Все секреты расследования дела Лошагина — из первых рук. Почему известный фотограф оказался осужден не с первого раза, как хотел избежать тяжкого обвинения, кто из друзей осужденного может попасть под уголовку за ложь на суде и чем было сложнее «дело Контеева». Об этом и многом другом рассказал начальник отдела гособвинителей прокуратуры Свердловской области Микаэль Оздоев. Подробности — в интервью «URA.Ru» — У меня главный вопрос. Почему с первого раза не удалось посадить Лошагина? -Это вопрос лучше, конечно, задать тому человеку, который принимал это решение. Я считаю, что позиция прокуратуры области последовательна в этой части. С момента изучения материалов данного уголовного дела, поступившего в прокуратуру Свердловской области для утверждения обвинительного заключения, и в ходе его рассмотрения в суде мы имели однозначную позицию: вина сейчас уже осужденного Лошагина доказана. К сожалению, суд посчитал, что тех доказательств, которые были представлены, недостаточно для обвинительного приговора. В большей степени текст предыдущего оправдательного приговора не содержал оснований, по которым суд положил в основу приговору одни доказательства и отверг другие. В его основу, к сожалению, было положено заключение специалиста Паждина (Юрий Паждин — московский эксперт, заявивший, что Юлию мог убить только человек со специальной подготовкой и вообще убийство произошло 24, а не 22 августа — примечание «URA.Ru»), которое противоречит не только материалам дела, но законам физики и двум заключениям судебно-медицинской экспертизы. Поэтому в данном случае судебная коллегия Свердловского областного суда согласилась с позицией прокуратуры области, и приговор Октябрьского районного суда от 25 декабря 2014 года был отменен именно по доводам, изложенным в апелляционном установлении прокуратуры области. — Я был на заседаниях и первого процесса, и второго, и мне показалось, что вы были на втором процессе активнее. То есть больше задавали вопросов и уточнений. Почему? — При первоначальном рассмотрении данного уголовного дела мое участие было недостаточно регулярным. Оно было больше эпизодичным. При первоначальном рассмотрении судом данного уголовного дела принимал участие также старший помощник прокурора Октябрьского района. Кроме того, я ранее считал и сейчас считаю, что тех доказательств, которые собраны по делу и представлены суду, достаточно для постановки обвинительного приговора. Не скрою, для меня, да и для многих людей, которые знакомы с материалами дела, имеют юридическое образование и специализируются в области уголовного права и уголовного процесса, постановка оправдательного приговора была достаточно удивительна и неожиданна. Поэтому я не прилагал при первоначальном рассмотрении данного дела максимум усилий. Это связано и с объективными причинами тоже, поскольку одновременно мною поддерживалось государственное обвинение и по другим уголовным делам. Чаще я просто физически не мог участвовать в судебных заседаниях по этому делу. После отмены оправдательного приговора, при повторном рассмотрении, руководством прокуратуры области уже было принято решение, чтобы мое участие было непосредственно акцентировано по одному делу, так как уже имел место быть оправдательный приговор. — Прямо на уровне прокуратуры области было принято решение, что это резонансное дело? — Определенный общественный резонанс вокруг этого дела был создан несколько искусственно. Хотя для нас, как для работников прокуратуры, это обыкновенное убийство. СМИ достаточно активно растиражировали его везде. И самое главное — постановка оправдательного приговора заставила нас более внимательно отнестись к представлению доказательств по данному делу. Более тщательно их исследовать в суде, давать анализ каждому доказательству, каждому факту в совокупности с другими доказательствами. Поэтому было принято решение, что мое участие по этому делу должно быть с первого до последнего заседания. — Почему оперуполномоченный Павел Прокопчик и Татьяна Лошагина, первая жена Дмитрия, не были допущены на первое заседание? Просто изначально говорилось, что их нельзя допрашивать… — Допрашивать их можно. Здесь позиция защиты при повторном рассмотрении не основана на законе. Это опять же иное толкование, субъективное толкование норм уголовно-процессуального закона, а иногда банальное вырывание из общего контекста определенных слов. Ссылки защиты на постановления Конституционного суда о том, что в основу приговора не могут быть положены показания (я подчеркиваю слово «показания») подозреваемого/обвиняемого, данные им в отсутствии защитника. В данном случае показания, которые даны сотрудниками полиции, не являются показаниями Лошагина, а являются сведениями, которые ими получены в рамках Федерального Закона «Об оперативно-розыскной деятельности» в ходе оперативного сопровождения расследования данного уголовного дела на стадии предварительного следствия. Поэтому тут идет подмена понятий со стороны защиты, когда она в ходе судебного разбирательства заявляла о недопустимости использования показаний Прокопчика и Химича в качестве доказательств. Здесь хотелось бы уточнить: конечно, эти показания нельзя положить в основу приговора, если они являются единственными доказательствами виновности подсудимого. Но они могут быть положены в основу приговора в совокупности с другими доказательствами, если они дополняют друг друга и не противоречат материалам дела. — Но ведь фактически Лошагин Прокопчику не признавался именно в убийстве. Он признавался, что толкнул Юлию Прокопьеву? — Мы все должны понимать, что Лошагин — достаточно неглупый человек и он прекрасно все понимает и в квалификации уже неплохо разбирается. Видимо, благодаря приобретенному опыту. Кроме того, я уверен, что у него были консультации защитника по этому поводу. Лошагин не говорил, что он умышленно свернул шею Юлии Прокопьевой. Он понимал, что факт убийства уже установлен и ему просто нужно было максимально смягчить последствия им содеянного. Поэтому он говорил, что просто толкнул. Хотя на тот момент Прокопчик и Химич знали о причинах смерти и механизме причинения телесных повреждений в области шеи, который исключает падение с высоты либо с высоты собственного роста. Даже если бы на тот момент он официально дал показания, квалификация его действий по статье 109 УК РФ (причинение смерти по неосторожности) вряд ли бы имела место. — Действительно ли на первоначальном этапе следователи и оперативники плохо сработали? — Я не скажу, что плохо. Просто мы все умные — «потом». Если бы знать, что и где искать, тогда конечно, можно было бы говорить, что плохо сработали. А так они выполняли определенные стандартные следственно-оперативные мероприятия. Сначала по установлению личности обнаруженного трупа. Потом, после идентификации личности погибшей, начали уже выполнение необходимых следственных действий. В частности, и допросы, и обыски в квартире, изъятие предметов, в том числе и Прокопьевой, и самого Лошагина. Я думаю, что, конечно, у любого здравомыслящего человека возникают вопросы: с 22 числа (день исчезновения Юлии Лошагиной — ред.) человека нет, ее труп находят спустя двое суток. И до 31 числа никаких действий не предпринимают. И только 31 числа брат погибшей обращается с заявлением в полицию, а не Лошагин. И вплоть до своего задержания, произошедшего спустя еще три дня, никаких мер не предпринимает, на опознание явиться отказывается… на полиграфе пройти проверку тоже отказывается. Разумеется, поведение супруга вызывает подозрения. Оно бы у любого человека вызвало их. Поэтому основания для задержания в тот момент у следователя были все. И, как мы сегодня убедились, они были обоснованы. — А что произошло с Татьяной Лошагиной, когда она пришла в суд, не дала показания, а потом, в тот же самый день, через некоторое время, дала их? Это показалось немного странным, как будто на нее было оказано определенное давление. — Я могу понять тех людей, которые считают, что допрос Лошагиной проходил необычно. На первый взгляд может создаться впечатление внешнего давления. Но это не так. Все достаточно просто. После первого допроса в зале суда она в перерыве вновь приехала и сказала мне, что не упомянула о содержании ее разговора с Лошагиным в Верх-Исетском суде по причине боязни. Она кормящая ребенка мама, и есть чисто физиологические особенности женского организма. А на самом деле, с ее слов, имел место разговор, в ходе которого Лошагин признался в убийстве Прокопьевой. До этого она все это рассказывала оперативным сотрудникам полиции, в частности Химичу. Он получил у нее объяснение в рамках закона об оперативно-розыскной деятельности и зафиксировал ее пояснения на видео. Когда она первоначально давала показания и этот факт никак не осветила, мы ее отпустили. А после она приехала повторно. Соответственно, я заявил ходатайство об ее повторном допросе. Но какого-либо давления не было. Еще раз повторю: она объяснила это тем, что испугалась, что много народа в зале суда, что она не знала, как себя вести и не стала говорить. А потом, когда уже уехала, поняла, что Лошагин убил человека и молчать об этом она больше не хочет. Опять же могу сразу пояснить по поводу того, что ранее она показания не давала. Она в судебном заседании показала, что ранее данные обстоятельства не были доведены до органов следствия и полиции, поскольку у Лошагина имеется перед ней задолженность по алиментам в размере 600 тыс. рублей. И нахождение его в местах лишения свободы затрудняло бы получение ею данной суммы. — И у него до сих пор этот долг, да? — Да, как она говорит. По ее же словам, после постановки оправдательного приговора Лошагин единовременно ей выплатил 150 тысяч и больше не платил. Опять же тогда возвращаемся к показаниям ее представителя [Ивана] Волкова, который также присутствовал при рассмотрении этого дела в Верх-Исетском суде и заявил о том, что эта сумма была им выплачена из каких-то гонораров за интервью и т. д. Меня не касаются его материальные обязательства, но ее поведение было мотивировано именно материальной стороной в части отсутствия алиментов по содержанию их общего ребенка. — Просто получается, что это признание было сделано наедине. То есть ее слово против слова Лошагина. — Еще раз: я хочу разъяснить, чтобы люди понимали положения действующего уголовно-процессуального закона. Ни один человек не может быть признан виновным на основании одного доказательства. Подсудимый может быть признан виновным только на основании совокупности доказательств. Даже если человек скажет, что он совершил преступление, по закону его нельзя признать виновным только на основании его признательных показаний. Поэтому даже признание должно объективно подтверждаться другими доказательствами. Так и здесь. Есть, например, видео из подъезда лофта. Прокопьева зашла — есть видео. То, что она не вышла, установлено. Все удаленные Лошагиным файлы с видеозаписями восстановлены. Поэтому она однозначно не выходила из данного помещения. До того судебного заседания, когда мною был обнаружен на видеозаписи факт отсутствия у Лошагина на рубашке фрагмента ткани, он заявлял, что у него вообще ничего такого не было, повреждений не было, рубашка непонятно куда делась и т. д. Этот факт стороной обвинения опровергнут в ходе рассмотрения дела. Далее — история с бокалом. Бокал, который был у него в руке на вечеринке, по форме соответствует бокалу, изъятому на месте преступления вместе с фрагментом ткани. То есть этот факт также подтверждает позицию обвинения, что этот бокал мог быть в его руке либо в руке Прокопьевой. Это второй момент. И далее — те обстоятельства, которые установлены следствием, соответствуют показаниям тех же Прокопчика и Химича и фактически объективно подтверждаются ими. Именно об этих обстоятельствах им рассказал Лошагин, находясь в СИЗО после задержания. Тут так же надо учитывать психологическое состояние человека после задержания. В первые дни человек находится в определенном эмоциональном состоянии и зачастую рассказывает правду. И только потом у него уже срабатывает инстинкт самосохранения, защита, и наступает более хладнокровное, осознанное отношение к содеянному. Чаще всего люди в первые дни после совершения преступления и задержания признают свою вину либо пишут явки с повинной. Поэтому его поведение на первоначальном этапе следствия не вызывает сомнений. Это просто объясняется психологией человека. — У общественности есть вопрос: каким образом Лошагину удалось скрыть все прямые улики, если он не закоренелый преступник? Он просто житель Екатеринбурга и фотограф, а ему удалось и видеозаписи с камер удалить, и тело скрыть, и ни один человек не заметил, ни как он ехал, ни как сжигал тело… И после этого он еще целую неделю ходил на свободе и тоже никак не показал своим друзьям и знакомым, что совершил преступление. — Ну, каким образом ему это удалось, конечно, это больше вопрос к нему самому. А что касается удаления записей с видеокамер… Человек, будучи собственником помещения, где расположены камеры, прекрасно знает, что камеры находятся в режиме записи. Знает, что все происходящее в этом помещении записано и рано или поздно сотрудники полиции придут для изъятия этой информации с камер видеонаблюдения. Рано или поздно ее все равно начнут искать. Тут не нужно абсолютно никакого опыта иметь. Это, мне кажется, практически любой здравомыслящий человек способен сделать, который совершил преступление. Я повторюсь: Лошагин — далеко не глупый человек, и он не создает впечатления дилетанта по жизни. — Во время суда вы предупреждали многих свидетелей, которые были друзьями и знакомыми Лошагина об уголовной ответственности за дачу ложных показаний. Будут ли с учетом приговора в отношении них возбуждены какие-то уголовные дела? Например, в отношении Соломеиной или Пинаева? — Я разъяснял положения закона и последствия его нарушения двум свидетелям — Соломеиной и Пинаеву. Я не высказывал каких-то угроз в их адрес, я им просто разъяснял закон, что есть такая статья УК, которая предусматривает уголовную ответственность за дачу заведомо ложных показаний. Я им объяснял, что данный вопрос в отношении указанных лиц может быть поставлен в случае признания Лошагина виновным. Вопрос инициирования проведения проверки пока не решен. Я сначала ознакомлюсь с протоколом судебного заседания, чтобы проверить его на соответствие фактическим обстоятельствам судебного разбирательства. Этот вопрос для меня не актуален, но такая перспектива теоретически возможна после вступления приговора в законную силу. — Была информация об изнасиловании Прокопьевой. Почему не было возбуждено уголовное дело по этому случаю? — С учетом тех предметов, которые были обнаружены дома у Лошагина, данные повреждения не свидетельствуют об изнасиловании. Они свидетельствуют только о наличии полового акта в том или ином виде — не более того. В материалах дела имеется постановление об отказе о возбуждения уголовного дела по факту телесных повреждений по статье 131 УК РФ (изнасилование). Как судья правильно отметила в приговоре, данное постановление Лошагин не обжаловал, он с этим согласен. Поскольку объективных данных и вообще каких-либо сведений о том, что в отношении Прокопьевой было совершено именно изнасилование, в материалах дела нет. А наличие определенных повреждений в области половых органов Прокопьевой не свидетельствует о совершении полового акта против ее воли, то есть с применением насилия. А повреждения могли быть причинены в том числе и изъятыми предметами. — Да, в суде прозвучало, что в лофте Лошагина были фаллоимитаторы и она могла нанести себе повреждения сама. Но это просто какая-то очень странная картина: она наносит себе повреждения сама, а потом… — Так поймите: это сопутствующие следы совершения полового акта, но не более того. На ней не было обнаружено телесных повреждений, характерных для изнасилования. Эти повреждения указывают только на наличие полового акта, а не на его совершение против ее воли. — Но они все прижизненные? — Да. Все произошло в небольшой промежуток времени между совершением данного полового акта и наступлением ее смерти. — Что вы можете сказать относительно судебно-медицинской экспертизы трупа? Некоторые комментаторы этот документ как одно из доказательств сильно критикуют. — Заключения первоначальной судебно-медицинской экспертизы и экспертизы комиссионной действительно пытались поставить под сомнение некоторые специалисты, которые были привлечены в судебное заседание по ходатайству стороны защиты. Все они были допрошены в суде, и их заключения приобщены к материалам дела по ходатайству защиты. Но те доводы, по которым они ставят под сомнение выводы экспертов, противоречат не только друг другу, но и материалам дела. Нам в судебном заседании один из специалистов заявил о том, что из представленных ему материалов не следует, что труп вообще подвергался термическому воздействию. И тогда возникает вопрос об объективности и полноте этих заключений, на которые ссылается защита и которые так активно обсуждаются в обществе. — Адвокат Лошагина Озорнина сказала, что после окончания судебного заседания к вам подошла судья Евладова и спросила, все ли нормально? Вы ответили, что да, все нормально. Что это было? — Нет, это не соответствует действительности. Когда Евладова спускалась, она единственное спросила: «Я убедила?» То есть дословно она сказала: «Убедительный приговор?» И я сказал, что да. — Она вас спросила? — Нет, стоял я, потерпевшие, их адвокат [Руслан] Дъячков, [защитник подсудимого Сергей] Жорин, Зоя Озорнина. То есть все участники судебного разбирательства. Я разговаривал, кстати, как раз с потерпевшей Рябовой. Но именно в мой адрес такого не было однозначно. — То есть это был разговор, при котором было много людей. — В том числе и сама Озорнина. И это не было обращение ко мне, это было обращение ко всем участникам судебного разбирательства. — Действительно ли после того, как областной суд отменил первый приговор в феврале, тут была комната для телетрансляций и там собрались все прокуроры и прямо аплодировали и радовались отмене? — Я не знаю об этом, я находился в основном зале, поэтому не могу подтвердить или опровергнуть этот факт. — Не могу не спросить про дело о покушении на вашу жизнь. Как оно продвигается? — Вы знаете, о результатах расследования мне точно так же ничего неизвестно, поэтому это вопрос — в Следственный комитет. — Но это действительно ваша квартира? — Я проживал по указанному адресу ранее, да. Сейчас — нет. Меня там не было, к счастью. — С чем-то связываете эту акцию устрашения? — Нет, ни с чем не связываю, никого не обвиняю и не подозреваю. У меня нет никаких доказательств в отношении кого бы то ни было. Это задача следствия — собирание фактов и доказательств. А я по своему роду деятельности привык работать с фактами, поэтому никаких предположений строить не хочу и не буду. Но, мягко говоря, я был в определенном шоке и удивлен достаточно, когда увидел эту картину. Такое происходит впервые. — С делом Лошагина это связываете? — Я не могу ничего ни утверждать, ни отрицать. Когда меня спрашивают по этому поводу, я всегда говорю, что не знаю. И это на самом деле так. — Вам выделили охрану дополнительную, да? — Это действующий федеральный закон, который обязывает специальные службы применять меры защиты в отношении сотрудников. — Я знаю, что вы работали по делу Контеева. Это так? — Да. — Можете сравнить два резонансных дела — Лошагина и Контеева? Какое было сложнее вести? — Сложнее… Дело Контеева очень объемное, с элементами экономики, там завуалированные взятки были. Контеев обвинялся в данном преступлении (путем вымогательства доли в уставном капитале 4-й овощебазы). Это разные преступления. Контеев в числе прочего обвинялся в организации убийств, то есть преступлений против личности. Там было тяжело в плане объема, сложности схем экономических и должностных преступлений. Здесь же сложность поддержания государственного обвинения заключалась в необходимости скрупулезного исследования каждого доказательства, нужно было сопоставлять самые на первый взгляд незначительные факты того вечера — 22 августа 2013 года. Все доказательства необходимо анализировать и оценивать в совокупности с учетом того, что данное преступление относится к категории неочевидных, поскольку нет очевидцев преступления. Поэтому здесь Следственный комитет принял все максимально возможные меры для собирания доказательств. И я согласен с высказываниями представителей Следственного комитета, что доказательства действительно собирались по крупицам. Я очень рад и доволен, что нам удалось все эти косвенные доказательства собрать воедино и доказать в суде виновность Лошагина в совершении инкриминируемого ему деяния. — Не мешало ли вам особое внимание общественности и СМИ как к делу Лошагина, так и к делу Контеева? — Общественное внимание и резонанс, конечно, слегка придают нервозности всем участникам судебного заседания. — В том числе и вам? — Немного. Лишнее внимание — это легкий дискомфорт. Я лично не то чтобы плохо себя как-то чувствую, но лишнее внимание мешает работать иногда. Если СМИ пытаются создать общественное мнение, не основанное на материалах дела, то, конечно, это чуть мешает. Потому что может быть и в первом случае общественное мнение как-то повлияло на судебное постановление, я не знаю. Но почему-то СМИ дают оценку поведению прокурора, судьи, подсудимого и т. д. и говорят о доказанности или недоказанности до рассмотрения дела по существу, то есть до постановки приговора. Можно только констатировать факты, но не давать юридической оценки и не высказываться о доказательственном значении. Давать оценки имеют право только участники судебного разбирательства, а по окончании — только суд. То есть СМИ должны доносить факты, а не свое мнение. А журналисты иногда, как мне кажется, берут на себя роль судьи, что недопустимо. — Как вы считаете, устоит приговор Лошагину в областном суде? Или в Верховном? — Я надеюсь на это. Но на 100 % никто не знает. Дело поступит, и коллегия из трех профессиональных судей будет рассматривать законность и обоснованность данного приговора. — То есть перспектив для обжалования этого дела вы не видите? — Оснований для принесения апелляционного представления не имеется на сегодняшний день, приговор их еще не получил. Окончательное решение о наличии либо отсутствии оснований для принесения апелляционного представления будет принято после получения и изучения копии приговора суда. — Последний вопрос. Вам от руководства будет какое-то поощрение за победу? — Я не знаю. Думаю, что нет, поскольку я не сделал ничего необычного. Это обыкновенное дело, по которому искусственно создан общественный резонанс. А для меня лично и для руководства это обычное бытовое убийство. Муж убил жену. Это, к сожалению, происходит нередко у нас в России.