Екатеринбург готовится стать «большим». Казалось бы, заглохший проект агломерации, по инициативе губернатора Евгения Куйвашева, реанимирован. В столице Урала есть все для серьезного рывка в развитии. О роли «третьей столицы» в российской экономике, об инвестиционной привлекательности города и перспективах развития — в интервью генерального директора Института региональных проблем Дмитрия Журавлева. — Дмитрий Анатольевич, экономика России находится, мягко скажем, не в лучшей форме. Эксперты сходятся во мнении, что в таких условиях важно найти так называемые точки роста, что позволит в определенный момент сделать рывок вперед. Что можно считать точкой роста? — Главной точкой роста любой экономики является реальный сектор. В первую очередь, производство тех товаров, в которые вложено много труда, а не много сырья. В свое время Германия очень быстро восстановилась, потому что государство целенаправленно поддерживало промышленников. Это было главной тайной немецкого чуда: вложение всех возможных сил и средств в производство. У нас такая возможность сегодня есть: существующий курс рубля — это повод для того, чтобы заняться экспортом промышленной продукции. Это не так просто, потому что все стоят на страже своих интересов и просто так чужую продукцию не пустят, но при определенных условиях это возможно. Производство — это не только решение экономических проблем, но и социальных, потому что оно требует максимального объема рабочей силы, в котором ни торговля, ни сфера услуг никогда не будут нуждаться. Поэтому главная точка роста — это производство, в первую очередь, высокотехнологическое. — Собственно, это как раз то, на чем держится Средний и Южный Урал. Екатеринбург, Свердловскую область, исходя из вышесказанного, можно в полной мере назвать базовой точкой для дальнейшего роста экономики страны? — Урал как раз соответствует этому понятию в силу традиций и в силу большого количества высококвалифицированных работников. Причем последнее очень важно: сегодня у нас целые отрасли падают не потому, что нет заказов или денег, а потому, что те, кто умел работать, уже состарились, а новых еще нет. Урал — третий регион в стране после Москвы и Петербурга, который обладает большим количеством квалифицированных рабочих. Рабочие руки и предприятия, среднее машиностроение (оно было самым технологичным в Советском Союзе) — все это как раз находится на Урале. Это огромное достоинство округа. — С экономической точки зрения, каковы достоинства Екатеринбурга? — Первое — он так же, как и другие ключевые города и регионы Урала, обладает потенциалом, о котором мы говорили выше. Второе: как столица макрорегиона Екатеринбург обладает более высоким научным потенциалом, а это как раз — материал для модернизации: можно производить танки нового поколения или какую-то другую продукцию, но для этого нужна модернизация. В области машиностроения можно покупать и чужие патенты, но вы же понимаете, что никто патенты на продукцию последнего поколения вам не продаст. Завод продадут, а патент нет. И развитие собственной научной базы очень важно: это плечо, скорость идеи до ее решения. В Екатеринбурге и предприятия, и вузы, и научные центры находятся рядом. Не говорю, что это рай земной, но это — одно из ключевых достоинств региона: здесь есть потенциал не только для развития, но и для прыжка в развитии. Наконец, третье — это география: рядом находится Казахстан, развитие всей его технологии промышленности строилось на российской, во многом уральской базе. Казахстан до сих пор нуждается в российских технологиях. Собственно, именно с Казахстаном у России самый большой объем продаж высокотехнологической продукции. Недаром же казахи строят большую железную дорогу от своих границ до Питера, которая и станет тем самым «шелковым путем». Это создаст возможность Екатеринбургу развивать экономические отношения с Казахстаном — городу будет что предложить на этот путь. — А, на ваш взгляд, сейчас какие отрасли экономики наиболее стабильны и перспективны для рывка? — На внутреннем рынке огромную роль играет сельскохозяйственное машиностроение. Да, мы можем говорить об импортозамещении самой сельскохозяйственной продукции, но мы не можем заместить трактора. Сегодня значительная часть сельхозтехники закупается по импорту, и мы не можем не покупать эту технику: если хотим развивать собственное сельхозпроизводство и даже просто для его поддержания, нам надо больше техники. Развитие станкостроения, медицинское машиностроение — это тоже важные отрасли. Или восстановление авиапромышленности. Что у нас в основном падает? Лизинговая западная рухлядь. Но, чтобы авиакомпании могли покупать новые машины, их надо иметь, и при этом они не должны стоить дороже золота. Однако тогда должны быть большими объемы производства. В условиях нынешних санкций восстановление авиапрома может быть намного важнее, чем это было два-три года назад. Еще в 60-х годах Европа не имела своей авиационной промышленности, но создала ее. Это стоило очень дорого, куда проще было покупать у американцев. Англичане, французы, немцы, понимали, что им нужна экономическая независимость, и они это сделали. И мы сможем. — Насколько Екатеринбург привлекателен для инвесторов? — Вопрос непростой. Бесспорно, в целом, инвестиционная привлекательность Екатеринбурга очень большая. Что нужно инвестору? Чтобы деньги приносили прибыль, и чтобы их не украли. В крупной экономике, если у вас экономический оборот многомиллиардный, а вы вкладываете миллион, то шансов, что эти деньги к вам вернутся, значительно больше, чем в случае вложения миллиарда в миллионную экономику. В этом смысле масштабы Екатеринбурга огромны, и это плюс. Проблема в том, что мы не умеем привлекать инвестиции. В 90-е годы мы знали только одно: пришел человек, надо с него что-нибудь скрутить. Винить в этом людей было нельзя — до этого 70 лет мы жили при монополии министерства торговли. Мы банально не умеем этого делать — нас никогда никто этому не учил. Если сравнить с соседями, то, наверное, челябинцы обидятся, но Екатеринбург выглядит, конечно, привлекательнее и по объемам производства, и по состоянию экологии, и по стабильности системы власти. — Даже разногласия между городом и областью не влияют на инвестиционную привлекательность? — Конечно, влияют. С одной стороны, наличие противоборства пугает инвестора, с другой - это создает ощущение наличия демократии, а значит, — возможности к кому-то апеллировать. То есть отсутствие абсолютной монархии регионального разлива — это очень важно. Но возвращаюсь к тому, что мы не умеем себя «продавать». Я знаю, что на Западе очень много инвесторов средней руки, который слишком мелки для Запада и слишком крупны, чтобы просто жить на вклад в банке. Таким людям очень нужны российские регионы, но мы до них не доходим: их в посольства не зовут, так как для своих стран они очень мелкие. Я лично знаю человека, у которого было три миллиона фунтов, и он вложил их в Челябинскую область после того, как долго бегал по Лондону и искал того, кто объяснит ему, что это такое — Челябинская область. Таких людей на Западе сотни тысяч. — Насколько бюджетная составляющая влияет на инвестиционную привлекательность Екатеринбурга и области? — Конечно, очень сильно влияет. Если у вас бюджет будет отрицательным, инвесторы побоятся, что дырку в бюджете их инвестициями и заткнут. Поэтому регион, имеющий положительное сальдо бюджета, более привлекателен. Но на самом деле, часто, особенно для иностранцев, важны даже не деньги как таковые, а понимание ситуации. Они не понимают наших законов. Насколько это проблема региона — уже другой вопрос: законы все-таки пишут не в Екатеринбурге. Ну и еще один момент: межбюджетные отношения. Современная система межбюджетных отношений — это грабеж регионов. Больше всего «вытаскивают» из сырьевых регионов и промышленных, таких, как Свердловская область, — недотационных. Но в сырьевых регионах все четко распределено: оттуда забирают больше, но оставляют тоже больше, в отличие от промышленных. — В современных экономических условиях, на ваш взгляд, упор должен делаться на крупный бизнес и промышленность или все же на малый и средний бизнес? Позиции сегодня озвучиваются разные… — Понимаете, развитие не может быть основано на сфере малого бизнеса. Из трех свиней не вырастет слон. Малый бизнес необходим и в социальном, и в экономическом смысле, но он не развивает, он обеспечивает развитие. Он создает социальную инфраструктуру. Если вы все поставили на малый бизнес, у вас через некоторое время начнется безработица: очень хорошо производить хлеб и заниматься услугами, но хорошо при этом иметь население, у которого почему-то есть деньги и которое бы все это покупало. Малый бизнес может быть локомотивом развития региона, где туристы, куда деньги привозят извне. А развивать крупный регион за счет малого бизнеса невозможно. Поэтому основной должна быть промышленность, которая, во-первых, дает запрос на развитие технологий, во-вторых, позволяет занять максимальное число людей. — Какие в таком случае вы видите форматы развития Екатеринбурга и региона в целом? Сейчас стало модно создавать технопарки, кластеры, агломерации… — Технопарки — вещь очень важная. Но, как малый бизнес, для экономики это — это условие, это оболочка, которая должна быть на что-то надета. Сам факт существования дешевого офиса с компьютером не гарантирует развития технологии. Что касается кластеров и агломераций — это только форма. Вы можете развивать старые советские заводы, а можете создавать агломерации. Все зависит от того, что у вас есть. — От конкретного проекта? — Конечно, потребность первична. Если есть тематика, на которую есть потребность, и вы не можете ее реализовать за счет имеющегося производства, нужно создавать что-то новое, то, что нужно для этой потребности. Если вы не можете продать то, что вы производите, не за чем создавать механизм самого производства. — Вы считаете, что в случае Екатеринбурга такие формы, как кластеры и агломерации, излишни? Там производства вполне самостоятельны и стабильны? — Да, о чем я и говорю. На пустом месте, конечно, лучше создавать систему. По этой логике, кстати, и создавались города-заводы. Исключение составляют только технопарки, потому что структура под развитие науки должна быть (хотя, на мой взгляд, лучше, чтобы это были научно-исследовательские институты, где кто-то кому-то ставит задачи, а кто-то спрашивает за результат). — Как федеральный центр может участвовать в развитии Екатеринбурга, учитывая, что это — одна из точек роста экономики России? — Легче всего федерации участвовать в развитии регионов, где развития нет. Всякое движение от нуля — это огромный процент развития. Для любого региона, где развитие есть, статистические данные будут скромнее. В этом смысле, федерации труднее работать с Екатеринбургом, чем с Курганом. Не потому что Курган хуже, а потому что в Екатеринбурге уже многое есть. Другое дело — подходы. Москва может решить три вида проблем развития региона. Первое — это помощь специалистами. Я говорю о методологической помощи привлечения инвестиций. В Москве людей, которые разбираются в инвестиционной привлекательности много, но они никуда не поедут — им и тут хорошо. Но для регионов это было бы очень полезно. К этому же направлению я бы отнес и дипломатическую поддержку усилий региона во внешнеэкономических связях. Использование в этом случае федеральных возможностей, было бы, мягко говоря, небесполезным. Второе — можно было бы выбрать какое-то направление развития промышленности и реализовать его в виде госпрограммы на уровне региона. Например, авиастроение. Но можно взять любую другую отрасль. Третья часть — это помощь в разрешении межвластных дрязг. Я не имею в виду, прийти и решить, кто прав. Нужно создать некую ситуацию, при которой люди занялись бы общим делом, — на это федерация вполне способна.