За последний год в разговорах о российской экономике роли экономистов, политиков и чиновников четко разделились: одни просто заучили мантру «кризиса нет», другие рассказывают апокалиптичные страшилки, третьи кричат, что наконец-то у России появился шанс на особый путь. Среди экономистов директор Института стратегического анализа ФБК Игорь Николаев считается бессердечным врачом, который выносит самые точные диагнозы российской экономике. Говорит без эмоций о курсах валют, ценах на нефть, неадекватном российском бюджете на 2016 год и сроках кризиса. — Игорь Алексеевич, обыватели воспринимают курс рубля как градусник, показывающий, насколько российская экономика больна. Поэтому, когда мы непродолжительный период наблюдали дешевеющий до 60 рублей доллар и растущие цены на нефть, казалось, что российская экономика делает первые шаги к выздоровлению. Насколько это соответствует действительности? — Укрепление рубля снова сменится спадом. На самом деле это не очень хороший признак, когда его туда-сюда очень сильно колбасит, и, по сути, это свидетельствует о том, что тенденция к ослаблению сохраняется. Вот когда валюта растет устойчиво и нормально, то таких срывов не происходит. Мы даже можем вспомнить собственную историю, когда на протяжении длительного времени рубль укреплялся и такой волатильности не было. Кроме того, традиционно перспектива рубля прежде всего связывается с ценами на нефть. Но если бы только от нефти зависел рубль, то это было бы просто замечательно. Все же ждут, и не без основания, когда цены на нефть достигнут своего дна. По нашей оценке, это может быть на уровне 40 долларов за баррель, даже чуть ниже. Так вот, следуя этой логике, если нефть упадет на дно, то и все неприятности рубля закончатся автоматически. — В том смысле, что рубль тоже достигнет дна? — Да. Но мы принимаем во внимание, что сила рубля зависит не только от нефти, но и от состояния нашей экономики в целом. От политики ФРС США, безусловно, тоже зависит. А политика такая, что как ни откладывай повышение основных ставок, ФРС все равно будет увеличивать их. И это тоже не очень хорошо действует на рубль. От перспектив — отменят или не отменят санкции — рубль тоже зависит. Ведь что такое санкции? Это прежде всего ограничения по доступу к рынкам капиталов. Поэтому тенденция к ослаблению рублю все равно сохраняется. — Можно ли сегодня прогнозировать, с каким рублем мы придем к концу года? — По нашим оценкам, мы все-таки увидим 75 рублей за доллар. — А по нефти почему такие пессимистичные прогнозы — 40 долларов за баррель? — Это то дно, до которого цены на нефть могут дойти. Потому что иранский фактор еще совсем не отыгран. На одних ожиданиях мы уже увидели, что происходит с ценами. Но когда Иран реально будет выходить на мировой рынок со своей нефтью, то обеспечит еще большее предложение, которое будет толкать цены на нефть вниз. К тому же мы видим то, что происходит в США: там одна из палат уже проголосовала за то, чтобы снять запрет на экспорт американской нефти. 40 лет существовал этот запрет, сейчас они его будут снимать. ФРС будет поднимать свои ставки. В общем, сохраняется много факторов в пользу того, что цены на нефть снизятся. — Некоторые циники утверждают, что нам выгодно участие в операции в Сирии для того, чтобы обеспечивать бюджету рост цен на нефть. — Внешне представляется именно так. Я не знаю… я просто хочу надеяться, что этим мы не руководствовались, когда принимали подобное решение. Кроме того, надо иметь в виду, что геополитические факторы оказывают влияние на стоимость нефти только в относительно краткосрочном периоде. А основную тенденцию определяет то, что предложение нефти на рынке, которое связано со сланцевой революцией в США, значительно выросло. — Правительство утвердило основные параметры бюджета на следующий год, и сам Дмитрий Медведев сказал, что, несмотря на то, что бюджет очень жесткий, он представляется ему адекватным. Вы согласны с премьером? Напомню, в нем предусмотрена экономия на пенсионном обеспечении, коммуналке, образовании и здравоохранении. — Мне бюджет, напротив, представляется неадекватным. Я еще не очень определился в формулировках, потому что совсем грубо не хочется говорить. Но что меня совершенно не устраивает, так это то, что он имеет абсолютно антисоциальную направленность. Мы же знаем, что индексация пенсий предусмотрена всего лишь на 4 %. Заморозили пенсионные накопления. Принято решение не индексировать пенсии работающим пенсионерам. Многие другие выплаты: материнский капитал, выплаты почетным донорам и т. д. — тоже не индексируются. И это неадекватно нынешней ситуации, когда все нехорошее по большому счету только начинается, потому что этот кризис не краткосрочный — он затяжной. — Насколько затяжной? — Это структурный кризис. И когда пытаешься оценить, сколько времени может уйти на исправление структурных диспропорций, то понимаешь, что все слишком запущено. По нашим оценкам получается, что потребуется не меньше 4-5 лет. — Возвращаясь к бюджету. Получается, что уровень жизни в 2016 году по сравнению с 2015 годом у жителей России будет гораздо ниже? — Да. Уже сейчас у нас реальные доходы снижаются. В августе было — 4,9 % по отношению к августу 2014 года, а реальные зарплаты снижаются еще более высокими темпами — на 9,8 %. И это при том, что в феврале была индексация тех же пенсий на 11,4 %. Теперь представим, что такой индексации не будет. И вот это снижение реальных доходов будет измеряться уже не 4-5 %, а значениями в 10-12 %. То есть ситуация будет существенно хуже по сравнению с 2015 годом. — Что будет с инфляцией в следующем году? — Что касается инфляции, то бюджет у нас сверстан, исходя из уровня 6,4 %, это неоправданный оптимизм. Мы в этом году будем иметь по официальным оценкам 12 %, хотя уже накопленная инфляция с начала года — 10,5 %. Еще осталось у нас 2,5 месяца, и мне с трудом верится, что за 2,5 месяца, в том числе за декабрь, который очень инфляционно емкий месяц, мы наберем всего 1,5 %. Таких чудес не бывает, мы за один декабрь будем иметь гораздо большее значение. Поэтому, по нашим оценкам, инфляция будет все-таки ближе к 16 %, ну, может быть, 15 %. — Если говорить о пенсиях, то создается впечатление, что назревает какая-то социальная катастрофа. Потому что сначала было замораживание накоплений, теперь — отказ от индексаций. Что вообще происходит? Есть ли шанс получить пенсии следующим поколениям? — Шанс есть, конечно. Но надеяться на государство не стоит абсолютно. — С какого возраста не стоит? Вот мне еще стоит, или уже нет? — На самом деле смотрите, что происходит: обижают всех. Для тех, кто уже на пенсии, индексация составаит всего 4 %. У нас миллионы человек вышедших на пенсию и работающих, и им вообще не собираются ничего индексировать. У вас, молодых, у которых 6 % от фонда оплаты труда должны идти в накопительную часть, они тоже, извините, туда не пойдут. Замораживаются. Самое интересное, что из этих 6 % будет сформирован специальный фонд в размере 342,2 миллиардов рублей, которым будет распоряжаться руководство страны. Это резервный фонд. Получается, что в условиях, когда начались трудности с деньгами, решили сэкономить в первую очередь на тех, кто в меньшей степени способен лоббировать свои интересы. — Ну, это пока люди не обнаружат, что в карманах совсем пусто. Потому что мы знаем, как власть боится обижать людей, которые для нее составляют основное электоральное ядро, тех же пенсионеров. Весь скоро выборы в Госдуму, потом выборы президента. — Именно для этого власть всеми правдами и неправдами хочет сохранить что-то в резервном фонде. Чтобы к 2018 году в нем осталось около 2 триллионов рублей. Именно для этого и пошли на урезание социальных расходов. И мы же все понимаем, почему называется именно 2018 год. — Чтобы к выборам оставалась возможность делать социальные подарки? — Да, чтобы была возможность добавить и вбросить деньги, когда политическая конъюнктура этого потребует. И получается, что социальная политика у нас заточена в данном случае под одни выборы, под другие… Я допускаю, кстати, что будет и вторая индексация пенсий в 2016 году. Но только по политическим соображениям. Но проблема в том, что власть может и эти деньги истратить, а кризис еще не пройдет. И что дальше? — Тут мы возвращаемся к вашему прогнозу, о том, что будет, если за 4-5 лет, которые вы отводите на кризис, правительство не будет предпринимать никаких мер. Вот Дмитрий Медведев говорит, что главное для государства сейчас — это развитие инфраструктуры, поддержка агропромышленного комплекса, программа импортозамещения. Это и есть антикризисный план? — А как все это предусмотрено хотя бы в бюджете на 2016 год? Просто добаввить денег сельскому хозяйству? У нас мощный структурный перекос в пользу добывающих отраслей — в ущерб обрабатывающим. Что в этом плане предусматривает программа реформ для его устранения? Я этого не слышал и не знаю. А ведь даже если начать что-то делать немедленно, то за месяц-два проблему не ликвидируешь. И в условиях суперцикла низких цен на нефть это будет нас держать в такой рецессии, что мало не покажется. — Чего тогда ждать регионам? Меня прежде всего интересует Урал, потому что, например, бюджет ХМАО полностью привязан к нефти, ЯНАО — это добыча газа. Их бюджеты очень «просели» уже в 2015 году. — В этих регионах все-таки с учетом девальвации рубля еще не так все будет плохо. Хотя, конечно, хуже чем было, это точно. У нас же еще одна структурная диспропорция, которая явно стала проявляться после 2012 года, после принятия «майских указов». Доля социальных расходов региональных бюджетов выросла, при этом уменьшилась доля инвестиционных расходов. Вот по итогам 2014 года в отдельных регионах вообще 75 % — это социальные расходы. То есть фактически это зарплата работникова образования и прочих бюджетников. Но в целом по России такая доля составила 65-66 %, и только 10 % — это доля инвестиционных расходов. Поэтому денег на развитие территорий фактически критично мало. А преодолеть кризис в таких условиях просто невозможно. — А если говорить о худшем сценарии? Вот если все будет оставаться таким же, как и сегодня? Дмитрий Медведев будет говорить про импортозамещение, Антон Силуанов — экономить на социальных расходах, Владимир Путин — говорить о геополитических интересах… — Самое плохое — социальные потрясения — даже прогнозировать не хочется. — Но когда нам еще в прошлом году говорили, что надо потерпеть два года и кризис закончится, это ведь не с потолка взялись такие цифры? — Почему вы так решили? Ну да, не с потолка. Мы это услышали от руководства страны. Но у меня нет никаких доказательств, что кто-то проводил серьезный анализ по поводу того, сколько это все может продлиться. Вот наш институт проводил, и я могу с чистой совестью это сказать. А тут логика, видимо, такая: был кризис в 2008—2009 годы: мы это проходили, мы знаем, как с этим бороться. Тогда за один год все закончилось. Сейчас сложнее — значит, справимся за два. Но на этот раз будет не так. Это совершенно другой кризис по причинам и природе своей, и вот этого понимания у власти нет. — Хорошо, если ориентироваться на ваш прогноз, что конкретно ужасного будет происходить со страной в течение этих 4-5 лет? — Вообще ситуация сейчас в значительной степени схожа с тем, что было в самом начале, в 90-е — 91-е годы. Вот когда вы слишком запустили ситуацию, то какие бы правильные и либеральные реформы ни начинались, как тогда (отпуск цен, приватизация), все равно будет кризис. Поэтому, даже если мы начинаем сейчас исправлять все эти структурные перекосы, мы обрекаем себя на кризис в несколько лет. Но у нас выбор: или мы еще в течение ближайших лет идем на эти реформы, тяжело, но проходим оставшиеся годика 3-4, и дальше все будет нормально — или у нас не хватает ни политической воли, ни профессионализма, ни ответственности. Мы по-прежнему думаем, что достаточно будет санкции снять, надеемся, что цены на нефть отскочат и все наладится — тогда мы совершаем большую ошибку, и это затянется на гораздо более продолжительный период. — Вы сравнили ситуацию с началом 90-х. А по последствиям это будет похоже? — Тогда, к 90-91 годам, мы подошли с уже серьезно снизившимся жизненным уровнем. У нас был всплеск в облавсти перестройки и ускорения, а потом все хуже и хуже, дефицита все больше, пустые прилавки. И жить становилось сложнее. То есть тогда мы снижались-снижались по жизненному уровню, и отпуск цен и вообще падение реальных доходов в 1992 году составили почти 50 %. Инфляция — 2500 %. А сейчас ситуация другая: наоборот жизненный уровень рос, сытые 2000-е годы, нефтедоллары, накупили машин, доходы и зарплаты реальные росли. То есть у нас исходная позиция при вхождении в кризис с точки зрения материального достатка и жизненного уровня сейчас совершенно другая. Там он снижался — и потом обвал, а сейчас он рос — и начался обвал. Но ведь, в конце концов, и там, и тут обвал. Начало девяностых — это уже история, и с тем кризисом все ясно: на 50 % обвал в первый год после отпуска цен, потом постепенно становилось лучше, и вот уже 1997 год — прирост ВВП на 1,2 %. То есть получается, что семь лет тогда ушло на кризис, если сосчитать ещё и дефолтный 1998 год. — Есть понимание, насколько глубоко мы сейчас провалимся? — Где гарантия, что в конце концов, несмотря на то, что мы входим в кризис в период гораздо лучшего уровня благосостояния, мы не занырнем глубже? Вот тут гарантий нет. Но я должен сказать, что надо будет очень постараться, чтобы упасть столь глубоко. Я очень надеюсь, что до этого дело не дойдет. Просто это так же, как спрашивать: до какого уровня может упасть рубль? Да нет такого уровня. Посмотрите на Зимбабве, где национальная валюта обесценилась в тысячи и тысячи раз по отношению к американскому доллару. — Просто хотелось бы верить, что мы не Зимбабве. — Пока нет, и всё-таки не будем.