Через два дня состоятся выборы, которые могут вновь многое поменять в раскладах неспокойной свердловской власти. События в Екатеринбурге развиваются стремительно, но несут ли смысл и важны ли? Переход Тунгусова из одной администрации в другую, окончание 20-летней войны — это событие для горожан? Михаил Вьюгин поговорил с Богданом Кульчицким («РБК-Екатеринбург», 66.ru) о том, чем и как живет город, что в головах у бизнесменов, о чем плачут министры, как наступают силовики и когда закончится Свердловская область. Вьюгин: Забавно, год назад мы обсуждали главную опасность — желание областных властей снести [сити-менеджера Екатеринбурга Александра] Якоба. За год все изменилось кардинально. У меня к тебе вопросы как к активному горожанину: чувствуешь ли ты какие-то изменения? Кульчицкий: То, что произошло в мае, это один из самых маловероятных сценариев, вероятность которого год назад стремилась к нулю. Но это произошло. И мне кажется, что это очень выгодная для всех, компромиссная сделка. Губернатор получил возможность переизбраться, а взамен позволяет объединяться Екатеринбургу и области на каких-то условиях [бывшего замглавы Екатеринбурга, ныне главы администрации губернатора Владимира] Тунгусова. Вьюгин: Ты высказываешься по-крепостному. Вот, они вдвоем договорились… А тебе как горожанину от этого лучше? Ты это окончание 20-летней войны на себе почувствовал? Кульчицкий: С точки зрения СМИ, а это показательная точка зрения, слияние привело к тому, что и там и сям предпочитают не распространяться, помалкивать обо всем, что происходит и в «Белом», и в «Сером» домах. — Горожанин сейчас получает меньше информации — и страдает от этого? — Не страдает. Потому что информповестка в Екатеринбурге настолько густая, что люди закрывают для себя местные разборки и больше интересуются федеральными. Потому что тут и так все понятно. — Конфликт позволял активно обсуждать, например, необходимость или, наоборот, ненужность повышения стоимости проезда в общественном транспорте. А сейчас велика вероятность, что такого обсуждения не будет — просто договорятся о размере повышения и всё. — Но к чему приводили эти войны? Ты думаешь, что РЭК (Региональная энергетическая комиссия. — прим. ред.) это как-то особенно волновало? Тут как в торговле. Сперва ставишь завышенную цену, а потом откатываешься туда, где тебе комфортно. Это было интересно только с точки зрения шоу-бизнеса. Безусловно, выступления прессы — моральный ограничитель. Но как можно играть на моральном ограничителе человека? — Показать свой гражданский интерес. Дело в том, что я к этим людям отношусь как к полубогам, а ты ставишь их через запятую с перенасыщенной повесткой Екатеринбурга. — Я не отступлю от своей точки зрения, которую высказал год назад: чиновники — это инструмент помощи для предпринимателя. В идеале. И каждый из нас видит, как они далеки от идеала. — Хорошо, а изменения, которым уже четвертый месяц, они на бизнесе сказались? Помнишь, мы говорили, что непонятны правила? — Они стали не понятными, а понятнее… Это уже хорошо. На год-два есть какие-то тренды относительно того, что страшной войны не будет. Расскажи мне о своем видении дальнейшей жизни СМИ… — Я думаю, что реальное количество их будет сокращаться. Я только не понимаю, как. Резиденция будет резать бюджеты, но как отобрать финансирование? Забираешь деньги — и завтра получаешь скандал. Да, на не очень посещаемых сайтах, но в нужные мониторинги-то они попадают. — Сколько времени существуют те СМИ, которые мы с тобой знаем? До фига и больше лет. И никто за это время не умер. — Газета «Главный проспект» умерла. РТК не существует. Тунгусов к «медийке» относится цинично. Но он ее побаивается, потому что это все-таки политический инструмент. «Вечерка» и «Уральский» — две газеты с одной аудиторией — по-прежнему существуют. Хочешь или нет, но следующие выборы — губернаторские. И конфликта на ровном месте создавать не хочется, а потом — президентские, и там точно никаких конфликтов не получится. — Вывод напрашивается сам собой: останутся все. В этом смысле ничего не изменится. — В общем, в СМИ Владимир Георгиевич как медведь на воеводстве, чижика съел. Это можно переносить на другие сферы? [Крупного городского застройщика Владимира] Конькова будут «додавливать» или нет? — Ты знаешь историю про коньковский дом? Он хотел в Кольцово построить многоэтажку. А на участке по генплану — объекты соцкультбыта. И он рисует там парикмахерскую, защищает ее на градсовете, а потом в одностороннем порядке делает в ней девять этажей. И в период конфликта были какие-то шансы, что эта самая парикмахерская именно в таком виде и появится. Сейчас вроде решение отменяют. И я думаю, что в прошлом веселом и безбашенном виде эти конфликты закончились. Чтобы система заработала вновь, должен появиться кто-то третий. — ФСБ? — Они демонстрируют силу, но это месседж не для общественности, а для очень ограниченного круга людей. — Но он общественностью считан? — Конечно, в «Тихвине» сидеть — это все равно что дело Васильевой. Это Салтыков-Щедрин. Это «все всё понимают» в классическом смысле этой фразы. — Давай про мэра. Ройзман — величина? — Во время тех выборов я написал колонку «Никто не хочет быть мэром». Уверен, Евгений Вадимович не хотел быть мэром, он понимал, что через год люди под его окнами будут кричать: «Ройзман, помой город!» И вот они кричат, мэр, хоть и знал, но не готов — отсюда «мем» про «грязь в душе». И мы все видели открытия «Макдональдса» и прочее. Но я хочу сказать большой комплимент Евгению Вадимовичу по поводу того, что он умудрился с этой повестки соскочить. — Если бы выборы главы города были в этом году, он бы победил? — Конечно. — Разговоры про погоду моднее, чем разговоры про выборы в Заксобрание и Госдуму? — Да. Но я бы сказал, что посещаемость материалов, которые касаются вещей, меняющих жизнь Екатеринбурга, новостроек, новых дорог, разорений, открытий, бизнесовых историй, стабильно высокая. — А у тебя есть друзья, которые говорят: «О, я всего добился в бизнесе, и сейчас пойду во власть, покажу, как надо»? Ты помнишь, как было 10 лет назад? — Уже достаточно давно тот бизнес, который идет во власть, идет туда не для того, чтобы там что-то порешать. Мне кажется, что это время ушло. Потому что, кто умеет это делать, тот это и продолжает делать: не важно, в Думе он или нет. Мне кажется, что сейчас в Законодательном собрании люди находятся исключительно для того, чтобы быть информированными о том, что происходит в зоне их интересов. Кто-то может найти нормального делегата, чтобы его там посадить и чтобы он информировал, тот отправляет делегата. А кто-то в силу личностных особенностей идет лично. — Это стабильность или мы увидим парламент, разбитый на новые группы влияния? — Конечно, это возможно. Я уверен, что это нормальная игра. — А почему она идет? Потому что ресурса стало меньше и городу его не хватает? Тунгусов ведь прямым текстом говорит, что все ресурсы области должны быть сконцентрированы в Екатеринбурге. Не надо строить в Артях, не надо развивать Верхотурье, а лучше сделать что-то в Екатеринбурге. Это последствия кризиса? Голодное время? — Мне кажется, что борьба за ресурс — это основа жизни на земле. И она будет вообще всегда. Эта система пронизывает все. Начиная с взаимодействия детей в песочнице, заканчивая церковными раскладами. — А что происходит с бизнесом вообще? Кризис есть? Просто я живу в измененной реальности, в ней чиновники, и у них все хорошо. А у бизнеса? Увольнения есть? — Есть. — Зарплата не растет? — Не повышают. Зачем? Кризис же. — И новые бизнесы не открываются. Жизнь на паузе? — Да. Лучше ничего не делать, чем что-то делать. — Но экспансия других регионов в Екатеринбург тоже остановилась? — Ну… да. Мне кажется, что масштабы экспансии были преувеличены. Это последствия того, что… с одной стороны, в нашей стране правила игры вообще не понятны никому. Ровно то же самое происходит везде. Поэтому на паузе стоит у всех. Но самое лучшее ощущение, которое мы тут можем прочувствовать, — это надежда на то, что если на паузу нажмут снова, то все опять задвигается. Мы переходим в стадию опасений, что сейчас, даже если на паузу нажать, все так не поедет, как раньше. Потому что вымыли все государственные финансы, как кровь. Неэффективно использовали. А почему? Мне тут один министр говорит: «Ты не понимаешь: в министры у нас никто не хочет идти. Нормальный человек сюда не пойдет». Вот история с министерством промышленности. У [председателя правительства Дениса] Паслера стояла очередь, и он выбрал лучшего? Нет, просто никого больше нет. Да, был [Андрей] Мисюра. Он же был маленький руководитель на заводе, его нашли, сделали министром, воспитывали с большим трепетом, возлагали большие надежды, что у нас наконец в промышленности будет производственник… А он побыл в правительстве и ушел обратно на производство. Я думаю, что вприпрыжку. Нормальный управленец с завода не пойдет. И собственники его не отпустят. Ему заводом надо руководить. Силовики так «закошмарили» госслужащих, да и бизнес, что никто работать не хочет. — А когда не «кошмарили», то работал Михаил Игоревич Максимов. — Да. И это было плохо. Эта наша амбивалентность, она просто в веках. Мы все видим эту нашу синусоиду во всем. У нас то Максимов, то прокурор. — Ты сгущаешь краски. При прокуроре министр сидит под домашним арестом в «Тихвине». И более того, хочет выйти министром. — И о чем нам это говорит? Что тут может радовать? — Вообще в области радует, что у Тунгусова нет 100% власти, монополии. И я вижу опасность в том, что будет монополия. — Но ты же понимаешь, что это опять сила борьбы за ресурс. Она не допускает монополии. Если на территории есть сильные игроки, они не убывают и их зона интереса не уходит с территории области, то эта движуха будет всегда. Регион большой, тут весело и интересно. И в этом смысле плюрализм мнений всегда останется. — Ты на выборы пойдешь? — Конечно. У нас ребята в редакции, если и ходят, то голосуют как правило, за кандидата «против всех». — Но есть же теория Навального: отдавая «непроходному», ты отдаешь «ЕР». Вы в это не погружаетесь? — А другого варианта нет. Портя бюллетень, ты голосуешь за «ЕР». И все. Навальному выгодна логическая связь: или за Навального, или за «ЕР». Я считаю, у нас на выборах в регионе, как бы это ни было печально, но все адекватные и достойные люди в «ЕР». — Может быть, это говорит о том, что вообще Заксобрание не нужно? Зачем оно? Что оно такого принципиально делает? — Но мы же только что выяснили, зачем люди идут туда. — Может быть, должно быть общественное высказывание, что выборы в Заксобрание — это профанация и эти списки тоже. Эти политики — тоже профанация. Хватит лгать. — Нужно отжать паузу. Это должно быть сформулировано самой высшей властью. Все, чего хочется от [президента России Владимира] Путина — это четкого высказывания. Чтобы все поняли, что да, начинаем работать. Оно должно быть как речь в ООН: «Вы понимаете, что вы натворили?» Должна быть такая речь внутрь страны. Президент должен произнести, что да, за эти 20 лет мы не превратились в Сингапур, на то было много причин, о них все знают, но так больше продолжаться не может. Я последний год собирал информацию от разных людей и понял, что многое в нашей стране идет не так, как я думал, и сейчас нам необходимо совершить рывок и привести страну к правильному представлению о сильной державе, с конкурентоспособным рынком и богатым человеческим потенциалом. — А на территории — инерция… — А вот для этого нужна национальная гвардия. Губернаторы в прямом эфире обязательно должны смотреть речь президента. А после люди с незапоминающимися чертами лица их спрашивают: «Вам все понятно?» — «Все». — «Начинаем работать». И вот тогда пауза отожмется.