С парламентской кампании в этом году начался большой политический цикл: в 2017 году пройдут выборы губернаторов, в 2018-м — выборы главы государства. О том, что может измениться в отношениях между федеральным центром и регионами, почему парламентская оппозиция находится в кризисе и население даже в сложное время выбирает «Единую Россию» и о главной интриге выборов президента — в интервью главы Фонда развития гражданского общества Константина Костина (ФоРГО). — Одним из главных политических событий этого года стали выборы в Госдуму. Многих удивил высокий результат «Единой России» и низкая явка. 2017-й — последний год перед выборами президента. Считается, что одной из задач политтехнологов станет необходимость повышения явки, так ли это? — Явка — это явление, которое окружено большим количеством мифов. Единственный фактор, который всегда влияет на показатель явки — это уровень выборов. Чем он выше, тем выше явка. Некорректно сравнивать, как это делали наши «умные» политобозреватели, явку в Великобритании или в Германии на выборах в парламент, и на наших. Потому что у нас республика президентская, а там парламентская. Там в ходе парламентских выборов решается вопрос о верховной власти. То есть выбирают не только законодательную, но и высшую исполнительную власть. А у нас самая высокая явка — это выборы президента. Потому что это выбор судьбы на длительное время. — Явку на этих выборах сравнивали не только с опытом других стран, но и с нашими же парламентскими выборами прошлых лет. — Есть мировая тенденция вообще, что явка на выборах от цикла к циклу сокращается. Политологи даже термин придумали: кризис участия. То есть это общая история по всему миру. Она касается всех демократий, и старых, и новых. Я думаю, что какие-то серьезные прорывы по преодолению этого кризиса участия возможны только по мере внедрения новых коммуникаций в процесс голосования. Тут может быть прорыв, но понятно, что это дело не ближайших 10 лет. Если мы говорим о выборах национального уровня — это долго. Есть еще экзотические технологии, можно штрафовать за неучастие в выборах, как это делают в некоторых странах. Но мне кажется, общество пока к этому не готово ни морально, ни материально. — Насколько неожиданным был результат ЕР? — Я вашему изданию говорил, что «Единая Россия» получит половину голосов. Было понятно, что в большинстве одномандатных округов будут побеждать кандидаты от ЕР (от 70 до 80%) и у ЕР точно будет большинство. Каким оно будет — простым или конституционным — это уже решать избирателю. Но фундаментально ЕР в любом случае получала половину. Поэтому для меня, конечно, результат был ожидаемым. Неожиданным было только количество мандатов и количество конкурентных округов, где ЕР смогла победить, хотя ее кандидаты изначально не выглядели как безоговорочные фавориты. Это была главная сенсация. — Чем вы это объясняете? — Только тем, что политика — это работа, которой надо заниматься ежедневно. Не от выборов к выборам или в локациях, где партии это комфортно, а где люди живут. Что делают депутаты всех уровней? Они представители людей в органах власти. И если партия в каких-то районах Свердловской области работает, а где-то нет, то она сознательно отдает эту часть электората своим конкурентам. А ЕР — это единственная партия, которая ежедневно работает по всей стране и выдвигает своих кандидатов на 100% вакансий выборных должностей всех уровней (за исключением редких случаев коалиционных соглашений). Такого больше не делает никто. Коммунисты — 70%, у ЛДПР и «Справедливой России», когда я два года назад анализировал ситуацию, были 25% и 30%. Я говорю только про выдвижение, а не про победу. Кроме того, у ЕР действительно был хороший список кандидатов, правильная стратегия: яркий предэлекторальный этап, праймериз, съезд и вообще активность партии организационная и медийная. Политическая реклама хоть и была не безупречной, но на голову превосходила продукцию остальных участников выборов. — После парламентских выборов сменился куратор внутренней политики: в Кремль пришел Сергей Кириенко, Вячеслав Володин стал спикером парламента. Что-то изменилось с этого момента во внутренней политике России? — Я хочу сказать, что приоритеты внутренней и внешней политики определяет президент РФ по Конституции. А администрация президента — это орган, который обеспечивает реализацию полномочий. То есть это рабочий аппарат президента. Так что никаких изменений в политике тут быть не может, а если вы говорите о смене стиля и подхода, то да, они есть. Это логично и естественно. Так бывает всегда. — Один из важных трендов этого года — борьба с коррупцией. Арест бывшего губернатора Кировской области Никиты Белых, полковника милиции Захарченко, недавний арест бывшего министра экономического развития Алексея Улюкаева — почему это происходит? — Посмотрите, сколько арестов происходит в США и других странах. Борьба с коррупцией идет все время в любом государстве, которое всерьез хочет решить эту проблему. Это не значит, что мы сегодня проведем некий новый призыв чиновников, и все 100% обязательно будут идеальными. Это невозможно. Человеческая природа, да и все религии это отрицают. Иначе бы наступил рай на земле и сплошное благоденствие. Когда мне говорят, что при коммунистической идеологии такого не бывает, я говорю: посмотрите на количество и уровень коррупционных дел в Китае. На объем украденного. Там счет идет на десятки миллиардов. Или вспомните Советский Союз, причем не только «позднебрежневский» период, но и «сталинский» тоже. Так что тут дело не в идеологии, а в человеческой природе и в тех условиях, в которых человек работает, и в стимулах к честной работе, которые созданы в конкретном обществе и государстве. — Но вы знаете, в политических кругах есть мнение, что компромат припасен на каждого высокопоставленного чиновника, и он просто запускается в кому-то нужное время, и потом это называется борьбой с коррупцией. А серия таких громких арестов заставляет элиты нервничать. — Они всегда нервничают, есть аресты или нет. — И в чем причина их нервозности? — В том, что они находятся в состоянии постоянной конкуренции. На то они и элиты. Они занимают достаточно высокое положение в бизнесе, политике и других сферах. А находясь достаточно высоко, всегда чувствуешь горячее дыхание в спину и некоторую нервозность. Я хочу возразить тем, кто говорит, что элиты нервничают, потому что нет каких-то правил, что раньше они были, а теперь нет. Не было никогда таких правил, что будь лоялен политически и твори, что хочешь. Можно сто раз говорить о своей лояльности, но если ты плохо работаешь, и тем более, если есть факты коррупции, то никто это терпеть не будет. И так было всегда. Хорошавин, Гайзер, Улюкаев, Белых — отнюдь не первые высокопоставленные чиновники, которые оказались в местах лишения свободы. — В следующем году во многих регионах пройдут выборы губернаторов, и уже много говорилось о критериях эффективности глав регионов. Насколько тот корпус губернаторов, который подбирался при старых ценах на нефть, при другой экономической конъюнктуре, отвечает современным вызовам? — Что значит, при тех ценах на нефть? Даже тогда к управлению в регионах приходили очень разные люди, и результаты их работы тоже были разными. Есть люди, которые в тучные годы показывали замечательные результаты, и потом, в условиях кризиса, они демонстрируют хороший запас устойчивости, и территории, за которые они отвечают, продолжают развиваться, несмотря на то, что конъюнктура ухудшилась. Поэтому я бы осторожно относился к утверждению, что все, кто пришли к власти при 100 долларах за баррель, должны уступить место другим. — И много таких эффективных людей в губернаторском корпусе? — Смотрите наш рейтинг эффективности. У нас там две группы с индексом *очень высокая* и *высокая* эффективность, там много губернаторов. У всех разные сроки работы. У кого-то — один или два года, кто-то более 10 лет находится у власти. И я не считаю, что это плохо. Потому что ротация должна быть, но для нее должны быть предпосылки и разумная альтернатива. Не надо менять ради того, чтобы сменить. — То есть вы считаете, что кардинального пересмотра критериев эффективности губернаторов не будет? — Я считаю, что критерии не меняются. Это, во-первых, политическая эффективность, стабильность, предсказуемость, способность реализовать политические права всех жителей. Второе — это ситуация в экономике, государственное регулирование, стимулирующее развитие экономики, привлечение инвестиций и повышение уровня благосостояния региона. Третья группа — это антикоррупционная составляющая, борьба с конфликтами интересов. Сейчас речь идет о разработке методики, чтобы сделать ее более предметной и информативной, основанной на наборе оптимальных показателей. Система оценок должна давать возможность анализировать ситуацию в динамике, чтобы можно было отследить, что именно происходит в субъекте с шагом минимум в квартал. Улучшается ситуация? Ухудшается? Насколько? Что это — общая динамика или просто ситуативный всплеск? Судя по тому, что мы слышали от представителей внутриполитического блока, они работают ровно над этим. — И ваш фонд ведь тоже работал над этим все это время? — Мы занимаемся региональными исследованиями и у нас есть продукт — рейтинг эффективности губернаторов, который является публичным. Я всегда говорю, что те, кто в органах власти занимается оценкой работы губернаторов, наверняка обращают внимание и на наш рейтинг, и на исследования других аналитических центров, причем у них также есть собственные, в том числе закрытые, источники информации. — Вы можете сейчас назвать тех губернаторов, которых могут отправить в отставку в следующем году, тех, кто не пойдет на выборы? — Могу. Но не буду. Скажу только, что возможно некоторое количество досрочных выборов. — А хотя бы число возможных отставников назовете? — Не буду называть и число. Зачем вносить нервозность, как вы заметили? — Для конкуренции. — Это один из факторов, который стимулирует эффективность, но когда ходят слухи, что кого-то, за что-то и по каким-то критериям могут снять, думаете, это повышает эффективность работы? Если человек крепкий, то он, конечно, сначала скажет, что это ерунда, а потом подумает, что вот, работаешь, стараешься, а тебе тут прилетает вместо «спасибо». — А могут губернаторы в следующем году получить какие-то дополнительные полномочия? С учетом сложной экономической обстановки и того, что они жалуются, что у них недостаточно рычагов для наполнения бюджета? — Разговоры об изменении межбюджетных отношений и перераспределении каких-то потоков в пользу субъектов идут уже очень давно. И более того, мне кажется, что на эту проблему должен быть дан системный ответ. В следующем году или в ходе президентской кампании это сделать все равно необходимо. Причем это должна быть не просто технология — эти налоги оставляем, а те забираем в такой-то пропорции. Тут, мне кажется, должна быть предложена в целом модель регионального развития страны. У нас уже есть регионы, которые живут, по сути, в системе одной большой агломерации: Новосибирск, Екатеринбург, Москва. Это одна из моделей. Вторая модель — это территория опережающего развития. Дальний Восток, который дальше всего продвинулся в этом направлении, Северный Кавказ. Тут должны появиться новые подходы. — Может как-то измениться система работы федерального центра и регионов? Говорят о ликвидации полпредств, усилении региональных кураторов. — Я вам на этот вопрос уже ответил. Я сторонник проектного подхода. Надо сформулировать цели, задачи, приоритеты, описать проект, а потом уже подумать, какие инструменты госрегулирования необходимы. Агломерация, например, и территория опережающего развития — это два разных подхода. И подход к агломерации вообще не существует, он реализуется по факту. Надо проанализировать опыт, который уже есть, проанализировать ресурсы, которые есть: финансовые, бюджетные, инвестиционные, и выбрать оптимальную модель. Потому что, сколько говорили о том, что надо на Дальний Восток привлекать инвестиции? А дело, между тем, не особо двигалось. После того, как были приняты системные решения, появилась и уже реализуется понятная программа, несмотря на кризис. И можно говорить уже о первых результатах, по крайней мере, в части привлечения инвестиций. Какие-то инвестиции внешние, какие-то внутренние, где-то государственные, но они есть. Потом надо посмотреть, как в России де-факто живут регионы. В свое время экономист Наталья Зубаревич предложила концепцию четырех Россий, а я вообще считаю, что если мы говорим про типологии регионов, то там 8-9 видов по численности и плотности населения, по уровню урбанизированности, экономическому потенциалу, интеграции с другими субъектами. — Это сколько чиновников должно обслуживать работу в России? — Нет, это все не приведет к созданию нового Минрегиона. Нужно сформулировать задачу, подход и понять, за счет каких ресурсов мы можем это сделать. А дальше чиновники работают на конкретный проект, а не на светлое будущее. Это разница проектного и процессного подхода. Для процессного подхода у нас есть ЦБ. У него задача — обеспечивать экономику деньгами и поддерживать стабильность национальной валюты. — Сейчас уже понятно, какой будет главная повестка на президентских выборах? Какие задачи, на ваш взгляд, придется решать политическому блоку Кремля? Это будет работа на высокую явку, на легитимность, на социальные настроения, создание интриги с кандидатами? — Я сторонник подхода, что политиков не выращивают в пробирках. Идея, что появится политик, которого мы до сих пор не видели на небосклоне, и он вдруг сильно добавит явку и приведет людей на выборы — это миф. Это невозможно. И то, что в последнее время в околополитических кругах на эту тему звучат подобные умозаключения — это просто попытка напустить тумана и что-то выторговать. Я сказал, что на явку влияет уровень выборов. Президентские выборы — это самый высокий уровень и это фундаментальный паттерн. А различные факторы: политические, экономические, социальное самочувствие граждан, уровень оптимизма или пессимизма имеют на явку второстепенное влияние, и, в зависимости от контекста, могут оказывать как повышающее, так и понижающее воздействие. Мне кажется, что надо исходить из того, что интрига выборов — это то, кто из непарламентских партий сумеет выдвинуть своего кандидата. И все. Лидер партии «Яблока» Григорий Явлинский, например, заявил, что он примет участие. И он — представитель одной из немногих партий, которая имеет хотя бы моральное право на это, потому что если посмотреть на результаты выборов и данные соцопросов за последние 10 лет, мы увидим, что именно наши парламентские партии + «Яблоко» отражают политические предпочтения практически 85% граждан России. Очевидно, что от них и должны быть кандидаты. — Алексей Навальный, Сергей Полонский уже заявили о своем желании идти на президентские выборы. — Еще кот Барсик есть. Весь этот парад кандидатов больше чем за год до выборов просто информационный шум. Но если говорить серьезно о легитимности, о доверии к выборам — тут крайне важно не только наличие в бюллетене кандидатов, представляющих интересы больших электоральных групп, но и открытость процедуры. Вспомните хотя бы камеры на участках, которые были в 2012 году — это очень удачное решение, которое сняло массу вопросов и остановило любителей покричать. Каждый человек мог зайти на сайт и посмотреть, что происходит на том или ином участке на самом деле. — А не вызовет ощущение усталости у избирателей, если на выборы снова пойдут Владимир Жириновский, Геннадий Зюганов, Григорий Явлинский? — Некоторые наши парламентские партии, ЛДПР в меньшей степени, а вот КПРФ — в большей, находятся в кризисе. Но большие партии, даже в не лучшем состоянии, имеют гораздо больший электоральный потенциал, чем любые новички. Если говорить о серьезных вызовах, я считаю, что если в целом посмотреть на коллективную эмоцию общества, то она последние два года негативная. Это вызвано, конечно, ситуацией в экономике. Люди чувствуют на себе кризис, об этом говорит уже 100% граждан России. И, безусловно, в этой ситуации, когда была необходимость, кому доверить работать в антикризисной повестке дальше, ЕР представлялась наиболее содержательным партнером. Партия говорила: у нас есть опыт, это не первый кризис, который надо преодолеть, у нас есть люди, которые знают и умеют делать то, что необходимо. Потом надо понимать, что население в России очень консервативно: мы до последнего не хотим ничего менять и склонны доверять тем, кто себя уже как-то зарекомендовал. И те, кто предлагает альтернативу, должны были быть ярче и убедительнее. Но негативная эмоция после парламентских выборов никуда не делась. И управление этой негативной эмоцией — крайне важная задача. Совершенно очевидно, что в ближайшие несколько лет экономическая ситуация не улучшится так радикально, чтобы это почувствовал на себе на себе каждый житель России. И если говорить о задачах, которые стоят перед губернаторами и внутриполитическим блоком, то это как раз работа с негативной эмоцией. Сейчас она проявила себя на выборах таким образом — массовым голосованием за ЕР. Посмотрим, как это будет на ближайших региональных выборах. Потому что мы имеем уже некоторое количество примеров, когда позиция граждан менялась радикально. Вспомните референдум о сохранении СССР и реакцию на Беловежские соглашения. Когда случились эти события, а их разделяет всего 9 месяцев, в обществе доминировала одна и та же негативная эмоция, связанная, кстати, с экономическими проблемами и ухудшением уровня жизни, но она побудила граждан и их политических представителей к диаметрально противоположным действиям. Значит, все это время надо следить за настроениями людей и за тем, что и как их мотивирует, на те или иные политические действия. Вот основная задача. И в этих условиях адекватность оценки реальности и точность прогнозирования приобретают особое значение, потому что цена ошибки высока.