Россия бьет все рекорды по скорости распространения ВИЧ, а в ООН и вовсе назвали нашу страну центром мировой эпидемии. Корреспондент «URA.RU» встретился с главой НКО СПИД.ЦЕНТР Антоном Красовским в одном из самых модных мест столицы, чтобы спросить, о чем все молчат. Казалось, что летняя веранда с видом на Москву-реку и храм Христа Спасителя — не лучшее место для подобного разговора. Но выяснилось, что о ВИЧ говорить уместно всегда. А вот молчать о нем — преступно. Было эмоционально, громко, с внезапными долгими паузами. Каково жить с ВИЧ в России и кто в ответе за эпидемию — в интервью без купюр на «URA.Ru». — Антон, вы возглавляете некоммерческую организацию СПИД.ЦЕНТР, более двух лет помогаете ВИЧ-положительным людям, их семьям и врачам тем, что «выносите сор из избы»: говорите о том, о чем все предпочитают молчать — о СПИДе, о ВИЧ. Как вы думаете, почему Россия впереди планеты всей по скорости распространения ВИЧ? Что с нами не так? — На самом деле, проблема ВИЧ существует повсеместно. Но у нас она в запущенном состоянии, потому что сейчас не ВИЧ — главная проблема России. Победить что-либо — бездорожье, провинциальность, агрессивность нашу и тот же ВИЧ в нашей стране можно, только победив русскую депрессивность. Тут никто не хочет работать, потому что всем грустно. Потому что ни у кого не осталось надежды. И эту безнадегу люди пытаются побороть наркотиками и бухлом. И даже если ты не хочешь бухать, вот не лезет больше, то тебе все равно совершенно нечем заняться. И это все не потому, что нет денег. Денег и надежды нет потому, что в России людям наплевать на самих себя. Употребляют они наркотики или нет, ВИЧ-позитивные они или нет, женщины они, мужчины, дети, геи, гетеросексуалы, таксисты, министры… Им всем наплевать на свою жизнь. В России нет никакого стимула жить долго, жить хорошо и жить честно. Тут важно прожить ярко. Потому что окружающая среда — это 50 оттенков серого. Так что нечего удивляться, что люди колются и не предохраняются. — Вы работаете в этом поле более двух лет, есть успехи. Например, вас номинировали на премию «Сделано в России» за ваш СПИД.ЦЕНТР. Но наверняка были и поражения. Что не получилось, не случилось и почему? — Сама жизнь в России — это поражение. Вот как человек от рождения грешен, так же родившийся в России — с рождения проигравший. Всю свою жизнь я борюсь с этим своим поражением, пытаясь доказать, что проигравшие люди тоже имеют право на существование. Поэтому в последние два года я проигравший вдвойне. Например, мне не удалось ничего сделать для строительства большого клинического центра для людей, которые живут с ВИЧ в России. Потому что, если бы я был симпатичным, тихим, вежливым и очень талантливым народным артистом России и меня за какую-нибудь роль любил бы лично Владимир Владимирович Путин, то у меня были бы возможности построить и больницу, и театр, и коттеджный поселок в придачу вне зависимости от желания каких-то людей вокруг. Но я, к сожалению, не народный артист, не тихий, не договороспособный и меня, думаю, Владимир Владимирович даже не знает. Поэтому мне не удалось этого сделать, это мое личное поражение. — Кажется, что чувство пораженчества очень распространено среди самих ВИЧ-инфицированных. Мне жаловались специалисты, что часто люди узнают о своем статусе и элементарно не встают на учет, за ним надо бегать, уговаривать лечиться. Они сознательно убивают себя? — Да, это нормально. Это не только в России происходит. Половина людей, сидящих на наркоте, вообще в ВИЧ не верят и о нем не думают. Им вообще на это наплевать. Ну, а с другой стороны — посмотрите на мужчин старше 45 лет в России, у которых нет никакого ВИЧ: у всех гипертония, давление 160 на 100, и они все бухают и курят. Почему они вас не удивляют, а вот эти наркоманы, которые сидят непонятно на какой игле, и у них уже от «крокодила» все ноги опухшие, они вас удивляют? Почему наркопотребитель должен хотеть жить больше, чем среднестатистический глава сибирского райцентра? Для этого и нужны такие НКО, как наша, чтобы людям, потерявшим не то что веру в жизнь, а вообще саму жизнь, помочь. Чтобы доказать им, что жизнь где-то рядом. — Бывает же такое, что человек ведет здоровый образ жизни, занимается спортом и вдруг узнает, что он ВИЧ-положительный, и не идет лечиться? — Бывает. Это вторая тема ВИЧ, которая не связана непосредственно с Россией, но в России ее больше, чем в цивилизованном мире. Это стигматизация. Болеть ВИЧ — очень неудобно. Например, если ты спортивный и богатый человек, и у тебя обнаружили гипертонию, ты можешь пойти в прекрасную клинику за деньги, и там тебя, нае*** [обманув], конечно, немного подлечат. А с вичухой так не получится. Ты должен реально пойти в государственную больницу, постоять там денек в толпе… И больше туда не пойти. И умереть. Я такие случаи видел. — То есть в итоге убивают себя из-за чувства стыда? — В России, даже будучи богатым человеком, ты не можешь наладить себе нормальный быт. Человек попадает в эту систему и не понимает, как ему дальше жить, и просто забивает на это. Я не знаю, как это происходит в Екатеринбурге или Челябинске. Но в Москве и Подмосковье это все происходит довольно некомфортно. Человек приходит в эту больницу, в регистратуру фиг дозвонишься, толпа на четыре часа, и как вообще быть, к какому врачу идти, каких тебе таблеток дадут, а может и вовсе не дадут — ничего не понятно. Вот в Питер приезжал Пан Ги Мун на экономический форум, и его жену, Пангимуншу, водили в республиканскую инфекционную больницу. И я посмотрел, на каком фоне они фотографируются: это п***** [позор]. Это просто барак! Московский городской центр находится в здании, которое выглядит, как ДК 1953 года постройки, а областной — вообще сидит в полуподвале. Честно говоря, мне на месте чиновников было бы стыдно с врачами, которые этими клиниками руководят и работают там, здороваться. Неловко требовать от них что-то. — Это потому, что принято считать, что ВИЧ болеют наркоманы, и с ними так можно? — Это потому, что людям, которые занимались и занимаются этой проблемой в государстве, было на это наплевать, и потому, что начальство лично никогда не имело к этому отношения. Начальники у нас всегда болеют кардиологией, поэтому в Москве несколько огромных кардиологических центров. На хрена они нужны? При этом ни в одном из них не делают операцию хоть частичной сложности, которую делают в любой больнице любого штата США. Зато в Московской области, например, нет ни одной гнойной хирургии. Человека порежут ножом, у него нагноение, а везти его некуда. Сепсис, и — досвидульки. — Президенту доложили, что все, кранты, Россия — очаг мировой эпидемии ВИЧ, и теперь есть шанс, раз Путин в курсе? — Думаю, Владимир Владимирович никогда про ВИЧ не задумывался. И вообще не считал, что это хоть сколько-нибудь существенный вопрос. А вот теперь, когда ВИЧ в России стал международной темой, узнал. И ему это неприятно, и он даже дал какие-то указания. Но шанса у нас все равно почти нет, потому что все будет отдано людям, которые ничего в этом не понимают, а только рапортуют. Фарма (фармацевтическая промышленность — прим. авт.) лоббирует свои старые лекарства, правительство по-прежнему не хочет пускать в Россию международные общественные организации. И даже не в широком смысле правительство или Путин, а так называемое медицинское сообщество. Потому что это значит, что придут какие-то западные люди и будут их учить жизни. А наши же ни на какие конференции не ездят, не знают новинок рынка, лечат по одной схеме. Вот сейчас медицинское начальство говорит: «Давайте децентрализуем здравоохранение, отдадим в районы и будем там всех лечить!» А кто будет лечить? Вот эта бабка-педиаторша вдруг переквалифицируется и будет лечить тех, кому нужно 30 комбинаций препаратов, в зависимости от количества клеток, вирусной нагрузки, побочек, возраста, параллельных заболеваний? При этом закупку лекарств они, наоборот, предлагают централизовать. То есть решать, чем и кого лечить, будет какой-то один хрен в Москве. Вот такие шизофренические предложения, потому что люди совершенно неквалифицированные — в постсоветской России перестали доверять экспертному мнению. Теперь каждая 30-летняя девочка, которая, уж не знаю как, стала каким-нибудь министром здравоохранения в регионе, вдруг считает, что она специалистка по всему. И ей по*** [безразлично], что вокруг есть главные врачи, доктора наук, которые занимаются этим всю жизнь. Вот так устроена нынешняя Россия. Я с ужасом думаю, что после Путина эти люди будут по-настоящему, без присмотра, управлять страной. Вот, кстати, и заголовок для вашего текста: «Лучшее, что есть в России, в этой вертикали власти — это Путин». Точнее, даже так: «Путин — это лучшее, что осталось в этой вертикали». Все остальные — это б**** [проститутки] разной степени тупости. — Получается, что единственный, кто может решить все проблемы в стране, от пенсий до ВИЧ, — это Владимир Путин? — С ВИЧ не справится даже Путин. И это не то чтобы его вина, а просто такие исторические процессы. Россия — не маленькая буржуазная страна с черепичными крышами. У нас есть области, в которых губернатор смотрит на карту своего региона, и я его спрашиваю: «А вот тут у тебя что?» Он говорит: «Да, живет там тысяч 200… Паспорта не просят, пенсии тоже, и ладно». Тут последний раз реально о науке, культуре, образовании думали при Ленине. А богатые люди интересовались судьбой страны и народа только раз за всю историю, когда были земства. Когда бородатые мужчины, с часами в нагрудных карманчиках, собирались в каких-то избах на берегу сибирских рек и планировали, как они здесь зачем-то построят больницу. А вот тут школу или реальное училище. А вот в губернском городе — университет. И действительно строили. А сейчас такие же вроде люди вместо больниц покупают яхты для своих баб, а те фотографируются в инстаграме (деятельность запрещена в РФ). И всем по*** [наплевать]. И более того, у тех, кто потом выкладывает это все в открытый доступ, есть такие же яхты и такие же бабы… И никаких тебе больниц, школ и университетов, а только бесконечная тоска и якобы традиционные ценности. Им всем нельзя объяснить, что традиционная ценность — это Томский университет, это Подольская земская больница, это доктор Пирогов и купец Третьяков, а не жирный лицемерный поп на гелике. А в это время в России миллион человек живут с ВИЧ (и это только признанные!). Они стареют, рожают, ломают ноги, слепнут, у них появляются другие заболевания… Им не ставят пломбы у стоматологов, их не положат в больницу с аппендицитом почти нигде… И когда начальник говорит, мол, нет, да у нас не так, всех лечим… Иди и сам ляг, скажи, что у тебя ВИЧ, и попробуй сделай «контрольную закупку». И чтобы тебя никто в глаза не знал. И тогда увидишь, как живет человек с ВИЧ. — Как журналисты в России должны говорить о ВИЧ, чтобы быть услышанными? — Честно. По отношению ко всем. И для всех. Есть некоторое количество табу с разных сторон. Например, давайте не будем завышать официальные цифры, иначе вообще не будут об этом говорить. Или давайте не будем говорить об эпидемии среди геев, потому что они и так стигматизированная группа. Или давайте не будем говорить, что наркопотребители — основной движок эпидемии, потому что никто себя с ними не ассоциирует, и никто не будет проверяться на ВИЧ. На самом деле, давайте будем. Вот вы не говорили об эпидемии среди геев, и на протяжении 15 лет никто не проводил с ними целенаправленную работу. Поэтому сейчас у нас от 17 до 20% всех геев в Москве — ВИЧ-плюс. Думаю, что скоро будет и под четверть. Потому, что «мы не будем об этом говорить». И то же самое с наркопотребителями. Они веерно переходят от внутривенных к нюхательным наркотикам, перестают заражаться через кровь, зато поголовно — через половые контакты. Был переход с «крокодила» на спайсы, и огромное количество неинфицированных молодых женщин стали ВИЧ-плюс. Потому что ты не видишь с лету, в каком состоянии человек находится, и насколько он уже убитый наркоман. А молодая женщина в России — такая же уязвимая группа. Потому что она полностью во власти мужика, она стопроцентно зависит от его желания, прихоти. Она воспитана ему доверять. И об этом всем надо говорить. — Что нужно знать о ВИЧ в России, чтобы что-то изменить? — Например, в Америке это чисто гейская тема. Там эпидемия сконцентрирована в этой группе. Плюс случайно оказавшиеся в этом поле женщины, заразившиеся через бисексуалов, трансгендеры и сейчас еще небольшая, но растущая группа чернокожей наркомании. А в России это чистой воды наркопотребление. Вот ты понимаешь, что у тебя депрессивный регион, там наркоманы, и ничего не хочешь с этим делать. Ты публично отказываешься от заместительной терапии, потому что проще приковать человека к батарее, чем потратить полбюджета федерального округа на программы снижения вреда, лоббирование метадона, на социальных работников, возрождение села, а главное, на программы занятости для молодежи. «А сделайте хотя бы, как я! — говорит Евгений Ройзман. Да не надо делать хотя бы. Надо делать, как во всем мире делают и побеждают. Не побеждают наркоманию насилием. Побеждают ее огромными тектоническими изменениями в собственном сознании. И в сознании региона. Побеждают ее, когда врачи умеют доказывать полицейским, что метадон лучше героина. Если же врачи соглашаются с полицейскими, что пусть все идет, как идет, пусть уж лучше герыч, то нельзя победить ни наркоманию, ни ВИЧ. Сейчас на меня набросятся все свердловчане. Будут меня обвинять в том, что я ни черта не понимаю в ваших проблемах, в специфике. Некоторые, как они любят, скажут, что я у них на разогреве. А на самом деле это вы на разогреве у всей страны. Это вы — эпицентр эпидемии ВИЧ и наркомании. И это ваша вина. Ваша. Вы там живете. Вы либо ничего не делаете, либо делаете все не так. И в конце концов эти сотни тысяч людей, живущих у вас с ВИЧ, должны были бы стать для вас доказательством. Но — уверен — не станут. И вы продолжите приковывать [наркоманов к батареям], а уральцев с ВИЧ станет миллион.