Челябинского адвоката Константина Акулича, участника громких судебных процессов и одного из защитников бывшего вице-губернатора Николая Сандакова, пытаются засудить. Привлечь к уголовной ответственности за хулиганство. Статья не самая серьезная, но грозит лишением адвокатского статуса. В этом заинтересованы самые могущественные силовые структуры. Дело рассматривается у мирового судьи судебного участка №2 Чебаркуля. Процесс стартовал 18 ноября. Опрашиваются свидетели, в числе которых медики, участники ДТП двухгодичной давности, сотрудники ГИБДД. Константин Акулич, тот самый «хулиган», против которого выдвинуты обвинения, защищает себя сам. — Константин, как же получилось, что вас обвинили в хулиганских побоях? — В ночь с 31 октября на 1 ноября 2015 года произошло ДТП близ Чебаркуля. Пострадавшие позвонили моим знакомым, попросили помощи, — рассказывает «URA.RU» Акулич. — Люди никогда не попадали в аварию и в принципе не знали, как себя вести — вызывать ГАИ или нет. Мы приехали, на месте была драка. Драку мы разняли. Потом прибыли сотрудники ГИБДД и скорая помощь. Одного побитого передали медикам, я и мои знакомые помогали погрузить его в машину. Тем временем второй участник ДТП решил скрыться. То есть, пока ДПС и врачи занимались своим делом, он просто стал удаляться в сторону дороги. Пешком. Я его окликнул — он побежал. Я за ним следом. Он добежал до машины ГИБДД, которая стояла в 30 метрах от того места, где находился его автомобиль, запрыгнул в салон через заднюю дверь и заблокировался. Через переднюю дверь (она не была заперта) я разблокировал центральный замок. Вместе с человеком, что сейчас считается соучастником преступления, мы открыли заднюю дверь, вытащили этого товарища из машины. Рассказываю все так подробно, потому что здесь важна каждая мелочь. Затем подошел сотрудник ГИБДД, я отдал ему ключи, передал гражданина… и на этом все в принципе закончилось. Мы поехали в город по своим делам. Потом позвонил один из знакомых и сказал, что в больнице, в приемном покое, какая-то нехорошая ситуация. Якобы на нас указывают как на участников драки. Мы приехали в приемный покой. Тот человек, который как раз сбегал, вышел, посмотрел и сказал: «Нет, люди другие, били — не они». То есть не мы. На этом инцидент был полностью исчерпан. На тот момент. — А потом? — Потом мне стали поступать сигналы, что руководство местного отдела полиции, заставляет моего теперешнего «соучастника» урегулировать инцидент с одним из потерпевших. Требования сводились к тому, чтобы пострадавшие в ДТП не взыскивали ущерб с «потерпевшего». Была какая-то суета, но до серьезных претензий дело не доходило. Пока не подключился следственный отдел Чебаркуля. Руководители отдела Павел Городецкий и Павел Дорофеев вызывали к себе гражданина и просили дать на меня показания, то есть оговорить меня. Этот гражданин потом рассказывал своим знакомым, что записал беседу. Я даже хотел у него выкупить аудиозапись, чтобы потом передать ее руководителю следственного управления СК РФ по региону Денису Чернятьеву. Но дальше разговоров, что такая запись есть, дело не пошло. А следственный отдел все-таки решил возбудить дело по ст. 116 УК РФ (побои) в отношении неустановленных лиц. Якобы на основании показаний только одного потерпевшего. Брали показания у сотрудника ГИБДД, на глазах которого мы этого «потерпевшего» вытаскивали из машины. Я с ним встречался, он сообщил, что на него «давили», но он против меня показаний не дал. Рассказал все как есть, то есть избиения не было. А потом я стал адвокатом Сергея Лиховидько. — Мы помним эту историю. Полицейского обвиняли в убийстве задержанного. Вам удалось доказать его невиновность. — Но еще до того, как дело развалилось в суде, а я уже защищал интересы Сергея, резко активизировались действия следственного отдела Чебаркуля. Стали вызывать всех очевидцев ДТП, требовали оговорить меня. Одну из повесток мне пытались вручить прямо на суде по делу Лиховидько. Я тогда напомнил следователю нормы УПК — как надо работать с адвокатом. Никак не получалось у чебаркульских следователей возбудить дело. — И вот, наконец, в суде развалилось дело Сергея Лиховидько. Вы же, по сути, развалили работу миасских следователей. — Да! К слову, еще в ходе процесса мне поступали сигналы о том, что если я откажусь от Лиховидько, то и мое дело спустят на тормозах. И вот, когда уже стало окончательно ясно, что Лиховидько будет оправдан (появились результаты экспертизы), уже в отношении меня (внезапно!) возбудили уголовное дело по побоям. — Даже пытались вас задержать! — Смешная история получилась. Спасибо прокуратуре, что пресекла это дело. Кстати, именно в тот день, когда возбудили по мне «уголовку», уволили Городецкого. История темная и, по слухам, связанная с недоверием к нему. Но «цеховая солидарность» сработала и расследование шло. — Чуть отвлечемся. За что вас так не любят Городецкий и Дорофеев? — Я работал в Чебаркульском следственном отделе. Уволился в 2009 году. Не очень хорошо уволился, после конфликта с руководством. Там расследовалось дело в отношении милиционеров, которые пытались незаконно освободить от уголовной ответственности лицо, причинившее тяжкий вред потерпевшему. Несмотря на неопровержимые доказательства, в том числе добытые мной, руководство спускало дело на тормозах. Кстати, уже после моего увольнения выяснилось, что экспертиза трупа оказалась «необъективной» и к этому была причастна супруга Городецкого, судмедэксперт. Так что понятно, за что меня «выжили». А в 2012 году следственное управление проводило в отношении Городецкого проверку по фактам его противоправной деятельности. 12 апреля меня допросили в следственном управлении по Челябинской области в качестве свидетеля. Что я знал, то и подтвердил. Факты были не в пользу Городецкого. И, наконец, я вел дела мэра Чебаркуля Андрея Орлова каждый раз, когда Дорофеев и Городецкий из мести пытались привлечь его к уголовной ответственности. Не буду сейчас давать ему оценку как мэру, но у Орлова были не самые лучшие (хотя раньше очень дружили) отношения с Городецким и Дорофеевым. Попытки привлечь Орлова к уголовной ответственности не увенчались успехом, что давало повод им еще больше меня, как вы говорите, «не любить». Короче говоря, у меня был личностный конфликт с руководством чебаркульского следственного отдела и сразу после возбуждения дела в отношении меня, я заявил отвод всему следственному отделу. В ходе расследования неоднократно просил запросить в следственном управлении протокол моего допроса по Городецкому, чтобы было все ясно и понятно, по каким причинам мне мстят. Но протокол к делу так и не приобщили. — Короче говоря, все сошлось? И ваши неприязненные отношения с бывшим руководством в Чебаркуле, и история с Лиховидько, чтобы Следственный комитет так усиленно работал по делу о побоях. — Ну, стоит напомнить: так совпало, что я еще стал и адвокатом Николая Сандакова. Меня, кстати, пытались задержать в период ознакомления и очень активной работы по делу Сандакова, где я должен был присутствовать. Я тогда это записал на видео. — Ну, других адвокатов Сандакова все же так не преследуют, как вас. Поэтому в основе этого дела все же, наверное, история с Лиховидько. — Не исключаю. Но на суде я буду доказывать и предвзятое отношение ко мне Городецкого и Дорофеева. Есть у меня одна аудиозапись. Моя супруга тоже работала в следственном отделе Чебаркуля, а в 2010 году, когда меня оттуда уже выжили, ушла в декрет. Так вот, Дорофеев ее, когда она собиралась вернуться на работу, вызывал и требовал уволиться. Говорили, что если не уйдет по хорошему, то меня посадят. Пугали: мол, как будешь растить ребенка без отца? Она записала этот разговор, и я его представлю суду. Докажу предвзятость следователей. Эту запись я приобщал к ходатайству об отводе, де-юре она уже должна находиться в материалах дела и подлежать оценке в качестве доказательства. Однако фактически она исчезла из дела, и мои неоднократные ходатайства восстановить утраченные материалы уголовного дела остались без удовлетворения, вопреки требованиям закона. — Городецкий, кстати, уже выступал в суде по вашему делу? — Да. Забавное было выступление. Суть сводилась к тому, что он зла на меня не держит. Это я к нему испытываю неприязнь — мечтаю его, Городецкого, посадить. А он весь такой «белый и пушистый». — Давайте поговорим о суде. В вашу пользу много свидетелей? — Точно больше тех, кто пытается меня оговорить. К примеру, вы уже писали про женщину, которая за день до своей смерти явилась в суд, дала честные показания. Светлая ей память, она исполнила гражданский долг. Я буду защищаться в суде и доказывать свою невиновность. — А надо ли вам тратить столько сил на это дело? Может, его можно свернуть за примирением сторон или по другим основаниям? — Кстати, попытки примирить меня с потерпевшими поступали еще в ходе расследования дела следственным отделом по городу Миассу. Также в ходе первого заседания по делу мировой судья, как того требует закон, дал перерыв для обсуждения вопросов о примирении. Но я их отклонил. Чем мне вообще грозит это дело? Самый пессимистический исход — меня признают виновным и назначат наказание до 2 лет лишения свободы. Поскольку ранее не судим, к ответственности не привлекался и положительно характеризуюсь, такое наказание обычно не назначают. Могут и условный срок, и штраф. Но признание меня виновным в умышленном уголовном преступлении автоматически влечет прекращение моего статуса адвоката. Это то, для чего данное дело и было сфабриковано. Если дело прекращается по нереабилитирующим основаниям, таким как амнистия, сроки давности, примирение, то для меня таких последствий нет. Останусь адвокатом. Но есть человек, который попал в жернова системы только потому, что он не хотел лжесвидетельствовать в отношении меня. Это сотрудник ППС, который теперь, по версии обвинения, является моим соучастником. Мы не были с ним знакомы ранее. Но он не поддался давлению. Если нас не оправдают, то его уволят из органов по отрицательным мотивам. Мы встретились и решили идти вместе до конца. Отстаивать правду. И потом — я все-таки адвокат! Какая же у меня будет репутация, если я не смогу доказать свою невиновность по откровенно сфабрикованному делу? — Есть какие-то «козырные карты» с вашей стороны? — Некоторые «козыри» в рукаве, но один из самых главных аргументов из области неустранимых процессуальных нарушений я готов назвать. В соответствии со статьей 150 УПК у нас преступления, предусмотренные статьей 116, расследуются в форме дознания. То есть это подследственность дознавателей органов внутренних дел — так гласит закон. Также в статье 151 УПК оговаривается, что если преступление, совершенное по статье 116, совершено либо сотрудником правоохранительных органов, либо адвокатом, то данные дела рассматривает Следственный комитет, но предварительное расследование проводят в форме дознания. А согласно статье 223 УПК, максимальный срок дознания — 6 месяцев. Он продлевается в исключительных случаях, если это связано с оказанием международной правовой помощи. Ну, к примеру, кто-то сбежал за границу. А если таких обстоятельств нет, то вообще дознание проводится в течение 30 суток. Дознание по моему делу тянулось 11 месяцев. Прокурор не поручал Следственному комитету изменить форму предварительного расследования с дознания на следствие, он лишь передал дело по подследственности. Это уже нарушение УПК, влекущее недопустимость полученных доказательств и незаконность совершенных процессуальных действий за пределами максимального 6-месячного срока дознания. Я, кстати, заявил об этом на первом же заседании. Но мое заявление не приняли во внимание. Подниму этот вопрос на завершающей стадии. — А они вашу виновность докажут? — Пусть попробуют. У меня есть еще одна, как вы говорите, козырная карта. Почему обвинение не может представить главное доказательство моей вины? Все машины ГИБДД оборудованы видеорегистраторами. Если верить следствию, то я бил потерпевшего прямо в салоне машины и нанес не менее трех ударов. Предъявите запись! Покажите, как я избиваю человека! Но такой записи у них нет и быть не может, потому что я никого не бил.