение. - А я вот представил, что я пристав и собираюсь прийти изымать имущество. Прихожу к должнику и говорю: смотри, я к тебе через 10 дней приду. Ты вывози все, что хочешь, переписывай или еще что-то делай, мне долю малую откинешь. Как вам схема? - Звучит замечательно. Но есть одно «но» в этой схеме. А какой смысл должнику делиться с приставом, когда он это имущество еще на досудебной стадии давно вывез, перерегистрировал на тещу? Ему и не надо уже ничего давать. - Так это тот, кто ловкий. - Так они все ловкие. Почему не исполняются решения судов? Не потому, что пристав не хочет их исполнять. Те случаи, когда у должника есть имущество, поверьте мне, выполняются на 96% с лишним. Здесь речь идет о том имуществе, которого нет. Вот давайте представим такую ситуацию: вы не так давно публиковали антирейтинг должников – мне он, кстати, очень понравился. И вот наша задача в том, чтобы должник не чувствовал себя комфортно, когда он является должником, несмотря на его социальный статус. Смотрите: вы пишете, что вот, «физик» «физику» должен 700 миллионов. Это, конечно, очень серьезный вопрос. Понятно, что если вы своему коллеге-фотографу одолжите завтра 100 миллионов рублей, наверное, он будет очень рад. И он уже сейчас понимает, что он вам их отдавать не будет. Определенные лазейки в законодательстве у него для этого есть. Понятно, что он перепишет все свое имущество на другого. Вы тоже не пойдете на следующий же день в суд: сначала дадите отсрочку, потом будете давить ему на совесть, на дружбу, потом он начнет от вас бегать, вы его будете искать, а он уже на Канарах. В итоге до момента вынесения судебного решения проходит от года до пяти лет. За это время уже никакого имущества у должника, тем более физического лица, нет. И все, приехали. Он прописан в квартире, является собственником части единственного жилья. Арест на квартиру эту мы тоже не можем наложить. Холодильник последний тоже не можем вынести, а если вынесем, то проблем серьезных по этому поводу он со 100 миллионами не испытает, по большому счету. А если еще окажется, что он прописан в «резиновом доме» вместе с 200 мигрантами, то вообще вопрос подвиснет по поводу взыскания. Так вот именно эти случаи и составляют основную часть невозвратного долга. Тот же механизм по налогам. Мы знаем, сколько у нас фирм-однодневок, зарегистрированных на бомжей с улицы, и понимаем прекрасно, что эти деньги никогда не будут взысканы. Отсюда такой миф, когда говорят, что приставы взыскивают с бабушек-дедушек, а многомиллионные долги предпринимателей не взыскивают. И не потому, что они не хотят, а потому что якобы боятся. - Ну так это же реальная картина. - Так я и объясняю, почему: у бабушки есть пенсия – это доход, на который можно обратить взыскание. У бабушки есть имущество. А вот у такого жулика, из вашего рейтинга, как по юрлицам, так и по физлицам, имущества как бы и нет. Тем более что по нашим законам руководитель ООО личную ответственность своим имуществом не несет. Он его создал, ООО наделало миллиардных долгов, а у него уставный капитал 10 тысяч рублей, имущества никогда в жизни не было, ни транспортных средств, ничего. А то, что было, находилось в лизинге и аренде, и за нее тоже не платили. И потом еще и этот иск придет. Обычно на такое предприятие долги приходят и по пенсионному фонду, и по фонду социального страхования, и по налогам, и штрафы какие-то. Или вот еще наша головная боль. Федеральная служба финансово-бюджетного надзора России в соответствии с Кодексом об административных правонарушениях накладывает штраф за то, что предприятие проводит недекларированные финансовые операции. Идея абсолютно здравая: наказывать предприятия-однодневки. Но вопрос: как их наказывать. Штрафы там очень большие, от 10 миллионов. При этом у данной фирмы ничего нет. Нулевые балансы, имущества нет, ничего нет. Лист приходит к нам. Вопрос: как взыскивать? - Хотите сказать, что убежденность бизнесменов в том, что «если исполнительный лист уходит приставам – можно распрощаться с имуществом, которое там описано» - это наговоры? - Не то, чтобы наговоры, просто надо понимать риски бизнеса. Ведь это только у нас, получается, государство гарантирует риски бизнеса путем этого взыскания. На Западе нет такого. Если ты там дал кому-то 100 миллионов в долг, то это твои проблемы. Независимо от того, юридическое это лицо или физическое. Это твои риски по бизнесу. Но опять же, мы не можем говорить, что прямо ничего не взыскивается. У нас исполнятся сегодня 42% решений судов – если брать этот год. Мы тут провели анализ с 11 по 13-й год, и получилось, что в принципе мы взыскиваем порядка 56%. В Европе в среднем взыскание - 35%. При этом у них все «белое»: там, если есть имущество, то все это зарегистрировано, со всего платятся налоги. А если этого нет, то человек просто попадает в черную кредитную историю, и никогда в жизни не получит ни кредит, ни нормальную работу. И при всем этом у них взысканий 35%. - Чтобы увеличивать этот процент, приставам нужно расширение полномочий, нужна какая-то дополнительная законодательная база, чтобы это все растягивалось не на год, а на неделю, и все? Что нужно поменять в механизме работы? Каких бы механизмов вам хотелось, чтобы этот процент был не 43 или 56, а 95? - Не будет 95% никогда. Здесь даже не хитрость и не законодательство. Взыскать все – это такая же утопия, как победить преступность. Долги существуют, они будут текущими. Сегодня один дал в долг, завтра другой даст в долг. Это человеческий фактор. Тем более мы сегодня с вами говорим о такой работоемкой категории, как исполнения решений судов, где надо искать, арестовывать имущество, бегать за должником. Надо иногда доказывать еще и мнимость этих сделок. У нас такая практика есть, но здесь достаточно сложно доказать. Должник может ездить мимо управления на «Мерседесе», оформленном на тещу. И закон ему это позволяет сделать на сегодняшний момент. У нас таких случаев не больше пяти, и мы хотим создать по ним определенную судебную практику. Когда пристав доказал, что у должника есть «Мерседес», и он оформлен на 83-летнюю мать должника, пришлось собирать доказательства о мнимости сделки, начиная с того, что мать никогда не имела водительских прав и вообще не видела никогда такую машину. Мы сумели доказать в суде, что эта сделка была мнимой. По решению суда эту сделку расторгли, переоформили машину на должника, наложили на «Мерседес» арест, реализовали и долг закрыли. - Так может быть активнее законы нужно менять, чтобы улучшалась собираемость? - Я всегда говорю, что нам не надо больше полномочий, а нужно четко определить в законе механизм тех полномочий, которые уже есть. Закон о Службе судебных приставов вышел в 98-м году, и в нем, допустим, была изначально дана возможность банкам накладывать арест и списывать денежные средства в течение трех дней после запроса судебного пристава. Ситуации бывали банальные: у банка хороший клиент, с многомиллионным счетом. Его упускать очень не хочется. Приходит запрос от судебного пристава, у банка есть три дня на размышление. Соответственно, банк звонит клиенту и говорит: «Ты давай с этого счета сними, мы тебе сейчас другой откроем, и вопросов никаких не будет». - Банки вот прямо так себя ведут? - Не все, конечно. Крупным банкам, с государственным участием, такая лже забота о клиентах-должниках не нужна, у них и так клиентов хватает. А мелкие коммерческие – они же заинтересованы в любом клиенте. А если это денежный клиент… Была такая практика. Но с 11-го года внесли изменения. На сегодняшний момент банк обязан эти деньги списать в течение одного дня. Эффективность повысилась однозначно. То есть мы закон стараемся уточнять, исходя из практики. Или давайте с вами в другую сферу погрузимся, в социально значимые производства, такие, как взыскание алиментов, например. У нас в этом году на исполнении находилось 47 тысяч исполнительных документов. Из них 25 тысяч мы окончили. Нам удалось и тут свою позицию продвинуть. Раньше вообще не было реального лишения свободы за статью, связанную с уклонением от неуплаты алиментов. С 12-го года – должники получают реальные сроки (максимально – год лишения свободы). Из 2 тысяч маргиналов, по которым ведутся уголовные производства - порядка 108 дел закончились реальным лишением свободы. Зачем нам это надо? Просто, находясь в местах лишения свободы, он работать будет, его заставят. И, соответственно, какие-то деньги будет платить. Хотя бы что-то будет удерживаться в пользу ребенка. - Так остро стоит проблема? - Из 22 тысяч дел, которые у нас еще остались на исполнении, основная часть – это дети-сироты, которые остались в детских домах. У которых родители – маргиналы. Нам надо любыми способами заставить родителей платить эти деньги. Мы настаиваем и пытаемся уже полтора года провести через Госдуму проект лишения права управления транспортными средствами должников по алиментам. Мы не хотим лишать водительских прав людей, которые зарабатывают извозом. Пусть работают и отчисляют деньги, если они работают официально. Эта мера касается тех, кто от нас бегает. А у нас тысяча лиц только тех, кто находится в розыске. Мы их найти не можем, потому что они не проживают на территории области. Они могут работать в Москве, Питере, Краснодарском крае и носа сюда не показывать. При этом я всегда привожу пример, когда мне говорят о праве ограничения выезда за рубеж. Он самый показательный: человек 10 лет скрывался от уплаты алиментов, работал неплохо в Москве, но мы найти его не могли. И только тогда, когда мы вынесли ограничение на право выезда за рубеж, а ему было необходимо поехать в загранкомандировку, он дошел до границы, и его там остановили – он единовременно погасил долг перед ребенком на 2 млн 800 тыс. рублей. То есть деньги у него были, просто он не хотел платить. - Если вам хватает полномочий, может быть, тогда вместо 2,5 тысяч человек вам нужно пять тысяч? У вас ведь полтора миллиона дел в базе. - Судя по нагрузке, нам вообще надо тысяч 10. У нас ведь раньше не было, например, взыскания административных штрафов, которые сейчас составляют 35%. В Свердловской области 60 органов, которые имеют право штрафовать гражданина или организацию – и это всё через нас. Плюс Пенсионный фонд, плюс Фонд социального страхования, ИФНС и т.д. Судебные решения – это 50% от всего, что находится на исполнении. У нас тогда не было дознания. Четыре статьи: это 157 статья – алименты, 315-я – злостное уклонение от исполнения решения суда, и 177-я – это злостное уклонение от уплаты кредиторской задолженности, 312-я – отчуждение или растрата имущества, на которое наложен арест. Вопрос в том, как эффективно работать при такой нагрузке? Мы прекрасно понимаем, что люди уходят даже не из-за низкой зарплаты, а из-за того, что не видят света в конце тоннеля. Представляете себе, что такое три тысячи производств? Они даже на этом столе не поместятся. И для того, чтобы даже их из одного конца стола в другой переложить, времени надо много. А ведь его каждое надо прочитать, принять процессуальное решение, вынести определенный документ, отправить запрос, получить ответ, отработать этот ответ, подшить в производство, а потом еще выйти в адрес и должника половить. Это и есть вопрос нагрузки. - В итоге – текучка, наверное, большая получается? Не выдерживают люди? - Снижая нагрузку, мы заметили, что у нас и текучка снижается. Вообще, 13-й год был, наверное, самым тяжелым для службы судебных приставов. Есть поручение председателя правительства о том, чтобы разобраться с уровнем нашей социальной защищенности и уровнем заработной платы. И мы этого очень ждем. Сегодня пристав первого года службы получает 13 тысяч. И здесь речь даже не об отношении государства к нам, а просто какая-то ирония судьбы: как только мы доходим до момента принятия очередного решения, страна оказывается в бюджетном кризисе. Первый раз мы разработали закон, и он уже был в Государственной Думе, но это было в 2008 году. Тогда случился определенный кризис. Сейчас вот тоже… У нас текучка составляла на самый пиковый период, по итогам 13-го года, 26,5%. Это очень много. То есть считайте, что 100% состава за три года обновляется полностью. А их надо еще научить, и делами они достаточно серьезными занимаются. - И все из-за низкой зарплаты? - Мы проводили анализ, и оказалось, что зарплата всего лишь на 4-м месте. Потому что эта работа достаточно активная, очень серьезно затягивает. И уходят не из-за зарплаты, а из-за того, что не видят результатов работы. И понимая это, мы начали вводить систему электронного взаимодействия, как раз в самые тяжелые времена. Потому что еще до 2011 года у нас было как: 90 банков в области, и пристав должен был 90 постановлений распечатать, заклеить в конверт, отправить… Как почта работает, мы все знаем… Получить ответы, их опять все разложить, подшить в такие вот папки… Сейчас и нагрузка снижается, и текучка соответственно уменьшилась до 16,5%. - Сколько должен получать ваш сотрудник? - Я думаю, что судебный пристав должен получать не меньше, чем любой другой работник правоохранительных органов. Как лейтенант ФСКН или МЧС. А у нас пристав, в отличие от некоторых из них, еще и обязан иметь высшее юридическое или экономическое образование, он занимается исполнительными документами. Наши работники иногда уходят в параллельные структуры только исходя из того, что там при той же нагрузке зарплата выше в 2-3 раза. Это касается тех же самых дознавателей - их же с руками отрывают с таким опытом. Исполнителей отрывают с руками любые банки, потому что человек выходит юристом, причем, самостоятельным. Он не пойдет помощником или юрисконсультом, его берут уже начальником юридического отдела или более опытным самостоятельным юристом. - Получается, что у вас такая кузница кадров. Кто-то идет в правоохранительные органы, кто-то в банки, кто-то во власть. Губернатор Евгений Куйвашев, вице-премьер Азат Салихов – ваш предшественник. Это как-то помогает в работе непосредственно вашего ведомства? - Здесь можно говорить, что стопроцентный выходец из нашей службы только один – это Азат Равкатович, который действительно почти 20 лет отдал службе судебных приставов. Мы не просто знакомы, а дружим с ним уже больше 10 лет. - То есть у вас буквально такой качественный лоббист во власти. - Не знаю, как тут можно говорить о лоббизме. Вопрос в том, что мы с ним говорим на одном языке, и это уже можно назвать лоббизмом. Он понимает то, о чем я вот вам сейчас рассказываю. Мне не надо убеждать заместителя председателя правительства в результатах и трудностях нашей работы. И в том, в чем нам необходимо помочь, в первую очередь, касаемо каких-то законов, которые направлены на взыскания в бюджет Свердловской области. Мы стараемся сделать все возможное для того, чтобы бюджет пополнялся, и у нас это получается. - Актуально с нашим бюджетным дефицитом… - Я работал в пяти субъектах, и поверьте, у Свердловской области совсем неплохой бюджет по сравнению с другими территориями. По крайней мере, он реально исполним при тех задачах, что перед нами стоят. Вы не забывайте, что мы фактически третий субъект в России. Хочу напомнить, что и Управление наше – третий орган по наполнению бюджета области, после УФНС и таможни. В этом году уже взыскали порядка 1,5 млрд рублей налогов. Там часть перечислена в федеральный бюджет, часть – в региональный (тот же транспортный налог), и есть то, что перечислено в муниципальный бюджет. Это на 300 миллионов больше, чем в прошлом году. Мне хоть и говорят, что это может быть неправильно, но все, что мы взыскиваем в бюджет, я пересчитываю в посторенные детские садики. Это актуально для меня, у меня ребенку 4 года. И административные штрафы: по линии ГИБДД, административные штрафы, по линии МОБ (в том числе, появление в нетрезвом виде) - взыскали уже более 340 миллионов рублей штрафов. Это все четко идет в региональный бюджет, и это почти в два раза больше, чем в прошлом году. Плюс у нас 500 миллионов в пользу Пенсионного фонда. То есть получается, что в прошлом году мы взыскали во все бюджеты порядка 2,2 млрд рублей, сейчас рассчитываем, как минимум, на 2,5 млрд. И это то, что служба приносит в «копилку», что уже на сегодняшний день находится в бюджете. - А тратит ведомство на себя много? Расход бюджета нашего управления на год, полностью, включая заработную плату – это где-то 800 млн с копейками. То есть 800 млн мы тратим, а в бюджет возвращаем 2,2 млрд. У нас одна из немногих служб, которая находится на самоокупаемости. - Вы вольно - невольно сравниваете себя с другими службами. Неформально вы с коллегами как-то общаетесь? Одно дело, при губернаторе сидеть и общаться официальным языком, а другое, когда собрались вместе силовики и устраивают «особенности национальной рыбалки». В своеобразный неформальный «Клуб генералов» вы вхожи? - У нас ведь есть определенные места, где мы пересекаемся. И это не тайна. У нас есть, например, та же Ассоциация юристов, где председателем является Сергей Валентинович Пересторонин – глава администрации. Туда входит и председатель суда, и прокурор, и силовики многие. У нас есть соревнования по рыбалке, например, и понятно, что мы на них можем и многие вопросы обсудить, и чай попить с удовольствием. И это нормально, это человеческое общение. Причем никогда не бывает, как у тех лесорубов: «В лесу о бабах, с бабами – о лесе». Все равно, мы, когда общаемся, какие-то проблемные служебные вопросы обсуждаем обязательно, потому что они есть. Особенно по взаимодействию по службе, как его улучшить. И находим какие-то вещи, которые при отсутствии такого общения влияют отрицательно на эффективность работы. Повторюсь, что далеко не во всех субъектах такое есть. - Взысканное имущество, особенно большое, вы, понятно, сами не реализовываете, но вы ведь с помощью каких-то посредников выводите его на реализацию? - Посредник – понятие какое-то криминальное… У нас есть государственная организация Росимущество. Оно и реализовывает. По поводу реализации у нас четко разграниченные законом полномочия. Мы арестовываем, у нас есть договор с оценщиком, который имеет лицензию. Опять же, для борьбы с коррупцией мы ввели в закон такое: раньше пристав мог принять оценку, а мог не принять, назначить другую. Сейчас он обязан принять оценку, потому что специалист несет за нее ответственность. Все. Дальше мы этот пакет отдаем в Росимущество. И для нас здесь все кончается. Причем понятно, что оценку может обжаловать как должник, так и взыскатель. Росимущество обязано выбрать на конкурсной основе те организации, которые будут реализовывать. Опять же, у этого ООО, наверное, должна быть лицензия на право реализации арестованного имущества. А мы все: отдали, и пусть оно дальше реализовывается. Мы только в случае чего через месяц-два спрашиваем у них, почему оно не реализовалось. Они нам рассказывают, почему. Хотя у нас таких проблем нет обычно. - У нас в области есть какие-то огромные склады, где все это арестованное имущество хранится? - Такого нет. Это опять вопрос из серии «за чей счет банкет»? Нет у нас на это денег. Так, как мы сами имущество не храним, то и ангаров огромных никаких нет. Опять же, вы представляете арест: арестовали, унесли, оставили голые стены. Поверьте мне, все это не так выглядит. У нас арестованное имущество в 99 случаях остается на месте. В большинстве случае оно оставляется или должнику, или взыскателю на ответственное хранение, с правом или без права пользования. Представьте, что это задолженность по заработной плате на заводе. Если мы вывезем арестованное имущество, то завод просто встанет, долги станут намного больше, все выйдут на улицу и ничего хорошего из этого не получится. Это получается такой стимул для должника. - А вот лидер нашего «Антифорбса» Кретов. У него, если все исполнительные производства сложить, больше миллиарда набирается. Самая большая проблема взыскания с него в чем состоит? Денег нет? Найти не можете? - Такие крупные долги физических лиц возникают в случае, если генеральный директор является поручителем по договорам займа, учрежденным им же юридических лиц. В итоге: юридические лица уходят в банкротство, а поручители являются должниками в рамках солидарного взыскания. Соответственно, даже если генеральный директор напишет заявление об увольнении, он все равно останется должником в рамках исполнительного производства, и судебный пристав обращает взыскание на его имущество. В ряде случаев, имущество на которое может быть обращено взыскание, у должника отсутствует, и единственным источником доходов является заработная плата или пенсия должника. - Это ваше ноу-хау? - Нет, это уже работает во многих странах. Опять же, только боязнь быть привлеченным к уголовной ответственности может сподвигнуть должника погасить задолженность, хотя бы частично? Мы хотим ввести такой институт, как декларирование доходов и расходов должника. И отказ от предоставления таких сведений или предоставление недостоверных сведений должно быть уголовно наказуем. Вот приходит должник, мы ему говорим: вот, вы должник, напишите нам декларацию, как в налоговой. Ваш доход, расход, что вы купили. И имея этот документ, им подписанный, мы, проводя комплекс мероприятий, найдем имущество, которое он не указал. Это такой творческий процесс. Тот же розыскник найдет его, скажем, соберет все счета из ресторана, где должник каждый день обедает на 10 тысяч, и это зафиксирует документально. Или он что-то купил и не оформил на себя. И вопрос тогда будет стоять о таком методе принуждения. На Западе это работает, и думаю, что это будет рабочее вполне. - Почему вы не остались в центральном аппарате службы? - Работа «на земле» живее. Именно поэтому. Мне интересно работать с людьми напрямую, организовать что-то свое, пробовать. Конечно, работа здесь имеет свою специфику, отдыхать некогда. Все познается в сравнении. Свердловская область – мощнейший регион, это можно только со стороны увидеть и понять, и здесь нам повезло. И губернатор у нас – человек выдающихся способностей. Он государственный человек и хозяйственник, и все в одном лице. Поверьте, мне есть с чем сравнивать. У нас тут очень сильное юридическое сообщество, просто зубры. И я считаю, что УрГЮУ – это ведущий университет. У нас и генеральный прокурор, и первый заместитель генерального прокурора (Александр Эмануилович Буксман), здесь учились. И, более того, по России много государственных деятелей, которые заканчивали УрГЮУ. Этот вуз, как специализированно юридический, на мой взгляд, лучший в стране. - По Москве скучаете? Все-таки столица, цивилизация… - Нет, не скучаю. Я в московском регионе родился и 38 лет прожил, и мне есть с чем сравнивать. Для меня по комфортности проживания Екатеринбург является золотой серединой. Здесь есть все, что необходимо мегаполису, даже есть то, чего в Москве нет. Но при этом и нет многого из того негатива, который есть в Москве. Там как "Трансвааль-парк" обрушился, и все, и нет аквапарка. А у меня дочке 4 года, и это ее любимое место. Цирк, зоопарк… Для нас с ребенком в выходные дни это очень актуально. Ну и мы, конечно, здесь ругаем местные пробки, но это не те пробки. Здесь воздух есть, несмотря на заводы. В Москве совсем дышать невозможно, я, когда туда приезжаю, кашлять начинаю, задыхаюсь. - Аквапарк, кстати, раньше принадлежал должнику Кретову. - Так можно с ума сойти, если все помнить. Зашел в магазин и думаешь: не должника ли он? А с учетом того, что у нас полтора миллиона исполнительных документов, то у нас каждый третий житель области или юридическое лицо – должник или взыскатель. Здесь можно точно рехнуться, если с такой позиции ко всему подходить.