Еще полгода назад Володя Муратов спокойно жил в Екатеринбурге, работал в конструкторском бюро, в свободное время играл в страйкбол, увлекался военно-исторической реконструкцией, а по выходным навещал родителей в родном Дегтярске. Сегодня Зенит (у него, как и у всех военных в Донбассе, свой позывной) — майор ЛНР, на днях его должны представить к званию подполковника. Должность — замначальника отдела ПВО в штабе войск Луганской Народной Республики. Как случилось, что идея «повоевать с месяцок» превратилась в цель жизни и о каком подарке к Новому году мечтает юный подполковник — в эксклюзивном интервью Владимира Муратова для «URA.Ru». О том, что на одной из высокопоставленных должностей в штабе войск Луганской Народной Республики служит парень из Дегтярска, я узнал еще до приезда сюда. Но вот найти его в Луганске оказалось не так-то просто: пришлось задействовать самые разные контакты. Впрочем, после того, как нужную команду дал замминистра обороны, дело пошло как по маслу: на машине военкомата меня доставили в штаб, завели в кабинет. Из-за стола, смущенно улыбаясь, поднимается молодой парень — худой настолько, что военный бушлат чуть не сваливается с его плеч. Первый вопрос: «Ну как там дома — в Екатеринбурге? Холодно? Снегу много?» В штабе пообщаться толком не удается: постоянные звонки, люди, секретные документы, разложенные на столах, подробная карта боевых действий во всю стену. «Ты на нее лучше не смотри, а то придется оформлять на тебя допуск, потом через границу не выпустим!» — говорит Володя, и я даже не понимаю, шутит он или всерьез. Вызывает через оперативного дежурного машину — и через 15 минут мы сидим в его каптерке, в дивизионе — одном из созданных им подразделений. Здесь у Муратова и рабочий кабинет, и спальня (узкая кровать стоит в дальнем углу). На столе — компьютер с Интернетом: — Выхожу иногда в «ВКонтакте» с друзьями пообщаться«. — О чем спрашивают? — Как правило: «Ты где? Что-то тебя давно не видно было...» Отвечаю: «Да я тут четвертый месяц на Донбассе воюю». Обычно всех шокирует. Многие считают, что все это глупо, но мне на это параллельно. Я здесь защищаю не дома и храмы, как бы это грубо ни звучало, я защищаю людей, хороших людей, русских людей... Время покажет. — В мирной жизни ты имел какое-то отношение к армии? — В вузе проходил обучение на военной кафедре, параллельно с учебой преподавал строевую и физическую подготовку в кадетском корпусе, в родном Дегтярске. Кстати, наш корпус на сборах в Рефтинском занял 2 место (первое, естественно, досталось организаторам). Увлекался страйкболом — очень полезная оказалась вещь. Увлекался реконструкцией событий. Обожаю стрельбу — как стендовую, так и из традиционного лука. Дома у меня 23 медали всероссийских первенств. Проводил соревнования по стрельбе «Уральский рубеж», в этом году уже за 100 человек участников было. Опыт страйкбола на войне пригодится. Доказано Муратовым — Как угораздило попасть в Новороссию? — Уволился с работы, решил съездить на месяц повоевать. В 10-х числах сентября в планах было вернуться домой. Вот, до сих пор здесь! Родители у меня больше месяца не знали, что я на Украине воюю. Узнали случайно: в телефонном разговоре ляпнул — проговорился. Нелепо так получилось. Сейчас уже нормально относятся, с пониманием, а первая реакция была — чуть ли не минута молчания на том конце трубки. Я же им сперва соврал, что поехал на севера. Когда с друзьями уезжали, вместе с нами собиралось много парней, в том числе тех, кто говорил про себя: «Да мы отслужили в разведке, мы укропов на штыки подымем» В конечном счете время ехать — никого из них нет: у одного жена рожает, у другого проблемы в семье. Ехал со мной вместе паренек — спокойный, 20 лет, в армии не служил, оружие в руках ни разу не держал. Собрался, поехал. А те, другие, даже первый шаг не сделали — не собрали вещи, не переступили порог дома. В августе, когда брали аэропорт Луганска, у меня была возможность сравнить: были у нас в подразделении воевавшие здоровые парни, а были и простые ребята — приехали сюда с идеей помочь, но у них ни боевых навыков нет, ни спецназа за плечами. Так вот, когда надо было идти на штурм, эти простые ребята вставали и шли, а те, кто служил, особенно участники боевых действий... То ли смерти боялись, то ли что, но они покидали окопы уже во втором ряду. Или вовсе не шли вперед. — Война учит выживать... — Если ты настолько крутой солдат — покажи пример! Есть поставленная задача, и ее нужно выполнить любой ценой, а не прятаться за спины товарищей. — В общем, ты попал в Донбасс в самый разгар летних боев? — Да. Луганск тогда был осажден практически со всех сторон. Трудностей было много, например, отсутствие связи (в городе не было света, не работала сотовая связь, не было генераторов, чтобы зарядить радиостанции), но главное — жажда: в августе на Донбассе стояло адское пекло. И когда подвозят воду, у тебя выбор: умыться или попить... В какой-то момент я стал командиром, повел людей в бой. В течение трех недель шли жестокие бои на южных подступах к городу Острая Могила, затем была зачистка поселка Хрящеватое. Потеряли много достойных бойцов, в их числе погиб мой товарищ. — А как попал в ПВО? — 19 августа — я тогда был в разведке у Якута (один из полевых командиров) — со мной захотел встретиться начальник штаба войск ЛНР К. Когда я приехал к нему, он сразу же поставил вопрос ребром: ты в ПВО разбираешься — давай, берись. — А ты разбирался? — Ну-у... То, что нас учили маршировать, еще не значит «разбираться». Сравнить мой уровень знаний тогда и сейчас — это небо и земля. Вкратце какие-то представления, конечно, были: все-таки моя воинская специальность — системы противоракетной обороны, а военная кафедра УПИ была одной из самых сильных в Екатеринбурге. Потом я работал в КБ «Новатор» (предприятие — разработчик ракетной техники, в том числе для комплексов С-300 — Ред). В карту боевых действий на другой стене лучше не всматриваться и уж, тем более, не фотографировать: совершенно секретно — Теперь понятно, почему командующий решил тебя задействовать... — Начальник штаба ЛНР поставил задачу: создать систему ПВО для Луганской Народной Республики. На тот момент не было не то что подразделений ПВО — даже представления о том, как это должно выглядеть. На совещаниях в штабе среди полевых командиров понимания не было. Большинство соглашалось с единоначалием, но были и те, кто ни в какую: мы, ребята, как бы с вами, но подчиняться не будем. Узнать, сколько у них вооружения и какое оно, было нереально: подают одни данные, съездишь туда, пообщаешься — картина совсем другая. Например, докладывают, что у них одна единица техники, а по факту их 10. Здесь и по сей день есть такое понятие: трофейное — значит, мое. — Насколько активно вооруженные силы Украины применяли авиацию? — Бомбили колонны, активно велась разведка беспилотниками. А противопоставить их авиации было нечего. Конечно, у командиров было какое-то вооружение, люди, которые методом тыка чему-то как-то научились. Например, было много зенитных установок, те же ЗУ-23-2. Это простейшее средство огневого поражения авиации, но для пехотного командира это просто большой пулемет. В силу неподготовленности людей, а также из-за отсутствия организации (не было тактической расстановки сил, общего порядка их применения) все это хромало. Мне было предложено все это систематизировать. Я взял время подумать, потом согласился. Занялся обучением тех бойцов, которые в отрядах уже имели нужное вооружение. В идеале надо, чтобы обычный пехотинец-стрелок умел пользоваться всем — мог выстрелить из РПГ-7 (гранатомет), с РПГ-27 («Мухи»), с «Утеса», чтобы мог пользоваться «шайтан-трубой» (ПЗРК «Игла»). Это не так сложно: нужно только понять принцип, освоить методику и попробовать хоть раз. К тому же стали создавать собственные подразделения сил ПВО. На сегодня из 54 человек, которых я подготовил, осталось 18: мы не успевали выехать на боевые позиции поддержать какой-нибудь блокпост, как по нам сразу же начинали открывать прицельный огонь блуждающие минометчики (их корректировщики сидели почти в каждом доме). А что такое зенитная установка, допустим, на автомобиле «Урал»? Брони ноль, прилетел любой осколочно-фугасный заряд — и привет. Так потеряли очень много бойцов. Владимир Муратов обучает ополченцев Сегодня я владею всей обстановкой — вплоть до имени-фамилии того бойца, который стоит на боевом дежурстве в каком-нибудь отряде: может ли он умыться и поесть нормальной горячей пищи. Потому как знаю по себе, что такое две недели толком не есть и не пить. — Кто ты теперь по должности? — Был начальником службы ПВО, но некоторое время назад понизили, сказали: «Молод пока еще командовать». Так что теперь я — замначальника службы. Звание — майор, хотят присвоить подполковника. — Летом украинская авиация активно бомбила тот же Луганск. Почему перестали прилетать? — Беспилотники мы сбиваем постоянно, это один из самых широко применяемых украинскими войсками методов разведки. Подготовить разведчика или целую развед-диверсионную группу — процесс трудоемкий, длительный, проще запустить беспилотный летательный аппарат и отснять позиции противника. Причем как днем, так и ночью: повесил инфракрасную камеру и приборы ночного видения — и вперед. Силуэты артиллерии и бронетехники будут весьма четкие. Так что вовремя сбитый беспилотник — это десятки сохраненных жизней личного состава. Что касается самолетов... Их много посбивали, а подготовить летчика еще сложнее, чем разведчика или танкиста. Научиться управлять танком (это ведь, по сути, трактор на двух гусеницах) можно за двое суток, стрелять из пушки — за сутки (раз показали, два раза попробовал — и уже можешь воевать). Летать на самолете так быстро не научишь: для этого нужны время, тренажеры, летчик должен быть как минимум офицером. Я более чем уверен, что ВСУ в это затишье занимаются подготовкой. — То есть те штурмовики, которые бомбили Луганск, могут в любой момент вернуться? — Да, но теперь мы уже готовы их встречать. — Раз ты эксперт в сбивании самолетов, что думаешь по поводу малазийского «Боинга»? — Все же смотрели передачи про него и знаем, что он был атакован истребителем и сбит зенитно-ракетным комплексом «Бук». Сперва все подумали на ополченцев, но откуда у ополченцев авиация? Единственный аэродром, откуда могло что-то взлететь, — это аэродром ВВАУШ — военного авиационного училища в Луганске, где когда-то готовили летчиков-штурманов, но там вся взлетная полоса давно уже кустарником заросла. Луганский аэропорт — там живого места не осталось. Комплекса «Бук» у ополченцев тоже не было. Даже если бы он и был, то должен быть кто-то, кто умеет из него стрелять. Даже я не умею. — У ЛНР «Буков» нет? — Было бы хорошо, если б были. Одной батареи нам бы хватило, чтобы закрыть воздушное пространство ЛНР и ДНР, вместе взятых. Только у Новороссии навряд ли хватит денежных средств, чтобы поставить на вооружение хотя бы один такой комплекс. — Чем в таком случае будете противостоять украинской авиации? — Обычными ракетно-зенитными комплексами. Тот же ПЗРК «Игла» берет «под потолок» до 3,5 тысяч метров, а самолеты, хотя и могут летать гораздо выше, но для выполнения боевых задач (например, поражения командного пункта или сосредоточения военной техники) им все равно надо снижаться до рабочей высоты 1000 м, а тут его много чем можно достать. — А радиолокационные станции? — С этим сложнее — они дорогие. ПВО вообще дорогое удовольствие, очень мало стран могут позволить себе хорошую сеть. По сравнению с танком, система по типу ТОР стоит в разы дороже. Ракеты у нас опять же самые дорогие. Кроме того, работа станций требует большого количества топлива: комплекс С-300 в готовности № 1 расходует в час чуть ли не 300 литров дизтоплива. Все-таки Новороссия — это не Россия, таких денег, чтобы содержать С-300, у республики пока нет. То же самое с авиацией. Понятно, что у нее безусловное превосходство над наземной техникой: пара вертолетов может уничтожить целую колонну бронетехники. Но сегодня лучше иметь десяток залитых танков, чем одну радиолокационную станцию или самолет. И вновь еще мирное страйкбол-фото — Свободное от службы время остается? Чем еще занимаешься? — Некоторые мои коллеги — те, кто местные, с Луганска, иногда на меня обижаются, когда поздно вечером или ночью появляется какая-нибудь работа. Им, конечно, хочется побыть дома, с семьей, а я-то на службе, получается, круглые сутки. Занимаюсь не только своими прямыми обязанностями, но и еще кучей всего. Например, учет оружия — это сейчас крайне необходимо. Очень большое его количество сейчас у гражданского населения — в подвалах, ямах, погребах. Закончится война — и мы получим ту же самую Чечню. Кому-то из полевых командиров не понравится курс правящей элиты — они найдут идейных, подтянут бывших боевых товарищей, кого-то подговорят, кого-то подкупят, достанут из подвалов резервы и легко могут устроить переворот. Вот для этого и требуется жесткий учет оружия и боеприпасов. Участвую в законотворческой работе: сейчас готовим законопроект о статусе участника боевых действий. Он очень нужен: именно на его основании будут давать льготы, начислять выплаты по ранениям, для семей погибших. Это, наверное, уже десятый законопроект, в разработке которого я принимаю здесь участие. Помогает опыт законотворческой работы в родной Свердловской области: я же был помощником депутата Заксобрания от КПРФ (достает и показывает помятую и потрепанную ксиву). В Екатеринбурге подполковника ждут не только родные, но и коллеги по областному парламенту. Это нам подтвердила депутат от КПРФ Елена Кукушкина Агитируем за армию. Тут бывали случаи, когда местные парни надевали юбку, чтобы перейти на территорию РФ, а не защищать родную землю. Приходилось раздавать брошюры, расклеивать объявления с номерами телефонов о том, что в войска требуются молодые здоровые ребята. Действительно, требуются. Сейчас на фронте много людей, которым доверяют оружие, а они уголовники. Вы удивитесь, когда узнаете, сколько на передовой сидевших. Один из полевых командиров, Одесса, по его словам, шесть раз отсидел. Ну и контингент бойцов подобран соответствующий, в том числе с Харькова, со Львова: те, кто перебежал. Ничего, воюют. — Кто вообще воюет в войсках ДНР и ЛНР? — Идейных очень много, но есть и люди, которые пришли тупо заработать. Боевые подразделения тоже совершенно разные: часть подразделений живет достаточно хорошо — постоянно получает гуманитарную помощь из РФ, их накормили-одели-обули, дали разгрузку. А есть подразделения, у которых это не налажено, и там все печально. — А украинские солдаты? — Мне кажется, их регулярная армия уже не готова воевать. Но есть частная армия — батальоны карателей «Айдар», «Золотые ворота», «Днепр», «Азов». Они хорошо вооружены, подготовлены, их бойцам платят огромные деньги. А какой работодатель будет платить человеку, который не выполняет свою работу? Промывка мозгов у них идет очень сильная. Когда мы их видели, складывалось впечатление, что они накачаны наркотой: стеклянные глаза, не отдают себе отчет в том, что делают: закончились патроны — идут в штыковую. — Какая главная задача у ополчения сегодня? — Армию может победить только армия. Поэтому нам нужно стать профессиональной армией. Минские соглашения — это был просто способ оттянуть время, чтобы стороны подготовились к дальнейшим боевым действиям. Вот, готовимся. Открыть лица здесь готовы пока не все — Зато сколько пленных обменяли — тоже хорошо! — Знаете, какое состояние у наших бойцов, которые возвращаются? Люди реально поломаны. Больше половины останутся инвалидами на всю жизнь. А у нас достаточно гуманное отношение к пленным. — Мечтаешь о чем-то? — Скоро Новый год. Хотелось бы съездить домой, но, похоже, придется его тут встречать. Вот пытаюсь представить, как это будет: впервые не с семьей и друзьями, а в кругу боевых товарищей. Или в окопах, под обстрелом. А вообще больше всего на свете хочется одного — вернуться домой.