Образцово-показательным стал 2013 год. „«Журналисты звонили тогда: хотим кадр, чтобы все полыхало, как в 2010-м! — вспоминает начальник Уральской авиабазы охраны лесов Игорь Будько. — А я смеялся в ответ: „Не дождетесь!“. Благодаря постоянной авиаразведке в 2013 наблюдатели обнаруживали 93 процента возгораний в первые же сутки, средняя площадь пожара составляла 5 гектаров. По сравнению с „Денежкиным камнем“ это просто мелкие неприятности». Сегодня ситуация поменялась: закупленная некогда техника приходит в негодность, заканчиваются гарантийные сроки — менять ее не на что. Вертолет, который авиабаза выпрашивает уже несколько лет, так и не появился — для облетов приходится арендовать борт, а на каждую тренировку пожарных десантников нужно заимствовать машину у других предприятий. Но главное — уже сегодня понятно, что средств, выделяемых на мониторинг и тушение лесных пожаров, до конца сезона может не хватить. — Игорь Александрович, погода стоит чудная! Но вы, наверное, один из немногих, кто солнцу и теплу не рад? — Да, я в этом плане «враг народа». Но когда меня спрашивают, не лучше ли закрыть доступ в лес на праздники — я против. Ограничивать людей в общении с природой, законсервировать их в городе, как в зверинце — это, я считаю, негативно скажется на настроении. Народ и так переживает трудности — не надо создавать еще одну. Собственно говоря, в праздники обстановка по пожарам была напряженной, но управляемой. — Девять сгоревших изб в селе Фоминском — это управляемая ситуация? — Я говорю о лесном фонде — это наша зона ответственности, где нам не нужно никаких согласований, указов, приказов, и мы там работаем достаточно успешно. А что касается земель населенных пунктов, сельхозназначения, госземзапас или там, где собственник вообще не установлен — у нас эти пожары относятся к категории «прочих», это не лесной фонд, и мы по закону не должны там работать. Но приходится: возникает либо угроза перехода пожара на лесной фонд, либо нас просят помочь, потому что есть угроза населенным пунктам — их надо опахать и т.д. Или, представьте, поле: идет отжиг, а там, допустим, 200 Га — это уже неконтролируемый «сельхозпал». Его надо ограничить, в противном случае огонь может перейти на населенные пункты или на соседние леса. — И вы выполняете не свою работу? — Да, и она фактически не оплачивается. Мы вынуждены тратить на нее силы и средства, а деньги нам на это не выделяются. А теперь сравните: с начала пожароопасного сезона (по сути — с 29 апреля) у нас было 88 лесных пожаров на площади почти 559 Га, а «прочих» — 38 пожаров на площади 514 Га. И это только те пожары, в тушении которых мы принимали участие. Это зоны ответственности городских властей, МЧС, других служб, но когда они к нам обращаются, мы помогаем. Не попадая потом ни в какие сводки, тратим свои ресурсы, но делаем это общее дело. МЧС всегда нас опережает, отчитывается: вот, дескать, потушили. И народ думает, что все делает МЧС. А на самом деле очень большую работу делаем мы, не претендуя на какую-то известность. — Пожар в селе Фоминском тоже был из категории «прочих»? — Дождемся официальных версий, но предварительно я уже могу сказать. Тут были попытки обвинить нас, мол, почему допустили, почему летчик-наблюдатель не заметил? На самом деле примерно на начало загорания, даже чуть раньше, наш самолет как раз пролетал в тех краях — где-то около 13 часов. Если бы лесной пожар был — он бы заметил. А потом мы зафиксировали термоточку по космомониторингу. — Это какая-то новая технология? — Термоточки — это данные со спутника, которые нам в режиме он-лайн передает Федеральное агентство лесного хозяйства. Спутник «чувствует» в каком-то месте тепло в инфракрасном излучении, фиксирует, определяет координаты и площадь. Это могут быть и промышленные объекты, которые дают тепло, выпускают пар, но, как правило, это огонь. Бывает, свалки горят. Мелкие возгорания он не засекает, к тому же, у спутника есть определенное запаздывание по обнаружению — он ведь не висит над зоной обзора, а летает по орбите. Но подспорье хорошее. И когда мы получаем эти точки, тут же начинаем с каждой из них разбираться — передаем координаты на участок, просим съездить, посмотреть. Так было и с Фоминским: спутник показал термоточку, мы тут же позвонили начальнику участка, он связался с местным жителем в этой деревне (он же там — арендатор лесного фонда), и человек подтвердил, что в населенном пункте начался пожар. И он же выделил погрузчик, чтобы своими силами ограничить распространение огня. А потом уже подъехали семь расчетов МЧС. Потом туда выезжал наш начальник участка Леонид Петрович Фомин вместе с Госпожнадзором и руководством ОВД района. Они провели следственные мероприятия, и по предварительному заключению никаких выжиганий полей за пределами населенного пункта не было. И лес там тоже не горел. Источником возгорания на сегодняшний день считается сам населенный пункт. — То есть поджог? — Скорее всего, неосторожное обращение с огнем. Представьте село, в котором половина домов брошена — там заросшие огороды, бурьян и все прочее. Люди могли просто приехать на выходной, допустим, разводили огонь и не проконтролировали ситуацию. — Мы возвращаемся к разговору о том, что самая частая причина пожаров, в том числе и лесных — это человеческий фактор. — Это давно всем понятно и никем не оспаривается. В 90-95 процентах случаев виноват человек, а не природа. — На этот год в Интернете уже мелькают прогнозы, что нас ждет «огненное лето». Синоптики, как всегда, осторожничают — они не любят долгосрочных прогнозов, но на вторую половину мая обещают 20 градусов с плюсом. — Третий класс пожароопасности по области уже много где есть, четвертый начинает появляться (4 класс опасности — когда возможны возгорания природного характера, прим. ред). Вот сегодня 27 градусов. Для мая — это исключительно аномальная температура. При отсутствии листвы, травы минимум влажности воздуха и такая температура! Правда, идут воздушные массы с осадками, но они могут выпасть, а могут и нет. По северу Свердловской области фронт прошел, там намочил, а нам не хватило. То же самое — по югу области. В природе часто такое бывает. — И как вы — готовы к жаркой погоде? Хватит сил и средств? Как оцениваете собственную оснащенность? Я помню, как после 2010 года вам удалось переломить ситуацию... — Сегодня 2010-й уж и не стоит вспомнить: денег было мало, да и структура лесоавиаохраны была другой. Раньше авиабаза только обнаруживала пожары, тушила мало — только в зоне авиаохраны. Лесопожарные, имея определенный лимит денег и средств и работая по инструкции, вырабатывали деньги, какие есть — и все. На дворе июль или даже июнь — а уже в воздух не на что подниматься: деньги кончились. А вот тут и наступала самая серьезная опасность. Патрулирования как такового не было, складывалось то, что складывалось. Но после пожаров 2010-го были сделаны определенные выводы властями всех уровней. У нас в области объединили авиаохрану и наземную охрану вместе, добавили значительное количество техники — закупки были сделаны примерно на 600 миллионов рублей (это не считая старой техники). Но все мы граждане своей страны, и, наверное, у нас это в крови заложено: когда надо делать два шага, мы делаем один и считаем, что второй можно и не делать. Надо ведь вкладываться в поддержание парка, но, когда стали заканчиваться гарантийные сроки ремонта техники, начались сбои в финансировании. Проблема с вертолетом в области не решается — его как не было, так и нет. Мы вынуждены стоять на коленях — просить помощи у других организаций. Например, у UTAir: они заключили договор на мониторинг, и когда у них есть свободное время, они поднимают в воздух наших десантников, чтобы те могли потренироваться. В этом году мы подготовились, но потратили все свои средства — даже дополнительные, которые заработали сами. В прошлом году из-за изменения Лесного кодекса на нас возложили обязанность по воспроизводству лесов — в том числе уборка, где горело в 2010 году — это и стало источником собственных средств. Но, учитывая дефицит бюджетных средств, мы вынуждены были все наши собственные средства пустить на подготовку. — То есть в этом году вам есть на что взлетать и выезжать на пожары? — Как сказать! В зависимости от интенсивности пожаров все это заканчивается. Вот мы за эти майские праздники, всего за 4 дня, потратили уже 20% запланированного на сезон летного времени для самолетов Ан-2. Учитывая, что это праздничные дни, у нас очень сильно обострились социальные проблемы в коллективе... Упала зарплата, и люди вырывают ее просто с помощью прокуратуры, инспекции по труду и т.д. А в выходные дни двойная оплата по закону положена. И мы должны будем так и платить. Расходы понесли большие, и, я думаю, самим нам их не восполнить — придется обращаться за дополнительным финансированием. — В связи с пожарами в Хакасии вновь поднялась тема о том, что в России надо воссоздать систему лесничих. Кто сегодня хозяин леса? Вот вы, например, выполняете в лесу работы ... — Мы не управляем лесным фондом — всего лишь выполняем госзадания от Департамента лесного хозяйства. Мы работники. Я даже говорю иногда более резко: мы — рабы. Право голоса у нас есть, но он не решающий. Мы можем что-то предлагать, но, другое дело, насколько оперативно принимаются решения! Например, иногда мы просим сделать нам замену участка — а это опять связано с изменением госзадания, начинаются проволочки, уходит время, заканчивается сезон. Управление лесным фондом сегодня отделено от непосредственного выполнения работ, считается, что это взвешенный подход, хотя у меня есть сомнения в нем. Те, кто только управляют, со временем отрываются от реальной технологии. — Старая советская система с лесниками была лучше? — Лучше. Раньше любой лесхоз делился на лесничества, лесничество — на мастерские участки, а они — на обходы. Обходы были приписаны к леснику. А сейчас таких людей вообще нет. Приведу такую аналогию: мы, лесоавиаохрана, выполняем две функции — мониторинг и тушение. Если это разные организации (как было раньше) — всегда есть соблазн перевесить ответственность: одни говорят: «нас поздно предупредили», другие — «вы долго раскачивались». Когда это одна организация, как сейчас наша авиабаза, то мы на мониторинге смотрим то, что нам же потом и тушить — поэтому и получается оптимально. Вот эту систему и надо экстраполировать в управление лесным фондом. Тот, кто будет выполнять работы, он и к назначению работ, и к подбору объектов будет подходить более качественно и заранее. — Вы не ответили на вопрос о цифрах. Уменьшилось ли в этом году финансирование, насколько? — Самый острый вопрос... Что с ним делать? (переглядывается с помощниками). Ну ладно, терять нечего. Помните, в России, да и в СССР всю экономику всегда сравнивали с показателями 1913 года? Для нас таким ориентиром стал 2013 год. Это был достаточно сбалансированный год, когда мы четко подошли к формированию затрат, когда нас реально поняли, и мы могли работать. Так вот финансирование этого года на 44% меньше того, что было в 2013-м. — Поэтому и приходится продавать лес? — Да, но, к сожалению, мы не ведем рубок спелых и перестойных насаждений, где хороший лес. Мы ведем работы в тех местах, где он поврежден — там и стоимость у лесоматериалов соответствующая. На сегодняшний день мы значительно отстаем в плане продаж от тех потребностей, которые себе наметили. — Цейтнот? — Ситуация веселая, но цейтнота нет. Мы давно уже ушли от эмоций. Когда-то мы поняли, что даже очень активные действия по поиску финансирования не приведут к желаемому результату — все будет сопровождаться лишь карательными мерами. Тогда мы сформировали такую политику, чтобы в любом случае подготовиться к пожароопасному периоду в минимально необходимых объемах — даже в ущерб заработной плате и т.д. За что меня мои же люди критикуют! Но я вам советую вопрос финансирования сильно не будировать — сенсации из этого уже не получится. Сегодня вся страна живет плохо. — Лишь бы аргументами не стали крупные ЧП, как это было в 2010-м! — Аргументы всегда возникают, как последствия. Вот 900 домов в Хакасии сгорело, свыше 30 человек погибло, и сейчас идут дискуссии, из-за чего это получилось. На одном представительном уровне я слышал: «Они неизбежно сгорели бы!». Что значит неизбежно? Да, там были сделаны полосы вокруг населенных пунктов, но когда начался верховой пожар, минеральные полосы уже не спасают — головешки на 100 метров летят! Я сам однажды так чуть не сгорел и не сжег поселок, в котором был председателем поссовета — по себе знаю, что это такое. Вопрос — почему не предупредили? Верховой пожар не возникает спонтанно. Как он подошел, почему не заметили раньше, почему он не был вовремя остановлен? В восточных регионах всегда были проблемы с финансированием. В прошлом году Бурятия начала гореть в феврале, сейчас Хакасия — в начале марта. И понятно, что, коли это началось практически зимой, дальше будет только ухудшаться. В прошлом году восточные регионы уже горели, ситуация была очень сложная — надо было просто активно реагировать и помогать им деньгами. Просто и банально — чтобы пожарные могли работать. А там субъект федерации препирался с центром, никто не хотел давать денег. В этом году ситуация повторяется. Так что тут все просто... — Или есть средства на мониторинг и тушение, или их нет — тогда пожары... — Да. В первую очередь мониторинг. И эти деньги имеют свойства заканчиваться в зависимости от интенсивности пожаров. Мы обычно рассчитываем на так называемую «среднюю горимость», а она может за две недели закончиться, а дальше уже совсем не средняя получается. Но если это не сделать вовремя, не упредить — тогда необнаруженный вовремя небольшой пожар перейдет в верховой, и сгорят тысячи гектаров, загорятся поселки, как это уже было. И, в конце концов, на ликвидацию глобального ЧП потребуются куда большие затраты.