2014-й — год, когда максимально обострилось чувство: история творится на глазах. «Крым наш» превратился в священный Херсонес. У российской границы — настоящая война, а в телевизорах — война «холодная». И кризис, который потерянные россияне называют дефолтом. Грандиозное событие, Олимпиада, померкло рядом с такой хроникой за считанные недели. Как эта драматичная какофония вплетется в учебники, мы поговорили с историком Николаем Сванидзе. Чем Путин отличается от Екатерины II, зачем был Крым и начнется ли Большой террор уже в новом году — в интервью «URA.Ru». — В этом году чересчур много говорили про историю, проводили параллели с сегодняшними событиями. Вам не показалось? — Про историю давно, по-моему, говорят. Ею увлекаются, она давно любимый сюжет. Президент любит ее еще больше. Он стал не просто говорить про историю, он стал на нее ссылаться при обосновании своих политических решений. Он говорил о Новороссии и сакральности Херсонеса — и это исторические посылы. Два основных события этого года — присоединение Крыма и события на юго-востоке Украины — мотивировались историческими пассажами. Вот это действительно новое. — Да, именно с этих исторических тезисов Путин начинает свое послание. Вам не показалось, что в Георгиевском зале президент как будто читал главу из учебника истории? — В известной мере, да. В учебнике истории, правда, до сих пор не было такой главы — о крымском Херсонесе, святости этого места. Но теперь, возможно, будет. Сюжет, связанный с крещением князя Владимира Киевского в Херсонесе, действительно имеет место в «Повести временных лет», но многие историки подвергают его большим сомнениям. Но даже если это действительно так, ну и что? Он был князь Киевский, и весь народ потом крестил в Киеве. Поэтому тема сакральности Крыма никогда не поднималась по государственной, церковной или по линии исторической науки. — Ведущий Сергей Доренко после речи про Херсонес сказал: после смерти Ганди Путину просто не с кем поговорить. Вот он и разговаривает с историей. — Это очень красиво сказано и, может быть, прозвучит очень приятно для уха Владимира Владимировича Путина. Но дело не в том, что президент разговаривает с историей, а в том, чтобы привлечь ее себе на помощь. Потому что привлечь международное право тут сложно. С историей не разговаривали ни Черчилль, ни Рузвельт, ни Тэтчер. Такое право еще нужно заслужить. Здесь речь идет о толковании истории определенным образом, чтобы обосновать совершенно современные действия. В принципе, политики всегда этим занимались, но этот способ, я бы сказал, очень уязвимый. Один приводит в пример историю, а другой может сослаться на более древнюю или более новую историю. И прав оказывается тот, на чьей стороне сила. Если все нынешние территориальные споры решать посредством истории, то весь земной шар превратится в сплошное поле битвы. — Когда я пытаюсь понять мнение населения, я иду в общественную баню. Мужики говорят, что Владимир Путин вписал свое имя в историю. Да, через санкции и сокращения наших свобод. Вспомним уроки истории: итоги правления, например, Екатерины Второй — собирание земель: присоединение Новороссии, раздел Речи Посполитой. Следуя этой аналогии, на сегодня Крым — главное достижение Путина за 14 лет? — Если это достижение, то да. Понимаете, в XXI веке государственных лидеров оценивают не по территориальным присоединениям. Сегодня речь идет о повышении уровня жизни, прав и свобод граждан, привлекательности твоей страны в мире. Потому что без этого ты не повысишь степень ее влияния в мире. Никак. Наша страна абсолютно пока непривлекательна. По мнению значительной части мирового сообщества, она посягнула на часть чужой территории, разжигает войну в соседней стране. Фактически, ни одна страна мира не признала присоединения Крыма. Мы находимся в очень тяжелой экономической ситуации. Поэтому, что бы ни думали люди в бане, вопрос, в каком качестве Путин войдет в историю, открыт. Не исключаю: если в экономике все пойдет так же, их мнение изменится через некоторое время. — Через сколько? Через несколько месяцев? — Думаю, да, потому что пик экономического кризиса прогнозируют где-то к весне. Мнение изменится не сразу, потому что телевизор продолжает работать, но телевизору противостоит холодильник. И это очень опасно. Я бы предпочел, чтобы люди бросали в воздух чепчики и радовались Крыму. — Николай Карлович, как телеведущий, руководитель кафедры журналистики РГГУ, оцените, как работает пропаганда на телевидении. — Все информационно-политические программы на основных каналах абсолютно пропагандистские. Другой вопрос — что именно они пропагандируют. Сейчас они уже пропагандируют пустоту. Потому что народ гораздо больше интересуется экономической ситуацией, нежели нашими отношениями с Украиной. А программы по-прежнему посвящены Украине. Я боюсь, что придется перестраиваться, рассказывать о том, что происходит на прилавках, в экономике. А здесь пропагандировать намного сложнее. Дело в том, что подавляющая часть людей не знает, что реально происходит на Украине, поэтому можно рассказывать все, что угодно. А в историях о пустых прилавках не соврешь. И это очень сложно привязать к проискам американских империалистов. — Продолжая разговор о телепрограмме: сейчас запускается очень много сигналов по сравнению современности с холодной войной. По «Первому», например, идет документальный фильм: при Кеннеди отношения США с Россией шли на потепление, но его внезапно убивают... — До сих пор точно неизвестны мотивы, по которым был убит Кеннеди. Но я думаю, что отношения с Советским Союзом тут сыграли последнюю роль. Нам свойственно связывать все, что происходит в Америке, с отношениями с нашей страной. А американцев они интересуют далеко не в первую очередь. Нам просто приятно думать, что весь мир крутится вокруг нас, что все только и думают о России. А мы сами должны думать, в первую очередь, о своей стране. — На «Эхо Москвы» вы говорили, что два самых значимых достижения в истории СССР — это победа в Великой Отечественной войне и история с полетом Гагарина. Почему сейчас за основу ростков современной идеологии взята победа в войне, а не второе, более гуманное, достижение? — Просто полет Гагарина — более локальная история. И он, конечно, не сопоставим по масштабу с победой в Великой Отечественной войне. Потом, полету Гагарина в космос американцы могут противопоставить полет их астронавтов на Луну. А войну пережили все, это очень эмоционально. Была одержана Великая победа, в которую решающий вклад внесли граждане Советского Союза. Колоссальным историческим достижением, конечно, очень просто соблазниться. — Еще вы говорили, что считаете, что с начала Большого террора прошло 80 лет — в 1934 году был убит Киров... Вы видите аналогию с сегодняшним днем? — Нет, никакой аналогии. У нас сейчас пока что террора нет. У нас завинчиваются гайки, но до террора дело пока что не дошло, слава Богу. — А люди в России готовы сейчас доносить? — Тут все будет зависеть от того, какая будет атмосфера. Насколько глубоко проникнет страх. Сейчас я не вижу готовности доносить. Не в том смысле, что люди у нас хорошие. Они всегда и практически везде одинаковые: и 500 лет назад, и тысячу, и у нас, и в Америке, и в Африке, и в Китае. Но для того, чтобы они массово доносили, их нужно довести до кондиции. Сейчас пока что это очень сложно сделать. Но, если страна впадет в нищету, то могут последовать разные настроения граждан. Вот тогда возможны и диктатура, и террор, и доносы, и все, что хотите. — Но опять-таки мы не знаем, что будет и через год. Вряд ли год назад вы предполагали, что мы вообще будем говорить на эту тему. — Это так. — А в учебнике истории 2014 год — это переломная глава или даже главы, как считаете? — Многие сейчас считают, что 2014 год был судьбоносным именно благодаря Крыму. Но, на мой взгляд, по итогам года он может войти в историю, как катастрофический. Как начало большой государственной катастрофы. Потому что заканчивается он катастрофически, что, в принципе, можно было спрогнозировать из-за невнимания власти к экономике. Обычно она ставится во главу угла политики, в том числе и международной. А в данном случае экономика была оставлена сбоку, преследовались совершенно другие цели. — Действительно, а какие цели? — Не знаю. Я бы сказал, что великодержавные. Цель — показать, что мы сильны. Но количество боеголовок к этому не относится. Повторю: государство в XXI веке показывает свою силу экономической мощью и привлекательностью: уровнем образования, доступностью социальной помощи, легкостью ведения бизнеса. Привлекательность — это безопасность. — Подводя итоги года, мы с вами много разговариваем о кризисе, Украине и Крыме. Не упустили ли мы той крупицы истории, которая в дальнейшем может повлиять на развитие России? — Больше ничего не произошло. Был Крым, был юг Украины, где до сих пор война, и начинающаяся катастрофа нашей экономики. Глубочайший кризис, многоуровневый и многоплановый. Можно, конечно, еще вспомнить Олимпиаду, но она как шла, так и закончилась — замечательно. Чего вы еще хотите? По-моему, для одного года более чем достаточно.