Спецкоры «URA.Ru» увидели «войну и мир» ДНР. Цветущий и ухоженный Донецк и окрестные поселки, в которых не осталось уцелевших после бомбежки домов. Побывали в частном секторе, где среди разрухи спрятался «заколдованный» коттедж Рината Ахметова: удивительно, но за год боевых действий — на нем ни царапинки. Какими словами вспоминают местные жители бывшего хулигана Ринатку, ставшего № 1 в украинском списке Forbes, и куда приглашают отдохнуть детей и внуков президента Порошенко — в нашем ФОТОрепортаже. Не верится Летний Донецк утопает в зелени и цветах: в городе много бульваров и парков, которые, несмотря на войну, содержатся в идеальном порядке. Во время последней командировки мы с фотографом сняли квартиру недалеко от парка Щербакова — и не прогадали: парк потрясающе красив и ухожен (екатеринбургский ЦПКиО даже рядом не стоял!). Летом в Донецке настоящие южные ночи — теплые, уютные, с посиделками в кафе. По аллеям допоздна гуляют влюбленные парочки и мамочки с детьми. Просто курорт! Совершенно не верится, что где-то рядом идет война, но по вечерам о ней неумолимо напоминает канонада. В центре города в последнее время безопасно, однако северные окраины по-прежнему подвергаются обстрелам — словно здесь никогда и не было никакого перемирия. Контраст чувствуется сразу же — стоит заехать в Киевский (самый северный) район Донецка. Чем ближе к аэропорту — тем больше разрушенных зданий. В один из дней, побывав в гостях у защитников донецкого аэропорта и взяв интервью у командира батальона «Сомали» Михаила Толстых (Гиви), мы не стали спешить домой и провели несколько часов в поселке Октябрьском. Он расположен совсем рядом с аэропортом, и в нем буквально нет «живого места»: 90 процентов домов и зданий повреждено обстрелами. Поселок-призрак Ближайшая к аэропорту улица — Стратонавтов. Впечатление, что она полностью вымерла. Но нет — во дворе одного из домов копошится мужчина. Завидев нас, распрямляется, подходит. Знакомимся: Анатолий родом из Луганской области, но живет в Донецке, 20 лет проработал на местном заводе. Показывает нам, как вокруг его дома падали снаряды, но сам дом удивительным образом не пострадал (хотя соседский выгорел полностью). «Не хотите уехать отсюда»? — спрашиваю дядю Толю. «А куда ехать? Я уеду, а вещи не перевезешь же!» — отвечает он, мешая русские и украинские слова. «Ну а мародеров не боитесь? Говорят, они здесь ходят...» — «Ну и пусть ходят!». Несмотря на то, что Анатолий считает себя украинцем (он постоянно мешает русские и украинские слова), его отношение к сегодняшней власти в Украине такое же, как и у большинства жителей Донецка. «Я думаю, правительство надо поменять — и Украина тогда была бы, и всё было бы нормально, — отвечает он. — Шахтеров стрелять — стыд и позор!» В частном секторе на одной из маленьких улочек встречаем женщину и мужчину, который оказывается бывшим донецким летчиком. Донецкий аэропорт он знает как свои пять пальцев — 20 лет отлетал на Ан-2. «Душа болит: сколько всего было в него вложено, и что теперь стало? Ничего не осталось живого», — говорит Евгений Александрович. Он с супругой продолжал жить в обстреливаемом поселке всё время, пока шли боевые действия — вплоть до октября 2014-го, пока их дом не сгорел после очередного обстрела. Сейчас живут в городе, но регулярно приезжают на участок — прибрать да проведать пчёл. Летчик-пчеловод демонстрирует свою пасеку: некоторые ульи, пробитые осколками, заткнуты тряпками — «чтобы пчелы не простывали». Вспоминает, как закупал своих пчёл-маток в Закарпатье и признается, что до сих пор поддерживает связь с тамошними пчеловодами («пчеловодство — мирная профессия, она не знает границ»). Рассказывает, что российские коллеги, приезжавшие туда недавно за пчёлами, так и не рискнули пересечь границу и заехать в Западную Украину: «там свирепствует «Правый сектор» (организация, чья деятельность запрещена в России — прим. ред.). Дом Ахметова На другой улице неожиданно встречаем земляка: узнав, что мы корреспонденты с Урала, Александр достает свой украинский паспорт и гордо показывает строчку: место рождения — город Ирбит Свердловской области. После чего приглашает в гости: показывает свой большой кирпичный дом, полностью разрушенный взрывом, и свое нынешнее жилище — маленький летний домик. Сейчас Саша собирает по поселку возле сгоревших и разрушенных домов стройматериалы и потихонечку ремонтирует свой «особняк». Напротив его участка — большой коттедж из красного кирпича. Он пока цел, хотя соседний с ним дом — в руинах. Хозяева уехали в город и разрешили пожить в доме бабушке Антонине Степановне с внуком, которые в результате обстрела остались без жилья. У этого дома — мощный подвал, в котором теперь оборудовано убежище. «Когда обстрел, дверь мы не закрываем, чтобы соседи могли к нам забежать и спрятаться», — рассказывает бабушка. Наконец, на одном из перекрестков натыкаемся на большой и красивый особняк: местные рассказывают, что это дом украинского угольного олигарха Рината Ахметова, который родился и вырос здесь, в поселке Октябрьском. «Точнее, в нём в последнее время тут проживал его брат, но сам Ринат тоже когда-то жил здесь», — вспоминает баба Вера. Жители вспоминают, что в юности Ахметов славился как хулиган. Зато теперь гуманитарная помощь от фонда Рината Ахметова — главное подспорье для многих жителей Донецка. Её партии первое время раздавались прямо здесь, в поселке — в местной школе (в которой когда-то учился будущий олигарх) и лишь потом из соображений безопасности её раздача была перенесена в город. Удивительное дело: все дома вокруг побиты, а сам особняк Ахметова стоит целехонький. «Как так получилось, может украинские военные специально оберегали его? — спрашиваю у местных жителей, которые разбирают на дрова доски от стены одного из разрушенных домов. «Да не может быть такого, — отвечает мужчина. — Это ж невозможно быть снайпером, стреляя из миномета». Бомжи с пропиской Помимо частного сектора, в Октябрьском есть и многоэтажные дома. Местный парень Гриша, служивший в ополчении и вернувшийся недавно домой после ранения, проводит нам экскурсию по этой части поселка. «Вот в этот дом было больше всего попаданий, — указывает он на пятиэтажку по адресу: Кремлевский проспект, 41а. — Всего больше — 38, последние три или четыре в течение двух последних недель». Показывает на окна выгоревшей квартиры на пятом этаже, в одно из которых прилетел зажигательный снаряд. «Это было в предыдущую пятницу, а в воскресенье был прилет в седьмой подъезд на шестой этаж, там полностью разбиты и квартира, и лестничная клетка». Пятиэтажка пугающе смотрит на нас выбитыми и выгоревшими окнами. Окружающие дома — чуть получше, но, в общем, такие же. Возле соседней пятиэтажки на лавочке сидят мужчина и женщина. Спрашиваем их: «Не боитесь здесь жить?». «За год привыкли — нам уже ничего не страшно, — отвечает Олег. Признается, что даже во время обстрелов никуда не уходят — пережидают прямо у себя в квартире на четвертом этаже. «Дети уехали, а мы здесь. У нас здесь работа, вся жизнь». Вскоре к нашей компании у подъезда присоединяется еще один местный житель — Сергей. «Пойдемте, я вам покажу место, где никто не бывает — девяэтажки, — говорит он. — Они наши спасительницы, закрывают собой весь поселок. Если бы не они, и пятиэтажек тоже не было бы». До домов совсем недалеко — мы отправляем водителя с машиной вкруг, а сами идем через дворы пешком. «Снимайте-снимайте, таких кадров в Интернете еще не было!» — говорит он, обходя вместе с нами расстрелянные снарядами дома. Впечатление непередаваемое: дома словно замерли, как великаны, заслонившие собой микрорайон. В каждом подъезде и почти на каждом этаже видны попадания, многие квартиры выгорели. Во всем дворе не видно и не слышно ни души. «У меня друг жил в этой девятиэтажке, на шестом этаже, только-только евроремонт сделал, — рассказывает Сергей. — Прилетело ночью, жив остался, слава богу. Пожар всю ночь тушили, так и не дотушили — воды не хватило. Потом приехали, дотушили». Обо всем этом мужчина рассказывает с надрывом: до войны он работал строителем, строил в том числе как раз эти дома. «Вон та секция моя» — показывает он на угол дома. Напротив одного из подъездов останавливаемся возле скамейки, на которой в августе прошлого года погибла женщина. «Попадание было в верхний этаж, в неё осколком прилетело, — вспоминает он. — Сразу насмерть. Всю ночь пролежала, наутро убрали. Я осколки не хочу убирать, тут их море — надоело уже». В середине двора Сергей останавливается возле покореженной детской горки, просит записать его на камеру. «Порошенко, чтоб твои внуки катались на такой горке, попы себе резали, как ты нам душу порезал». Около девяти вечера, попрощавшись с местными жителями, уезжаем из поселка. По пути встречаются еще разбитые дома, но мы уже не останавливаемся: военные говорили, что обстрел начинается, как правило, с наступлением темноты. Наутро на донецких сайтах появляется свежая сводка: обстрел поселка Октябрьского накануне начался в 22 часа.