В Великобритании любой корреспондент мечтает работать в «Би-би-си». А Грэм Филлипс отказался сотрудничать с глвным СМИ страны. Все потому, что там, по его словам, не соглашаются публиковать его объективные материалы про Украину. «А я здесь для того, чтобы корректировать позицию моей страны, которая ошибалась, когда поддерживала киевские власти», — говорит Грэм. О неожиданных поворотах своей судьбы на Украине Грэм Филлипс рассказал в интервью корреспонденту URA.RU в Донбассе Андрею Гусельникову. Филлипса здесь знают все. Когда он берет на улице интервью, люди в первую очередь спрашивают: «Как самочувствие, Грэм?» Неделю назад он вышел из госпиталя, куда попал с осколочным ранением спины — получил его, когда снимал сюжет о боевых действиях в районе поселка Пески под Донецком. Теперь друзья говорят: «Ты в рубашке родился!» «Я и сам не могу понять, как так: у меня в спине дырка, целый туннель, а я чувствую себя хорошо!» — отвечает он. Без сомнения, Филлипс — самый лучший репортер в Донбассе: столько городов, сколько он, не объехал ни один российский корреспондент. «Главное для журналиста — быть на месте!» Но если раньше он мог работать по обе стороны от линии фронта, то теперь он на Украине — персона нон грата. «Я стараюсь быть нейтральным, объективным», — повторяет Грэм, но признается, что душой всегда был за народ, за Донецкую республику. Умение находить общий язык с кем угодно — ключевое качество журналиста. Грэм Филлипс демонстрирует его сразу же. Когда я позвонил ему в первый раз, он не мог разговаривать, и мы условились созвониться позже. Во время второго звонка он уже радостно кричит в трубку: «Привьет, Андрьюшка!» Грэм Филлипс (слева) и корреспондент «URA.Ru» Андрей Гусельников (справа) Мы встречаемся в одном из кафе Донецка, где постоянно «зависают» все журналисты. «Это настоящий дженалист клаб! — отзывается о заведении Грэм. — Сейчас много кафе открыто, а летом работало только одно. Но там атмосфера стала чуть-чуть не та. Очень много ополчен. Это плохое сочетание, алкоголь и оружие, надо уметь вести себя, когда ты вместе с безоружными. А здесь очень тихо…» На мои корявые вопросы на английском Грэм отвечает на вполне сносном русском: не всегда понятно, но зато очень умильно. Спустя некоторое время я привыкаю к его речи и начинаю понимать, что «болЕй-болЕй» — это значит «все более и более», «беседовался» — «мы разговорились», а «ополчен» — «ополченцы». В первую очередь, разумеется, спрашиваю о самочувствии. — Осколок был не очень большой, но он вошел в тело глубоко, — вспоминает Грэм. — У меня был шок! Я лежал в больнице, чувствовал себя плохо, не мог кушать. Но потом восстановился. Сейчас, как ни странно, чувствую себя более-менее нормально, могу ходить, даже нет боли. Каждый день хожу на перевязки и вижу, что у меня там большой дырка. Каждый день общаемся с бойцами. Там есть боец Миша, 19 лет, он остался без ног, без руки и без зрения. Одна женщина собрала для него 3 тысячи долларов на лечение, корреспонденты канала NewsFront передали эти деньги — было очень приятно. Конечно, мне еще повезло: если бы я был чуть-чуть ближе — легко мог остаться без ног. Сейчас я знаю, что во мне есть эта дырка, я могу поставить это на фэйсбук (деятельность запрещена в РФ), к примеру. Люди посмотрят, скажут: «Как это ужасно, Грэм!» Я сам не могу понять, как так: целый «туннель» в спине, а я чувствую себя хорошо. Только чуть-чуть быстрее становлюсь усталым. Я очень хочу, чтобы дырка зажила, хочу быть полностью в порядке. Но это длинный процесс. — А в голове после ранения что-то поменялось? — Раньше я снимал очень много раненых, а тут сам почувствовал эти ощущения, когда ты ранен и думаешь, что можешь умереть. Когда получаешь осколок в тело, ты не знаешь, какие там повреждения, ты только чувствуешь, что это больно, но ты не знаешь, задет ли важный орган. Я, конечно, не могу рекомендовать это никому, но для меня это был полезный опыт. Теперь я оцениваю ситуацию более серьезно. Раньше я бывал на передовой много раз, бегал шустро-шустро, лазил везде… — Теперь будешь вести себя осторожней? — Буду больше оценивать риск, не буду «камикадзе». Потерять ноги или руки — это ужасно. Чувствую себя более опытным, как военный корреспондент. Думаю, как снимать такие же кадры, даже лучше, но избегать обстрела. — Что тебя интересует больше: военные действия, жизнь города? — То, что я стал военным корреспондентом, было неожиданным для меня самого. Изначально я был здесь как блогер, потом стал стрингер, потом — журналист Russia Today, военный корреспондент. Сейчас, когда война, то, что я делаю, — это мой вклад. 100 лет назад отец моего дедушки тоже воевал, он был в окопах, как я теперь. Я не солдат, но я считаю, что когда ты на передовой как журналист, это одинаковый риск, как у солдата. Хотя я, конечно, всегда без оружия. На передовой я чувствую себя спокойно. Многие мне говорили: «Грэм, ты там не нужен, мы ценим твою работу в городе». Несколько дней назад я снимал сюжет: просто общался с людьми в Киевском районе Донецка, глядя в сторону аэропорта, и задавал вопрос: что для вас значит мир? И этот сюжет стал сенсацией! Знаешь, как я начинал как журналист? Просто брал в руки камеру, выходил здесь на площадь Ленина и задавал людям вопрос: что ты думаешь обо всей этой ситуации? Снимал на очень простой фотик. А сейчас мне очень приятно помогать таким людям, как, например, боец Миша. Общаться с людьми и давать возможность, чтобы их голос услышали. — Как тебя вообще угораздило попасть в Донбасс? — С 2012 года я жил в Киеве, работал в журнале Whats’on. Сейчас этот журнал не работает. Они решили поддерживать Майдан, и у них на каждой обложке был Майдан, Майдан, Майдан. А когда он случился — первым делом закрыли журнал, потому что не стало рекламы — ни у кого в Киеве нет денег. Гостиницы пустые, рестораны пустые. Они закрыли журнал после 16 лет работы. Не считаешь, что это очень жалко? Люди, которые в нем работали, оказались без работы, потому что поддерживали Майдан, а после того, как Майдан победил, ни у кого нет денег. Кстати, для журнала Whats’on я написал в 2012 году статью «The Russian Heart of Ukraine» — о Донецке. Я не был против Украины, я писал в этот журнал и другую статью, в защиту Украины. Но я понимал, что Донецк — русский город. Я был в Одессе, когда начался Майдан, и, честно говоря, думал: «Ну его нафиг!» Первый раз попал в Киев, на Майдан, в январе. Снимал в основном фото, видео — почти нет. Я был пишущим журналистом и никогда не считал, что я видеожурналист. Но один друг мне подсказал, что будущее журналистики — это видео, и я начал снимать видео на фотик. Первый раз это было 19 января. Если просмотреть эти записи сейчас — не очень профессионально. Но это была моя первая попытка. Потом, в конце февраля, я написал статью о Крыме для журнала Politico, они платили мне 500 долларов, и я решил, что на эти деньги объеду весь восток Украины: Донецк, Харьков, Мариуполь, Луганск, Днепропетровск. Это был март. — Получается, ты поехал за свой счет? — Да, на свои деньги. Снимал Николаев, Херсон — почти каждый город. Сейчас покажу очень интересную девушку. Как же ее звали? А, Люба! — вот она говорит про фашизм в Киеве (запускает на ноутбуке свой канал в YouTube). А вот проукраинская девушка. Вот женщина в Харькове, которая сказала: «Я люблю Россию!» Все люди чего-то ждали, но никто не знал, что будет, никто не ожидал такого кошмара. Людей, настроенных за Украину, было много — даже в Крыму я снимал тех, кто был за Украину. Сейчас никого не осталось: либо уехали в Киев, либо… Никто не ждал, что Украина поступит так жестко, введя войска. Из-за своих действий киевские власти потеряли всю поддержку — даже тех, кто раньше активно их поддерживал. Я сейчас получаю много сообщений от людей из Киева, Одессы, Николаева, они поддерживают меня, но они боятся, потому что там очень сильные репрессии. — У тебя ведь еще был свой блог? — Блог я закрыл, так как не было времени ставить новый контент. Если честно, там было очень много того, что я писал до войны, когда жил в Одессе: клубы, развлечения. Сейчас посмотришь на это и подумаешь: «Бред!» Я сам почитал потом свой блог и решил: это не relevant! Нужно жить действительностью. По сравнению с войной, то, что я писал раньше — машины, город — это все мелкие подробности, которые для меня теперь неважны. Блог мне нравился, и он был популярен, но это была другая жизнь. Сейчас основное у меня — на YouTube. Я планирую сделать в Интернете, но не блог, а сайт. К сожалению, если ты блогер, много людей используют это против тебя, что ты — не настоящий журналист. — Расскажи про свою девушку — Это было в первый вечер, когда я приехал в Славянск. Машина была без номеров: их украли в Одессе. А за день до этого в маршрутке я открыл свой кошелек и в следующий момент остался без 1000 гривен! В общем, после 1 марта, после Майдана, люди чуть-чуть потеряли мозги! И вот я еду на своей машине через блокпост, и вдруг: «Стоять, руки вверх!» Это был первый раз, чтобы кто-то наставил на меня автомат. Сейчас, когда у людей автоматы, я даже не замечаю: это обычное дело. А тогда я был с другом, он вообще был в шоке! Мы пришли в заведение, там была девушка, мы разговорились. Начали общаться. Хотя обстановка была не совсем подходящая: комендантский час, патрули. Не то чтобы война, но и не совсем нормальные обстоятельства. Ну, в общем, мы встречались, гуляли, я развивал отношения. Потом я депортировал, и снова мы встретились только через полгода — когда меня уже ранили: она приехала сюда, в Донецк. Была со мной в госпитале каждый день. Очень многие люди заинтересовались ей, хотели сделать с ней интервью, но это невозможно, потому что она живет там, где украинские войска. Мы вместе уже восемь месяцев, но из них шесть месяцев не видели друг друга. Вот такой у нас военный роман. Теперь она вернулась домой. Конечно, сложно, когда она живет на территории, куда я не могу попасть. — Почему не можешь? — После Крыма я провел в Донецке 1,5 месяца, 23 мая меня депортировали. Второй раз я провел здесь всего 2 дня: приехал в понедельник, а во вторник меня уже выдворили. И тогда мне сказали, что въезд на Украину мне запрещен на 3 года. Я сомневаюсь, что это все официально, потому что мне не дали никакого документа. Поступили очень странно. — Что ты хочешь — война! — Сейчас на Украине война — это оправдание для беспредела. Я приехал сюда на своем новом «Ровере». Эта машина была моя мечта, а укропы отжали ее через два дня. В Мариуполе я снимал, как задерживали мародеров — они такое творили! — А в Донецкой и Луганской республиках тебе не страшно? — Здесь спокойно. Никто не грабит, можно ходить по городу: у ополченцев порядок. Киевская пропаганда рассказывает, что ополченцы избивают друг друга. Может быть, такое бывает, но это не значит, что здесь всегда так, это значит, что война — бардак. Мы понимаем, что ситуация ненормальная для жизни, нет законов. Но здесь есть оправдание — война. А Украина — это полностью беспредел. Там нет оправданья: во Львове или Киеве нет войны. Я долго жил в Одессе, я купил там квартиру, она очень красивая! Я очень люблю Одессу, я хотел там жить! И я смотрел видео, что делал «Правый сектор» в Одессе. Полиция только наблюдает, никто даже не посмеет трогаться, потому что «Правый сектор» сейчас сильнее полиции. — Что за история, когда тебе приставляли дуло автомата к голове? — Это было в июле, в Донецком аэропорту. Я раньше очень много снимал украинских солдат, у меня более 50 интервью с ними. И вот моя последняя беседа с ними: в кадре все темно, потому что я лежал на полу — это было в паркинге, когда меня задержали. Я был вместе с Вадимом, который потом погиб. Его избили ногами, мне говорили «террорист», угрожали смертью. Говорили, что каждый человек в Донецке — террорист и сепаратист. Я отвечал, что тут нормальные, обычные люди. А они кричали «Слава Украине!» и требовали от меня повторить это на камеру. Я отказывался — они автомат к голове приставляли. Они совсем без мозгов! Я понимаю, что на Украине я уже стал считаться врагом. Я теперь знаменитый журналист, который настроен за Россию. Это значит, что они меня ненавидят. Если я попадусь там, меня захватят, приедет «Правый сектор» и просто меня убьют. — Большинство твоих коллег из западных СМИ — на той стороне. Ты сам раньше говорил, что у тебя нейтральная позиция. Теперь, получается, ты на стороне ополчения? — Я считаю себя нейтральным журналистом, объективным. Я не веду пропаганду ни за кого, я просто наблюдаю. Но я всегда поддерживал здесь людей, народ. На референдуме народ захотел отделиться, поддержал Донецкую республику. Значит, я тоже поддерживаю. Это не значит, что я поддерживаю каждого, у кого есть власть. Я знаю, что есть такие люди, которые отжимали машины, использовали возможности, чтобы сделать некрасивое дело, обогатиться. Но таких немного. В апреле, когда меня никто не знал, ополченцы наводили на меня оружие, потому что я казался им подозрительным, они думали, что я шпион и не могли поверить, что я не настроен, как все западные СМИ. Сейчас меня знают, встречают очень хорошо, ополченцы обо мне очень заботятся. Они никогда не требуют, чтобы я рассказывал то-то и то-то, давал только их сторону. Только просят говорить правду. Ополченцы — нормальные, адекватные люди. Не все, конечно, но большинство. — Как считаешь, что будет дальше с Донбассом? — Нужен реальный закон, стабильная жизнь. Люди здесь очень хорошие, достойные. Они не выступали на Майдане, потому что работали. И они заслуживают нормальной жизни. Я очень хочу, чтобы решились все эти вопросы и началось реконструкция. Я бы лучше был простым, а не военным корреспондентом — снимать реконструкцию аэропорта, восстановление нормальной жизни. — Ну, это будет еще не скоро… — Сейчас вроде перемирие, но оно искусственное, потому что вопрос территории не решен. В Донецке, Горловке, Дебальцево украинские войска — так невозможно! Здесь же был референдум! Я был во время референдума в Мариуполе — очереди, столько людей! В Крыму было проще: они просто закрыли границы. Здесь проблема территории и война будет продолжаться, пока не будет решен этот вопрос. Будет очень хорошо, если удастся решить его без военных действий. На Украине хотят вернуть все, как было. Они не понимают, что это невозможно. В этом ошибка людей, которые думают, что можно все поставить обратно. — На Западе мнение людей о событиях в Донбассе меняется? — Я выкладываю все, что снимаю, в Твиттер. И вижу, что у Киева все меньше поддержки. Каждый день мне пишут люди — из Европы, из Великобритании. Конечно, для меня самое драгоценное — это Великобритания. Можно сказать, я здесь для того, чтобы корректировать позицию моей страны, которая ошибалась, когда поддерживала киевские власти. Я считаю, это стыдно для нас, это позор. Я здесь, чтобы поправить это. — Люди в Великобритании начинают понимать, что здесь происходит на самом деле? — Да, и не только в Великобритании. Я получаю сообщения от людей из Германии, Италии, Франции, Испании. Они хотят поддержать людей здесь, хотят помогать, давать гуманитарную помощь. Готовы приносить продукты, деньги. И они хотят поддерживать позицию, которую мы понимаем как правду. Многое меняется. — Твой вклад в этом тоже есть — и гораздо больший, чем наш, российских репортеров — Спасибо, Андрьюшка! Но я тоже больше работаю с русскими каналами — Russia Today, «Звезда». С «Би-би-си» работал совсем немного, около десяти раз. Один раз в апреле, когда в Донецке были беспорядки, я снимал сюжет, как дрались те, у кого были русские и украинскте флаги. В «Би-би-си» посмотрели сюжет и спросили: «Ты можешь сказать, что русские хулиганы избили украинских протестантов?» Я сказал: «Это не факт, проукраинцы могли избить тех, кто за Россию». Когда я им это объяснил, они потеряли интерес. Другой пример. Когда я был в Луганске, «Би-Би-Си» писала, что Луганск захватили украинские войска. А я сам видел, что их нет. Они просто пресс-релизы Киева переписали! Для журналиста самое главное — быть на месте. У меня самого теперь нет желания работать с «Би-би-си». В Великобритании любой корреспондент мечтает работать в «Би-би-си», это наше самое главное СМИ. Но там готовы общаться, только когда это подходит для их точки зрения. Из-за этого я и решил работать с русскими каналами: им больше нужна правда.