Уральский волонтер, первым из россиян побывавший в Сирии с гуманитарной миссией, вернулся из зоны конфликта. Евгения Ганеева встречали в аэропорту екатеринбургские СМИ, но только «URA.Ru» герой дня ответил на самый интересный вопрос: зачем? Зачем он бросает жену и четверых детей и едет в места катастроф? Где берет деньги и почему не помогает уральским хосписам или домам престарелых, где не менее страшно, чем на войне? Исповедь волонтера — специально для «URA.Ru». Уралец Евгений Ганеев стал первым российским волонтером, побывавшим в Сирии с гуманитарной миссией. В стране, охваченной войной, Женя раздавал продовольствие, одежду и предметы первой необходимости, купленные на свои деньги. Побывал волонтер и в лагере сирийских беженцев в Ливане, но большую часть гуманитарного груза он раздал в полуразрушенном Хомсе, на окраинах которого сейчас идут бои («URA.Ru» писало об этом в новостях). На обратном пути, на подъезде к Дамаску, доброволец чуть не попал под обстрел — пришлось срочно менять маршрут. В аэропорту Евгения Ганеева встречают жена и несколько телекамер. Ему не привыкать: летом 2014-го СМИ точно так же встречали его, вернувшегося из Донбасса. Всего за шесть поездок (с мая 2014-го по февраль 2015-го) уралец привез в Россию более 400 украинских беженцев. Одну семью он вывез из Горловки прямо из-под обстрела — на специально купленном для этой цели бронированном микроавтобусе (спустя полгода машина подорвется на мине, ехавшие в ней волонтеры гуманитарного батальона «Новороссия» погибнут). После короткого интервью в аэропорту жена везет Ганеева домой — к детям. На правах друга я еду с ними в машине — год назад я помогал волонтеру в одной из его спасательных операций в Донбассе: во время существования Дебальцевского котла, когда из освобожденных от украинской армии мест хлынул поток беженцев, мы с Ганеевым вывезли из луганских городов на базы МЧС в Ростовской области два автобуса с беженцами. Пока едем в машине, Женя травит байки — рассказывает о самых смешных и ярких моментах поездки: например, как провез в самолете осколки от снарядов (в железной кружке), гильзу от крупнокалиберного пулемета (одел сверху на кальян) и «крыльчатку» — хвостовую часть мины. «Специально положил в багаже на самый верх — чтобы сразу достать и выкинуть, если обнаружат. Никто ничего даже не спросил!» По его рассказам, в Сирии сейчас повсюду висят три портрета — Путина, Асада и Хизбаллы. «Когда я спросил, кто это, мне ответили: „Лидеры мира!“, — рассказывает Женя. — Вообще в Сирии царит воодушевление: через четыре года после начала войны они наконец-то начали побеждать. Все очень благодарят за помощь Россию: наша авиация бомбит инфраструктуру террористов, а сирийская пехота потом наступает и захватывает города».   Дома его встречают четверо детей — все они в прихожей повисают на отце. Интервью дает не только папа, но и старшая дочь Тоня, которая уже ездила вместе с ним на Украину. После того, как съемочные бригады уезжают, обсуждаем последнюю поездку за чашкой чая. Я вспоминаю, как однажды мы долго беседовали почти в полной темноте — в автобусе, везущем беженцев от Луганска к российской границе. Я знаю о том, о чем Женя не говорит на камеры, о том, почему он рискует собой, когда у него четверо детей. — Почему обязательно надо ехать так далеко — нельзя найти каких-нибудь обездоленных детей в Екатеринбурге и помогать им? — Это тоже делаем: например, перед 1 сентября мы с компаньоном собрали и развезли 40 ранцев со школьными принадлежностями детям из малообеспеченных семей. А по поводу «далеко»… Мне лично это интересно, и мне это нравится — неважно, правильно это или нет. Я еду туда, где есть опасность для жизни — где люди не могут сами с ней справиться. Это и есть чрезвычайная ситуация. В дело спасения людей я влюбился после лесных пожаров 2010 года, когда на севере области горели леса. Шел сбор добровольцев — я записался. Мы тушили огонь в Березовском вместе с местными жителями. Это оказалось жутко неэффективно: все эти пожарные ранцы — чисто ради новостей, показать, что люди ходят, что-то делают. Тогда мы пригнали ЗИЛ, поставили в кузов три кубовых пластиковых емкости, взяли в пожарной части шланги, закачали в емкости жижи и уже с помощью мотопомпы стали проливать почву. Получилось то, что надо: «грубо и зримо». Тогда я и хватанул первую дозу адреналина, и с тех пор меня это не отпускает. Как только где-то случается беда — выезжаем. Например, ездили в Сухой Лог, когда он оставался без воды. Ездим на поиски пропавших детей вместе с поисковым отрядом «Сокол». Они вообще молодцы: за два с лишним года нашли 80 детей. Технология поиска в лесу уже «накатанная»: территория разбивается на квадраты, у всех навигаторы. В лесу под Краснотурьинском очень быстро нашли девочку. — Самая крупная чрезвычайная ситуация, в которой довелось работать? — Наводнение на Филиппинах — это самая глобальная катастрофа, с которой я сталкивался. Скажем, в Крымске тоже было наводнение, там полгорода смыло, но поднимаешься на два квартала повыше — идет нормальная жизнь. Даже на Украине идут обстрелы, дома разрушены, но люди как-то выживают, транспорт ездит. А там не было ничего: газ, электричество, дороги — все было все разрушено на сотни километров вокруг. Многие погибли, но те, кто выжил, оказались в очень страшной ситуации: не было ничего, что могло бы поддержать их существование. Без воды на жаре можно прожить не более суток. — Как вы туда забрасывались? — На вертолетах с американскими солдатами. Все было очень четко организовано: все пакеты с гуманитарной помощью — строго стандартные, чтобы фасовать их как можно быстрее: во время таких ЧС счет идет на секунды. Но было очень сложно найти, на чем передвигаться — нам удалось договориться с корейскими журналистами, передвигались на их грузовичке. Получалось очень удобно: вперед везем гуманитарную помощь, назад — тех, кто не мог выехать: кто к родственникам, кто куда. Потом несколько дней разбирали завалы.   — Откуда берешь деньги на такие поездки? — Зарабатываю (Евгений — директор и совладелец магазина готового бизнеса URALDELO — прим. ред). Не было бы возможности — не ездил бы, у меня такая возможность есть.   — Есть страх перед поездкой в горячую точку? — Это как прыгнуть с 10-метровой вышки: перед прыжком очень страшно, а когда уже прыгнул — чего бояться? Так и здесь — во время подготовки (это очень важно: надо найти контакты, транспорт, просчитать логистику, запасные варианты) всегда мандраж. А когда все уже закрутилось, бояться некогда: постоянный кипиш, созвоны (с координатором все время на связи), с людьми общаешься, постоянная «движуха» — нет времени оглядываться, тревожиться. — Для чего ты все это делаешь? — Когда меня спрашивают, есть ли какое-то чувство удовлетворения после того, как поработал волонтером, я отвечаю: «У вас будут офигенные ощущения — самые сильные в жизни. В итоге у вас будут эмоции, которых вы больше никогда и нигде не испытаете». Драйв и энтузиазм у людей, работающих в ситуации ЧС, — это потрясающее, клевое чувство. Это то, ради чего мы приезжаем. Люди проявляют себя … как замечательные, настоящие. Приведу пример: 31 декабря прошлого года была операция по вывозу из Донецка мальчика с ранением глаза. Я сам не ездил, но был координатором операции. Был человек, который довез мальчика с отчимом до границы, был другой, который помог им пройти через неё, был волонтер, который довез их до Ростова и посадил в самолет, еще один встретил их в Москве и довез до больницы. Я дистанционно оплатил им билеты и состыковывал всех друг с другом. В этой операции было задействовано пять незнакомых между собой человек, добровольцы из Донецка, Ростова, Москвы — все они нашлись в соцсетях и я их слышал по телефону впервые. Каждый выполнял свои функции, и все сработали идеально: везде получилось сделать всё вовремя, хотя это было под самый Новый год, когда уже ничего не работает. Но я был абсолютно спокоен, верил, что все получится. — Почему? — В такой ситуации человек замотивирован просто до предела: он понимает, что выполняет самую важную миссию на Земле — спасает жизнь другого человека.   — Как преодолеваешь языковой барьер при международном общении? — Примитивый English — великолепное средство общения. Я уверен, что, если бы я знал английский лучше, меня бы никто не понимал на Филиппинах, потому что они так же плохо знают английский, как и я. Шутка, конечно — мне стоит подтянуть свой английский. Но ломаный английский действительно рулит. Правда, в Сирии даже он не помогает: почти никто не говорит по-английски, а если и говорят, то зачастую требуется перевод «с английского на английский». — В Сирию еще собираешься поехать? — Пока не планирую. У нашей компании есть задумка привезти туда гуманитарную помощь в виде сварочных аппаратов и бетономешалок: чтобы люди и дома восстанавливали, и работу могли находить. Дать человеку еду — она быстро кончится, а сварочным аппаратом он сможет всю жизнь себя обеспечивать. Груз, возможно, отправим через волонтерские организации, или кто-то из наших добровольцев туда поедет. Посмотрим по ситуации. Когда я впервые съездил на Украину, я тоже думал, что это будет в последний раз, а получилось в итоге шесть поездок. «Россия и Сирия садык!» (сирийские байки от волонтера Ганеева) Грязные руки «Сирийцы все едят грязными руками — прямо жирными пальцами берут еду, тот же плов. Кидают лаваш на стол с жирными пятнами и остатками прошлогодней еды, кладут на него какие-то соленья (получается этакая шаурма), заворачивают и дают мне: „Садык, угощайся!“ Я отказываюсь — тогда они отламывают от него половину и протягивают снова! Они всегда так едят и почему-то не болеют — вроде как в их сухом воздухе нет бактерий». Курят все подряд «Курят все подряд — женщины, дети (даже маленькие), женщины в парандже. И никто никуда не приходит вовремя: человек, с которым ты договорился на девять утра, может прийти на встречу только к двенадцати — и это еще не самый ленивый. Восточный менталитет — все делают очень долго и неспешно». Русские в разрушенном городе «В Хомсе, в старой части города, где все разрушено, встретил троих русских. Один — солдат сирийской армии, родом он из Ростова-на-Дону, давным-давно уехал из нашей страны, уже очень плохо говорит по-русски. Другая, женщина Тамара, вышла замуж за сирийца (он недавно умер), сейчас осталась одна, преподает в местной школе. Встретить людей, говорящих по-русски, среди руин Хомса было чрезвычайно приятно. Еще очень много русских в миссии Красного Креста — только не в Сирии, а в Ливане — в Бейруте». Уличный кулер "В Хомсе на улице стоит железный ящик — что-то среднее между кулером и нашими советскими аппаратами с газировкой. Стоит одна железная кружка — не привязанная (при той нищете, которая сейчас, не воруют: машины часто стоят открытые). Проходят люди и пьют — из одной кружки весь город, тысячи человек! Они даже не думают об этом. Я спросил: «Как же так?» Мне ответили: «Пить же хочется!» Дешевая еда — дорогой проезд «Переезды по Сирии получаются очень дорогие. Хорошо поесть в кафе можно на 37 рублей в пересчете на наши деньги, а проехать 100 км стоит 100 долларов — из-за опасности. Поэтому я максимально старался с кем-то объединиться, подсесть к кому-то в машину — к солдатам, к местным активистам. Каждый раз платить за передвижения — разориться можно!» Религиозные разногласия «У них из-за разночтений корана очень серьезные противоречия. Я жил в общежитии с сирийскими солдатами и наблюдал такую сцену. Один солдат говорит: „Я — атеист, у меня бог в душе“. Другой говорит: „Я тоже атеист, но у меня — в сердце“. Первый спрашивает: „Почему не в душе?“. Второй отвечает: „Это мой бог, не трогай его!“ И они начинают кричать друг на друга — чуть до драки дело не доходит. Я реально испугался — ведь оба с оружием. Причем это спорят два человека, называющих себя атеистами! Можно представить, как конфликтуют религиозные люди: противостояния между шиитами и сунитами очень серьезные. Но сейчас они временно прекратили вражду — просто друг с другом не разговаривают. Все понимают, что идущая война — не гражданская и не религиозная, это война именно нормальных людей с террористами». Сирийское гостеприимство "В Дамаске люди принимали меня с огромным радушием — обнимут десять раз, накормят. Дарят какие-нибудь сувениры — ничего взамен не принимают. В кафе мне говорили: "No price — Сирия и Руссия садык (друг) «. Очень любят русских — это что-то невероятное! Один таксист, когда узнал, что я из России, отказался брать с меня деньги и сказал, что будет меня ждать, чтобы отвезти еще куда-нибудь, потому что я „друг“. В любом магазинчике мне обязательно давали подарочек, потому что я из России: прямо голову чешут — что бы такое подарить! Видят меня в первый и последний раз —, а все равно. Такое гостеприимство!»