Дискуссия о том, какие реформы нужны российской экономике, продолжается. Свои предложения уже не раз высказывали глава Сбербанка Герман Греф, бывший министр финансов Алексей Кудрин, бизнес-омбудсмен Борис Титов. Сегодня — слово Павлу Медведеву. Спасут ли Россию высокие цены на нефть, чем Глазьев опаснее Кудрина и почему все реформы могут в очередной раз закончиться лишь разговорами — в эксклюзивном интервью финансового омбудсмена РФ. — Вокруг судеб российской экономики разгораются нешуточные споры. В публичное поле перешла дискуссия Алексея Кудрина, с одной стороны, и Сергея Глазьева и Бориса Титова — с другой. Чей план кажется вам более удачным? — Вы меня ставите в трудное положение. Мне симпатичны все эти люди. С Алексеем Кудриным в течение 10 лет мы сидели рядом в Национальном банковском совете, где он был председателем, а я — рядовым членом. К Совету он относился до такой степени серьезно, что за все время ни разу не пропустил его заседания. Если бы я не знал об Алексее Леонидовиче больше ничего хорошего, я бы только за такое ответственное отношение к своим обязанностям все равно испытывал бы к нему большое уважение. Сергей Глазьев — мой бывший студент. Он, наверное, ещё с аспирантских лет понимает, что мы с ним расходимся в наших экономических представлениях. Тем не менее ни разу на меня косо не посмотрел, а мог бы, если бы захотел: он ведь теперь академик и большой начальник. Более того, однажды на выборах в Госдуму Сергей очень активно и эффективно защитил меня от гнусных и лживых политтехнологов. Борис Титов — омбудсмен для предпринимателей. И хотя он, в отличие от меня, «омбудсменствует», опираясь на закон, его жребий ненамного слаще моего. Я знаю, какие усилия он предпринимает, чтобы буквально выцарапывать, на мой взгляд, невинного человека из тюрьмы. И если ему это не удается сегодня, он повторяет попытку завтра и не сдается никогда. Ужасно не хочется критиковать таких замечательных людей. — Но мы же говорим с вами не о людях, а об их экономических программах. Чьи предложения вам кажутся наиболее верными в сложившейся экономической ситуации? — Я считаю менее опасными предложения Алексея Кудрина. Точнее, безопасны и те, и другие, потому что очень похоже, что в очередной раз всё кончится лишь разговорами. Но теоретически менее опасен план Кудрина, потому что он не предлагает заливать проблемы деньгами, что привело бы к ускорению негативного развития, в то время как если не делать ничего, а только произносить ритуальные фразы типа «надо провести судебную реформу», то деградация будет идти медленно. — Вот и хотелось бы уйти от риторики к конкретике. Экономисты спорят о том, какой должна быть роль государства в преодолении экономического кризиса и в поддержке крупных компаний. Как считаете вы? — В прошлом году капиталовложения в России составили приблизительно 13 триллионов рублей. При этом те предприятия, которые могли бы куда-нибудь вложиться, держат на длинных депозитах в банках столько же — 13 триллионов. Если бы предприятия верили в Россию, то могли бы удвоить капиталовложения в прошлом году. А они их уменьшили. 13 триллионов инвестиций — это на 8-9% меньше показателя предыдущего года. В прошлом году, несмотря на кризис, прибыль предприятий выросла на 3,1 триллиона. А ведь это дополнительные деньги, которые получены предприятиями. Но Глазьев всё равно просит Эльвиру Набиуллину выдать 1,5 трлн. длинных и дешевых денег. А ведь 3,1 триллиона не длинные, а бесконечные деньги. Эти деньги предприятиям не нужно будет никому возвращать: они их собственные. И даже не дешевые, а бесплатные: за них не надо будет выплачивать проценты. Но предприятия почему-то не стали вкладывать ни те 13, ни эти 3,1 триллиона. Отсюда ответ на Ваш вопрос: роль государства могла бы заключаться в представлении доказательств того, что ему можно верить. — Значит, вы поддерживаете позицию Кудрина в том, что не нужно кредитовать крупные предприятия? — В послании Федеральному собранию РФ 2015 года Владимир Путин сообщил нам, что за 2014 год следственными органами возбуждено около 200 тысяч уголовных дел по экономическим составам преступлений, из которых всего 15% содержали реальные претензии к предприятиям. Но почти все 200 тыс. бизнесов погибли. Если угадать заранее, кем в ближайшие годы не заинтересуются следственные органы (пожарные, СЭС и т. п.), то не знаю, нужно ли, но (извините за тавтологию), возможно, можно кредитовать. А если не угадать, придется внимательно слушать следующие послания, чтобы узнать, почему кредиты стали безвозвратными. — Одна из самых болезненных тем для общества — последствия пенсионной реформы. Перспективы складываются не очень оптимистично. Постоянно говорят о необходимости поднять пенсионный возраст, накопительную часть пенсий замораживают то на год, то на два. У молодых в результате складывается впечатление, что не стоит в принципе рассчитывать на государство — Боюсь, что впечатление молодого поколения адекватно отражает реальность. Правда, не очень понятно, как, в какой форме, с помощью каких инструментов самостоятельно копить на старость. До самого последнего времени мне казалось, что я такой инструмент знаю. Это банковский вклад объемом не выше 1,4 млн. на последний день договора (т.е. с учетом полагающихся процентов) в каждом банке. В ожидании старости представителю молодого поколения вклады пришлось бы много раз переложить на новые сроки и/или в новые банки. Но за это он бы получил накопления, защищенные от исчезновения законом о страховании вкладов, а от инфляции (в большей или меньшей мере) — процентной ставкой. Беда состоит в том, что российские суды, правда, за исключением Конституционного, де-факто отменили закон о страховании вкладов. Если сотрудник банка — мошенник и положил Ваш вклад не в кассу банка, а в собственный карман, то суд не признает вашего права требовать деньги с банка, а с мошенника вы, очевидно, ничего не получите. Так как ни на одном мошеннике не написано, что он мошенник, то нет никакого рационального способа узнать, подпадают ли деньги, сданные вами в любой, сколько угодно респектабельный банк, под защиту системы страхования вкладов. Так что теперь молодое поколение сможет рассчитывать только на бескорыстную любовь государства. — Любовь к народу, выражается по-разному. Например, ваш однофамилец на днях произнес крылатую фразу. Премьер Дмитрий Медведев во время поездки в Крым сказал пенсионерам: мол, денег нет, держитесь. — И правильно сказал. — Но где же деньги? — Отчасти, как известно уже много столетий, крадут, но я думаю, что большую роль играет не воровство, а неэффективное расходование ресурсов. Но если можно красть, то очень трудно стать эффективным. И вот перед реформаторами встает ещё одна задача — борьба с коррупцией. О ней нам тоже ежедневно говорят. И есть много чудаков, которые, возможно, правильно, а может быть, и нет, указывают нам на то, что уже украли. А в ответ они слышат: «Вот ты указываешь на коррупцию, а ты сначала на себя посмотри!» И расследование не проводится. Когда я учился в первом классе, у нас был институт санитаров. Одному мальчику (обучение тогда было раздельное, и в школе были только мальчики) поручали каждое утро проверять, насколько чистыми были у остальных руки, уши, шея и т. д. Частенько можно было слышать, как санитар Ваня говорил школьнику Пете: «У тебя грязная шея, иди мой». А Петя отвечал: «Не пойду, потому что ты двоечник». А учительница подводила итог: «Ваня действительно двоечник, но шею придется вымыть». Боюсь, что без такой учительницы нам с коррупцией не справиться. — В последние два года состояние российской экономики напрямую увязывается с курсами валют и ценами на нефть. Даже пенсионеры вместо прогноза погоды смотрят курс рубля. Что будет с курсом валют и ценами на нефть в ближайшей перспективе? — Краткосрочный прогноз дать невозможно, т. к. цена на нефть в каждый данный момент зависит не только и не столько от фундаментальных причин, сколько от случайных и порой вздорных. Например, от прогноза этой самой цены, формирующейся в головах миллионов инвесторов по всему миру, вкладывающих свои накопления в нефть или связанные с нею инструменты. Этот второй прогноз вполне может быть производной от того, как на экране телевизора президент одной страны посмотрел на премьера другой. Лучше обстоит дело с прогнозом средней цены, скажем, на десять ближайших лет. Здесь решающими становятся фундаментальные факторы. Если мы в следующем десятилетии не изменим формы борьбы с коррупцией, несовершенной судебной системой и т. п., то прогноз для нас печален, чтобы не сказать «трагичен». Мы так же, как Советский Союз в свое время не заметил наступление эры кибернетики, прозевали две энергетические революции. Одна из них привела к расширению возможностей добычи традиционных источников энергии (в основном нефти и газа), а вторая — к замещению традиционных источников нетрадиционными (солнцем, ветром, морским приливом, отходами городов и сельского хозяйства). Следовательно, в среднем в ближайшие годы наши нефть и газ будут не очень дороги и не очень нужны. Хорошо бы испугаться, может быть, тогда начнем делать что-нибудь существенное. — А кто определяет, что делать, а чего не делать? — Я думаю (а лучше сказать: все знают), что президент. Наша страна крайне президентоцентрична. В спокойные времена это плохо, потому что управление страной в заметной мере лишается автоматизма. Но в критический момент, к которому мы, кажется, близки, возможно, в этом — спасение: не слишком поздно могут быть приняты и реализованы необходимые решения. — А может ли кто-нибудь решиться сказать Владимиру Путину, что пришло время решительных действий? — Я думаю, что он сам понимает. Мне три или четыре раза удалось с ним поговорить на сложные и запутанные экономические темы, например, о системе страхования вкладов. До сих пор, после десяти с лишним лет ее существования, не худшие российские экономисты и финансисты неоднозначно оценивают эту систему. А он после десятой секунды разговора совершенно адекватно оценил плюсы и минусы страхования, заявил, что плюсов больше, и решил систему создать. Владимир Путин обладает удивительно цепким умом, по крайней мере в экономической области. Мне кажется (то, что я сейчас скажу, опирается на зыбкие догадки, а не научное исследование), Путин провел бы адекватные и успешные экономические реформы, если бы считал приемлемыми неизбежные при таком развитии событий политические, в том числе внешнеполитические изменения.