Августовские события 1991 года прокатились по России как гром от грозы — с поправкой на скорость звука и научно-технический прогресс. По традиции о военном перевороте в столице на Урале узнали с опозданием. В разных точках региона реакция была неодинаковой, но важно — она была. В те дни никто не свозил людей на митинги, никто не рисовал им плакаты. 25 лет назад 21 августа в центр Екатеринбурга (тогда — Свердловска) пришло 100 тысяч человек. Всех тех, кого сегодня так просто уже не собрать, видел журналист «URA.Ru» Арсений Ваганов. О тектонических изменениях в стране я узнал с задержкой на сутки. Последние дни августа 1991-го я проводил в Режевском районе, в глухой деревне, в окрестностях которой медведи были не редкость. Но  уже 20 августа все, кто имел телевизор, делились в сельпо новостями про «Горбача», «какой-то ГКЧП» и, конечно же, Ельцина. Об этом вечером 19 августа им сообщил единственный (как оказалось, не только в деревне) работавший телеканал. Сельская интеллигенция вспоминала про Чили, Сальвадора Альенде и хунту, о которых советское телевидение рассказывало ничуть не реже, чем о проблемах деревни. Но, помню, как сейчас, сравнения с чилийскими мучеником Горбачев не выдерживал совсем. Деревенских чуть беспокоило, что из-за введенных в Москву войск начнется какая-нибудь война, но куда важнее было наличие в магазине хлеба. Им вопреки статье УК РСФСР кормили скотину, а голодная скотина куда страшнее какого-то ГКЧП. До сих пор верю, что жители во все времена многострадальной российской деревни имели полное право так думать. 21 августа я уже был в Екатеринбурге. В городе было спокойно, но напряженность давала о себе знать. Это сейчас, 25 лет спустя, человека с включенным транзисторным приемником на шее можно счесть за сумасшедшего. А в те дни это было в порядке вещей. Люди носили на себе, все что могло транслировать новости. Встречались и те, кто таскал агрегаты размером с два кирпича и такого же веса. То, что неслось из приемников, создавало мандраж: в Москве танки и солдаты, люди на баррикадах, первый президент СССР в Форосе, а в «Белом доме» — Ельцин. Было ясно, что в стране происходит что-то неправильное. Было ли страшно? Было, наверное, но не мне. Родители уговаривали меня не ходить туда, где непонятно что происходит. Главный аргумент был такой: пусть в Москве все выяснят сначала, а иначе — страшно. «Всякое может быть», — говорили мне. Но мне было 16, и не пойти на площадь 1905 года я не мог. Такого митинга, какой был 21 августа 1991 года в центре Екатеринбурга, я не видел никогда. На архивных снимках видно, что 100-тысячная толпа не вмещалась в широкоугольный объектив фотокамеры. В этой массе еще советских людей я стоял где-то у памятника Ленину, до сих пор указывающего в светлое будущее. Люди слушали радио — оно было единственным источником информации, тем более что враждебный «Голос Америки» уже не глушили. Да и российские радиостанции к 21 августа уже стали вещать без ограничений. Спустя много лет память сохранила интеллигентного вида дедушку. Он внимательно слушал новости о том, что ожидающегося штурма в Москве не было, войска переходят на сторону защитников «Белого дома», а путчисты сдали позиции. Чего не помню, так это каких-то пафосных речей, но и без них было понятно, зачем эти 100 000 человек пришли в центр города. Плакаты типа «НЕТ ГКЧП!», «Долой чрезвычайку!», слова в поддержку Ельцина и с проклятьями в адрес путчистов принесли десятки людей, но большинство пришло с пустыми руками, чтобы молча поддержать защитников «Белого дома». Коллективы целых предприятий позволили себе в середине недели (а путч начался в понедельник, 19 августа) остановить работу. Мать, работавшая тогда в профкоме крупного строительного треста, позже рассказывала, что до вечера 20-го они ждали вводных от начальства. А начальство смотрело на Москву: что там? Но, насколько я помню, митинг планировался еще до кульминации путча, до несостоявшегося штурма, когда еще ничего не было решено. И это смело. Скажу честно: возможно, с тех пор я не люблю митинги. В толпе теряется много личного и проявляется много неприятного. Но тогда по всем канонам психологии я волей-неволей почувствовал причастность к происходящим где-то далеко событиям. А они были грандиозными и, что главное, казались мне правильными: в тот день менялась страна и проявлялась настоящая пассионарность. Свободная воля свободных людей, не признавших за лидеров людей с трясущимися руками. Изменения в августе 1991 года происходили стремительно. Можно сказать, что моя страна поменялась, пока я шел домой с площади 1905 года. Сейчас есть много желающих поспорить о том, в какую сторону она изменилась. И хорошо, что они есть. Но спустя 25 лет я вынужден признать: сейчас я бы совсем не хотел увидеть такую толпу людей в центре города. И не хочу, чтобы моя дочь была в такой толпе. Все потому, что большей части моих любимых сограждан не хватило и двух десятилетий, массы времени, чтобы осознать случившееся «в ночь с 19 на 21 августа». Принять изменения среды и воспользоваться ими. Им проще было остаться в 18 августа 1991 года, жить с краюшкой хлеба в хате с краю. Неважно где: в деревне, в ипотечной двушке или дорогом коттедже. Не знаю, простят ли меня те, кто со мной не согласен, но почему-то кажется: спустя 25 лет после путча такой митинг соберется только в двух случаях: либо по воле властей, либо для кровопролития.