Фотограф Дмитрий Лошагин пятый день на свободе. Он выглядит значительно лучше, чем на крыльце Октябрьского суда после вынесения оправдательного приговора: спала болезненная отечность, во взгляде появилось спокойствие, в движениях — уверенность. Он еще не тот светский лев, вызывавший восторг юных девиц, собиравший шумные светские тусовки по всем правилам жанра. Но уже и не человек, почти полтора года проведший за решеткой. Дмитрий Лошагин рассказал «URA.Ru» о том, что уверен — в себе, в решении суда и своем будущем. Но единственное, в чем ему веришь беспрекословно — это любовь к кошке, которая жила с ним в камере. В остальном — осторожность и недоверие. Хотя странно было бы ожидать другого. После известия о том, что встреча состоится в Кольцово, сразу же родился первый вопрос. Который, впрочем, не пришлось задавать. В холле отеля Angelo Лошагин появился без вещей, тепло попрощался со своим другом Дмитрием Соколовым, заказал сначала фреш, затем чашку кофе и признался: «Меня измучили вниманием за последние полтора года». — То есть интервью, которые вы даете после освобождения, вынужденные? — Многим я отказал. Но мой адвокат попросил уделить внимание некоторым СМИ. Мне же все это не нужно: я не собираюсь ни перед кем оправдываться. Моя совесть чиста. И я не хочу тиражировать себя. Гораздо приятнее, если будут растиражированы мои работы. — А вам нужно, чтобы был найден убийца? Конечно. И я, и мои друзья многое для этого делали. Не хочу сейчас обсуждать позицию следствия. Но... Я направлял следственные органы: пока я находился в СИЗО, у меня была возможность анализировать ситуацию и давать векторы для поиска убийцы. Друзья мои нанимали частного детектива. — И были найдены доказательства, которые могли повлиять на ход следствия? — Да. Есть некоторые найденные доказательства. Не думаю, что уместно об этом говорить сейчас, но, если понадобится, мы их предоставим. Позже. Почему наше расследование не было доведено до конца? Просто у друзей закончились деньги. Они же сильно меня поддерживали — оплачивали услуги адвоката, гасили за меня кредит. Ведь следственные органы сразу же обрубили мне все финансовые возможности. Как я понимаю, это было одним из факторов давления. Мне говорили: «Ты все равно будешь сидеть — неважно, виноват или нет». Лофт был опечатан полгода. Лишь позднее им разрешили пользоваться и сразу же появились арендаторы. Но теперь, когда я на свободе, они собираются его покинуть. — Вы будете использовать лофт в прежнем режиме? — Конечно. В январе открываю студию. А почему нет? Это ведь лучшая студия в городе. — Для многих оправдательный приговор — это оплеуха следствию... — Следствию надо искать реального убийцу. — Не заставило ли вас все случившееся изменить взгляды на свободные отношения в семье? Многие считают их надуманными и/или придуманными — с целью завуалировать отсутствие беспокойства после пропажи Юлии. — Нет, я остался на своей позиции. Мнение других не имеет значения. Безусловно, любовь — это восхищение без права обладания. Очень важно в отношениях быть самим собой и давать такую же возможность партнеру. — Свободные отношения у вас были со всеми женщинами или Юлия особенная? — Юля была особенной. Я очень ее любил. Очень доверял. Очень баловал. — Не ревновали? — В ревности нет никакого смысла. Это же закон Ньютона: сила действия равна силе противодействия. Чем больше ты ограничиваешь чью-то свободу, тем сильнее хочется нарушить установленные тобой запреты. — И никогда не испытывали этого чувства? — Было. По молодости. Но человек растет, получает опыт. Делает выводы. Я думаю, если Бог даст мне новую семью, я оставлю женщине ту же степень свободы. — Вы чувствуете силы для создания новых отношений? — Прямо сейчас — нет. Может быть, позже. — Вы понимаете, что за вами будут следить. И, как только рядом появится новая женщина, скажут: «Посмотрите, как быстро он забыл Юлю!» — Сколько людей — столько мнений. Недавний пример. У меня немножко уменьшился гардероб, элементарно не оказалось обуви. Я зашел в «Гринвич» купить себе башмачки и встретил бывшего коммерческого директора, мою давнюю знакомую Наталью. Она просто сопроводила меня и помогла выбрать обувь. И тут же началось: «Лошагин в обществе миниатюрной брюнетки гуляет по «Гринвичу». Мы просто посмеялись. А как к этому еще относиться? Тем более что я не собираюсь шифроваться, прятаться, спокойно хожу по городу. — Как бы вы определили свое текущее финансовое положение? — Хотите спросить, в большом ли я минусе? А как вы думаете? Я полтора года жил за счет друзей. Безусловно, возникла некоторая задолженность. Но мне уже позвонили многие клиенты, сказали: «Дима, позвони, как только будешь готов работать. Мы готовы — у нас дети подросли, нам очень нужны новые фотографии». Я думаю, что запущу студию с середины января. — Вы можете назвать тех друзей, «за счет» которых живете сейчас? — Всех перечислить будет довольно сложно. Очень меня поддерживал Дима Соколов. Отчасти наш разговор проходит в Angelo потому, что я хотел проводить его: он с семьей полетел в Крым. Он вообще собирается туда переехать, начать бизнес. И у нас есть совместные планы по продвижению: это и виноделие, и сельское хозяйство. У меня вообще с Крымом многое связано: там прошло детство, там все еще живет моя бабушка. Дима, зная об этом, хотел сделать мне новогодний подарок, предложив полететь вместе. Но я принял решение остаться. — Хотя возможность покинуть Екатеринбург у вас есть? — Конечно. Но просто я очень благодарен маме — героической женщине, которая очень тяжело пережила случившееся. И этот Новый год просто обязан встретить с ней и с отчимом. — Вы будете стремиться вновь стать «главным гламурным фотографом Екатеринбурга»? — Я за статусом никогда не гонялся. Просто вкладывал душу в свой труд. Не думаю, что за полтора года я из хорошего фотографа превратился в плохого. Скорее, наоборот: я сейчас глубже вижу жизнь. И статус возвращать не буду, потому что, во-первых, я его не терял, а во-вторых, для меня это не важно. У меня всегда было много клиентов. И они у меня остались — те люди, которые давно меня знают и понимают, что произошедшее — это нелепый бред. — Изменится ли стилистика ваших работ после пережитого? Может быть, появится серия, посвященная пенитенциарной системе? — Я думаю, вы это увидите. Не хочу приоткрывать завесу тайны, но есть в вашем вопросе доля истины. — Чего же нам ждать от нового Лошагина? — Правды. На самом деле моя стилистика за последние два года трансформировалась благодаря тому, что мы жили и в России, и в Европе. Я снимал там для многих журналов и клиентов. И там стиль съемок совершенно другой. Если сравнить работы, можно понять, какая разница в эстетике картинки. Я даже разделил сайты — loshagin.ru для российского контента и loshagin.com — для западного. К сожалению, сейчас оба они закрыты. Но скоро я разберусь с кодами и паролями... А пока даже почту еще не восстановил. — Вы можете назвать день, когда планируете окончательно вернуться — открыть студию, запустить сайты, выставить свет, взять в руки фотоаппарат... — Я понял одну очень простую вещь — я никуда не тороплюсь, наслаждаюсь каждым мгновением жизни, каждой каплей кофе, каждой падающей снежинкой. Время вообще не важно. Имеют значение цели, задачи и то, как ты к ним движешься. Если цель — твоя, ощущаешь счастье, двигаясь к ней. — Вслед за мировоззрением будет меняться что-то в жизни, поведении, взаимоотношениях? — Когда настройки меняются, остальное происходит автоматически. И я не стараюсь анализировать происходящее. Например, я поменял питание и прекрасно чувствую себя на сыроедении. Овощи, фрукты, орешки... Я не ем мясо и полностью исключил алкоголь. Хотя я очень люблю соседа моего Семена Соловьева и его винотеку, сам хорошо разбираюсь в винах и устраивал дегустации с целью познания. Но сейчас я без алкоголя чувствую себя лучше. — А говорят, появились новые прекрасные российские вина. Не хочется попробовать? — Может, позволю отравить себя и что-нибудь продегустирую. — У вас не было мыслей уехать из Екатеринбурга и начать жизнь с чистого листа? — Хороший вопрос. Все знают, что мы с Юлей хотели переехать в Прагу. И очень многое было сделано для этого. Но сейчас без Юли эти планы не актуальны. Я по-прежнему буду ездить в Европу путешествовать и работать. Но базой останется Екатеринбург: это мой город, и он меня поддерживает. — Вы ожидаете оттока клиентов, например, из политических или бизнес-структур, которых может оттолкнуть скандальный шлейф? — Какая разница, чей я делаю портрет? Положа руку на печень — лишь пять процентов работ делаются с упоминанием имени фотографа. Если человеку нужны фото уровня Лошагина, значит, он придет ко мне. Ему пофиг имидж: он просто покупает хороший продукт. Да я и не считаю свою репутацию подмоченной. Если же у людей есть какие-то стереотипы, значит, это просто не мои клиенты. Но я никоим образом от этого не пострадаю, потому что всегда был вне конкуренции. Кроме того, я не зациклен на деньгах, они никогда не были самоцелью. Для меня деньги — это лишь атрибут движения к цели. — Говоря о произошедшем с вами, часто произносят: «Об этом можно кино снимать». Вы бы этого хотели? — Не знаю. У меня набралось много мини-историй. Есть и страшные, есть забавные. Всем очень нравится рассказ о том, как амнистировали кошку. Причем это история с продолжением. Вчера, например, я делал ей маникюр. Поскольку она выросла в тюрьме, то никому не давалась. — Не адаптировалась к свободе? — Да нет. Она балдеет: носится по лофту, портит дорогую мебель. И вчера впилась когтями в кресло — оно у меня специальное, потому что спина не совсем здоровая. Я посадил ее на стол, достал щипчики, говорю: «Давай лапу». А кошка все очень хорошо понимает. Она ведь была размером с ладошку, еще ходить толком не могла — я ее к молочку относил. Она спала со мной, я ее согревал... Представляете, какой контакт?! И в ответ на мое «давай лапу» она закрывает глаза и манерно протягивает лапку. — Когда слушаешь вас, складывается впечатление, что в СИЗО не так уж и плохо. Вы уже отошли от переживаний или там действительно можно жить? — Многие великие люди сидели. Я, конечно, не хочу причислять себя к великим, поскольку иду своим путем. Могу сказать, что первые два месяца были коматозом: я не жил, не мыслил, просто механически существовал. Что-то ел, где-то спал, меня периодически плющили... Состояние — как будто тебя придавило многотонной плитой. Потом я заставил себя вернуться. И понял, что ситуация для меня обучающая. И, наверное, я сам ее для себя спланировал: какое-то время назад загадывал себе творческий отпуск примерно на год. Не ожидал, конечно, что это реализуется в такой форме... Но, осознав это, я начал развиваться. Ведь ситуация плена, как и отшельничества, идеальна для духовного развития, потому что вокруг нет последнего мусора. Ты никуда не бежишь, тебя ничто не отвлекает. — Самое страшное?.. — Сначала все было страшно так, что я спать не мог. Во-первых, Юля погибла. Это было шоком. Во-вторых, обвинения в мой адрес. В-третьих, заключение, когда ты в одно мгновение превращаешься из свободного человека в заключенного. Да вся система, все эти ИВС, автозаки... Я вздрагивал первое время от каждого звука: думал — опять идут меня мучить. А потом понял, что страх — понятие эфемерное, он забирает силу. И, поняв его природу, стал к нему относиться по-другому. Сейчас я вообще ничего не боюсь. — Последний и абсолютно женский вопрос. Вы так поседели за 15 месяцев или раньше красились? — Я поседел в первый месяц в СИЗО.