Пермяк Александр «Депутат» Григоренко, навоевавшись в Донбассе, возвращается домой. По столице Прикамья он намерен ходить в полевой форме и в ней же — продолжать работу в Заксобрании региона с учетом боевого опыта. В интервью «URA.Ru» он рассказал, за что воевал, как получил медали, что дала ему война, а что отняла. Подробности — в материале «URA.Ru». В четверг, 25 июня, в Перми пройдет заседание Законодательного собрания. Александр Григоренко явится на него в ополченской форме, «горке»: больше не в чем. Об этом пермяк, воевавший с позывным Депутат, рассказал корреспондентам «URA.Ru». Мы перехватили по дороге на поезд Ростов-на-Дону — Пермь. На груди ополченца поблескивают две медали Луганской народной республики «За отвагу!», которые он получил за две поездки на войну. «URA.Ru» уже писало, что он был ранен, а его друг-пермяк — убит. В ростовское кафе, где назначена встреча, Александр явился в форме. На лице, как и положено ополченцам, небольшая растительность. «Я чеченский депутат!» — смеется он, поглаживая бородку. «Я не буду ничего есть — не могу! — заявляет с ходу Саша. — Я уже два дня здесь, в Ростове и Ростовской области у меня живут родственники. Мать питерская, а отец отсюда родом, но уехал в 2,5 года. Мои брат и сестра не раз здесь бывали, а у меня вот никак не получалось приехать: то армия, то работа. Представляете объем угощения, которому я подвергся? Поэтому кофе — это то, что мне сейчас нужно». В итоге Саша соглашается на чашечку эспрессо и тирамису. — Давай вспомним, как тебя вообще занесло в Донбасс. — Как почти всех ополченцев: в какой-то момент я понял, что мне необходимо быть здесь, что долг, честь и совесть зовут меня приехать в Донбасс. В мае [2014 года] случилась Одесса, в июне я поехал. В Луганск попал абсолютно случайно: когда мы во всем известной квартире в городе Шахты определялись, куда ехать, возник вопрос транспорта. Машина шла в Луганск — и мы поехали. Нас было человек двенадцать. Точнее, было около 30 человек, но половина сразу же решила ехать в Славянск. А все те, кто был со мной в квартире, — в Луганск. — Все пермяки? — Нет, из разных мест — Якутия, Краснодарский край, Ставрополье, Коми, в общем, вся Россия. — В каком подразделении служил? — [Игорь] Плотницкий, который сейчас руководитель республики, а тогда был министром обороны, посмотрел на нас и сказал: раз все служили в армии — будете разведкой. Спустя время из этой разведки появилась рота «Мангуст» — очень известная в Луганске и ЛНР. — Всегда ходил спросить о разведчиках: люди реально ходят в тыл врага? — Да, это ежедневная работа. Вот Камброд (Каменный брод — пригород Луганска, прим. ред.), вот наша казарма, а в полутора километрах от нас была радиостанция (РЛС), где сидели украинцы. Все рядом. И мы каждый день уходили на разведку, минирование. Один раз ночью вышли в поселок Металлист, думали, что там «укропы» сидят, а они, оказывается, засели по окраинам, выставили артиллерию. — Первый бой помнишь? — Первое боестолкновение было на второй день после приезда: посадили нас в «Урал», повезли. Едем (там лес, деревья) — думаю: «Куда я попал?» Высаживаемся, встречают парни с оружием и ведут нас на первую в нашей жизни даже не разведку, а диверсионку. Подошли, начали стрелять из гранатомета — тут выяснилось, что никто из нас обращаться с гранатометом не умеет, но мы случайно попали в цель. «Укропы» обиделись и начали лупить по всем нашим позициям. Там я познакомился со своим будущим командиром, Александром Стефановским (позывной — Мангуст), он оказался моим земляком. На тот момент он был руководителем отряда казачьей разведки, но через неделю перешел к нам и стал нашим командиром. — У тебя больше симпатий к ЛНР? Среди уральских добровольцев, мне кажется, больше приверженцев ДНР... — Для меня момент выбора был не принципиален — куда направят. А когда я второй раз поехал, уже ехал конкретно в подразделение, в котором раньше воевал: вернулся к своим, в то место, где я пережил очень тяжелое время (в этом плане Луганск стал для меня родным), и где погиб мой командир Мангуст, и где я сам был ранен. Это было в мою первую поездку, с июня по начало августа 2014 года, всего полтора месяца, но очень насыщенных. — Вторая поездка чем запомнилась? — С декабря 2014-го по июнь 2015-го. Новый год, как и свой день рождения, я встретил в окопах. Если говорить о крупных событиях, был в осаде Луганска, участвовал в окружении Дебальцево. Одна из этих медалей — как раз за Дебальцево. Были в промзоне, где Захарченко ранили — мы ее зачистили. Потом был лагерь с кучей брошенной техники, мы первыми туда вышли, отогнав снайперов, которые убили восемь или девять человек. А сама медаль — за взятие высоты, которую брали 14 раз. Когда нас привезли туда, под ней уже стояло несколько подразделений — «Дон», «Хулиганы», кто-то еще, несколько танков и БТР. Нам сказали, что мы, «Мангусты», пойдем первыми. Построили — и мы километра полтора прошли пешочком в бронниках, касках и с боекомплектом. Было в нашей группе человек 15, спели «Катюшу» (я как раз запевал — есть у меня такая традиция петь на марше, а «Катюшу» очень люблю). И потом оставался еще километр до самой высоты. Первые 200 метров мы думали, что сейчас по нам начнут стрелять из пулеметов и все — конец. Там реально был бы конец, потому что высота, поле — и все. И ее 13 раз пытались взять до нас. Потом еще метров 600 идем более-менее. А последние метров 200 было уже пофиг: «Пускай стреляют!» Плюс я еще хромал (формально после ранения колена я до сих пор инвалид 3 группы). Поднимаемся — а там никого: укропы убежали. Только блиндажи и брошенная техника. Оглядываемся — сзади тоже никого: ребята, которые должны были идти за нами, не пошли. — Вижу у тебя две медали. Одна — знаю за что. За что вторая? — Вторую я получил на самом деле задним числом, за прошлые луганские подвиги — за бои под Вергункой. Кто-то наверху вспомнил обо мне — и вот, вручили медаль. — В Перми как относятся к твоему участию в военных действиях? — По-разному. Есть люди, которые считают меня героем, есть те, кто считает меня исчадием ада, а есть те, кто просто относится нормально. У меня есть друзья, которые отказались от дружбы из-за этой войны, а есть те, кто остался верен. — Не слабо появиться в форме на заседании какой-нибудь депутатской группы? — Нет, не слабо. Я сейчас приеду в Пермь, а там в четверг как раз заседание Законодательного собрания. А у меня другой одежды сейчас с собой нет, извините. Придется пойти так. — Не уволили тебя? — Из помощников? Нет, пока не выгнали. Видимо, своего депутата я полностью устраиваю на этой должности. Шучу, конечно. — Официально ты в отпуске? — Там нет отпуска, это же не работа — общественная нагрузка. Мало того, эту нагрузку я взял не по своему желанию, меня ею просто нагрузили, грубо говоря. Нельзя сказать, что я прямо горел, когда мне в первый раз предложили, я даже с юмором отнесся к этому. 30 лет было человеку на тот момент, и ему предлагают стать членом молодежного парламента! Это немного смешно, потому что статус члена молодежного парламента мне ничего не добавлял: я и без того был достаточно известным общественником в Перми. Конечно, я изучил механизмы законодательства, это было полезно, а вот в плане пиара, я бы сказал, даже пошло во вред: стали говорить, что я продался власти. Я ведь раньше считал себя оппозиционером! — Сейчас, наверное, все вопросы отпали: сразу понятно, на чьей ты стороне. — Не знаю, мне вот непонятно. Смотря что понимать под оппозицией. Просто у нас в России термины «оппозиция» и «либеральная оппозиция» считаются синонимами. Мало того, само слово «либерал» стало обозначением человека, который не любит Путина, против нынешней власти, за Америку и т.п. А это абсолютно не так! Либеральные убеждения во внутренней политике вполне могут соотноситься с поддержкой активной внешней политики страны. По убеждениям во внутренней политике я — либеральных взглядов, пусть и не радикальных: я за свободу, демократию и т.п. А во внешней политике я хочу, чтобы страна была сильной. — Кто финансировал твои поездки в Донбасс? — До первой поездки я много лет был топ-менеджером в области IT, а примерно за полгода до войны я ушел в политику и занялся ей профессионально. Свою последнюю зарплату (не маленькую, кстати сказать) потратил на закупку снаряжения. Нет, «горку» я тогда не покупал — взял свою форму из армии, она у меня была очень хорошая. Купил разгрузку, наколенники, налокотники, нож, перчатки. Спальник и пенка у меня остались с моего первого в жизни сплава. Когда я приехал, первое и последнее, что нам дали, — это автомат, а дальше ты должен уже крутиться сам. Ну, и кормили, естественно. Денег нам никто не платил, воевали просто так. — Расскажи все-таки, почему ты возвращаешься в Пермь? — Когда в ЛНР и ДНР начала формироваться армия (в ЛНР она называется «народная милиция), вариантов уже не было: или ты подписываешь контракт, или едешь домой. — То есть ты признаешь, что ты наемник? — Да, если считать наемничеством зарплату в 15 тысяч рублей в месяц. Мне в «Фейсбуке» (деятельность запрещена в РФ) писали про какие-то 400 тысяч... Мы получали 15 тысяч в месяц, и то с задержкой в 2-3 месяца. Для местных жителей это какие-то деньги, а для россиян... Я получал на гражданке в разы больше. Если бы эти деньги не платили, я бы не перестал воевать. Наемник? Ну ладно, пусть наемник... — Как охарактеризуешь сегодняшнюю ситуацию в Донбассе? — На данный момент наступление не выгодно ни России, ни другому главному участнику конфликта — США. Украина, конечно, будет себя вести вызывающе — блокада Приднестровья, назначение Саакашвили, то же сражение под Марьинкой, обстрелы Донецка... Все это — элементы шантажа Российской Федерации и Запада одновременно. Запада — чтобы получить кредиты, РФ — чтобы получить преференции при переговорах плюс газ, нефть, кредиты. — В чём ты видишь разрешение конфликта? Политический путь ничего не дает, военный, похоже, тоже.. — Как для любого ополченца, для меня, конечно, самый правильный путь — военный. — Все-таки как ты это видишь? — Хотя бы освободить Донбасс — дойти до бывших границ Луганской и Донецкой областей. Это необходимо и для жителей Донбасса, и для выравнивания ситуации. Но проблема в том, что приказа нет. Мы ждали его очень долго, с февраля. После мариупольского наступления была иллюзия, что, может быть, будет еще что-то решено, после Дебальцева было ожидание, что вот сейчас еще немного потренируемся — и нам скажут «вперед». Но приказа так и не было, и, видимо, не поступит. Но я прекрасно понимаю, что решение все равно должно быть политическим. Это Европа, а в Европе просто так воевать нельзя. Плюс к этому это еще и противостояние (Евросоюз плюс Америка против России), а значит, нужно какое-то мирное решение. Другое дело, что оно пока даже не просматривается. Поэтому сейчас для Донбасса самый реальный вариант — большое Приднестровье (или большая Палестина). То есть конфликт, который будет длиться вечно, но при этом не переходить в активную фазу. — Это не очень хорошо... — Это совсем не хорошо — ни для Донецка, ни для Луганска. Единственное, что в этом хорошего: я думаю, через какое-то время пограничная война утихнет. Станет гораздо более спокойно, как минимум обстрелы Донецка прекратятся — сейчас это главный негативный фактор. — Украинцев немного отодвинут от городов? — Нет, Америка и Евросоюз надавят на Украину, чтобы она прекратила обстрелы, а Россия надавит на ополченцев, чтобы они вели себя спокойнее. Хотя они и так, за отдельными исключениями, ведут себя спокойно. — Есть теория, что чем дальше, тем на Украине будет все хуже, и в конце концов люди сами попросят, условно говоря: «Путин, приди и наведи порядок!» — Я не верю в этот сценарий. Да, на Украине плохо, там экономический кризис, в большей степени финансовый и банковский. Но Запад не позволит финансовой системе Украины рухнуть. То, что завтра Украина развалится, такого не будет точно. Другое дело, что отношение людей к войне постепенно меняется: согласно последним опросам, больше половины населения против нее. В последнее время говорят о высоких рейтингах оппозиционного блока, который тоже выступает против войны. Теоретически года через два-три (не раньше) оппозиционный блок станет иметь больше влияния. — С каким настроем едешь домой? — Нормальный настрой: я сделал все, что мог, даже больше. Хотя в декабре приехал сюда очень сильно хромающим, практически инвалидом. Самое странное в том, что война убила мне здоровье и она же его вернула: полтора месяца строевой подготовки перед 9 Мая, два месяца полигонов, несколько недель боевых — и я уже бегаю. А недавно во время учений танк въехал в бэху (БМП — прим. ред.), в которой я сидел, и мне больное колено очень сильно согнуло — как раз то, которое не сгибалось. Теперь еще чуть-чуть — и я наконец-то сяду на корточки, для меня это будет симптомом полного выздоровления. Вот еще месяца-два — и сяду. P.S. Уже по ночному городу провожаем Григоренко на поезд. Недалеко от вокзала нас останавливает полицейский патруль, документы просят только у Саши. Он показывает справку о ранении, еще какие-то бумаги, но полицейские их даже не смотрят — только мельком листают российский паспорт. Стражи порядка максимально предупредительны. «Из карманов ничего не доставайте, я так прощупаю, — чуть ли не извиняющимся голосом говорит старший. — Оружия оттуда много идет, сами знаете...» Закончив досмотр, спрашивает: «Ну как там, на войне?»