Из штаба Ксении Собчак вышел политтехнолог Алексей Ситников, который увел с собой большую часть сотрудников. Это сразу породило разговоры о расколе в команде потенциального кандидата в президенты. Какие разногласия привели к такому решению, правда ли, что на поездки Собчак деньги собирают буквально по карманам, и какие предвыборные темы грозят погубить репутацию Ксении — об этом в интервью «URA.RU» рассказал сам Алексей Ситников. — Алексей Петрович, сейчас в политтусовке активно обсуждают новость о расколе в штабе Ксении Собчак. Правда ли это? — Никакого раскола нет, никакой трагедии тоже нет. Ранее я честно говорил, что люди, которые собраны в этот проект, только знакомятся друг с другом. Ксения еще только собирает команду для того, чтобы в этот долгий путь идти. То есть штаб еще фактически не сформирован. — Раскола нет, но вы со своей командой ушли… — Представьте себе, появилась идея — поедем на шашлыки. Вы обзвонили друзей, позвали их на какое-то оргсобрание, начинаете с ними обсуждать, как поедете в поход. Говорите — поедем на электричке, а кто-то сразу возражает: дескать, вы что, ребята, я уже сто лет на электричках не езжу. Потом обсуждаете, куда поедете, называете место. И сразу кто-то возражает: ой, нет, только не туда, там мокро в палатках, у меня ревматизм, я в палатке спать не буду. А другой говорит: слушайте, я стал вегетарианцем, а вы даже рыбу с собой не берете, зачем мне тогда ехать. Но вы же не делаете трагедии из того, что кто-то из ваших знакомых не поедет на электричке или не будет есть мясо. Это не значит, что вы перестанете с ними общаться. Так и в нашем случае. Вообще структура штаба Собчак сложится, скорее всего, только к концу ноября. — Но что стало «электричкой» в вашем случае? — Я человек системный, я, пожалуй, один в стране, у кого сохранилась огромная структура, в которой работает порядка 500 специалистов. Поэтому я пришел не один, со мной пришли люди, составившие большую часть штаба. Со многими из этих людей я работаю 28 лет. Я за них несу ответственность. Планировалось, что наша команда займется полевой частью [кампании] — это волонтеры, сбор подписей, организация региональных штабов и т. д. Надо понимать: чтобы собрать 300 тысяч подписей, нужно было привлечь на работу как минимум 10 тысяч человек, заключить с ними договоры, учить, инструктировать, нести перед ними ответственность. Но для того, чтобы нести ответственность, у меня у самого в голове должно было сложиться уравнение, в котором нет большого количества неизвестных. Я не вижу трагедии, что на этапе формирования кто-то честно сказал: слишком много неизвестных. Вот эта та самая «электричка», о которой вы спрашиваете. Когда ты едешь только сам — это одно, когда с детьми — совсем другое, с ними уже не поедешь непонятно куда и в плохую погоду. Вот и здесь слишком много неизвестных.  — Изначально вам был интересен этот проект? — Да, мы пришли, потому что нам было интересно. Интересна не столько Ксения Собчак, меня с ней ничего не связывало, никаких личных обязательств у меня не было. Мне понравилась идея «против всех». И мы туда пришли ради этой идеи. Понятно, нас всех волновали вопросы: откуда деньги, кто заказчик, как это будет организовано, какая настоящая цель этого проекта. На эти вопросы мы пытались получить ответы. Будем считать, что ответы на них я не получил. В этой неопределенности сложно брать такую большую ответственность за такое большое количество людей. Это нормально, когда человек в самом начале говорит прямо: вам удачи, но я не с вами. — А как вы расстались? — Мы не хлопали дверью, пожали друг другу руки, мои сотрудники со всеми обнимались. С Игорем Малашенко [глава предвыборного штаба Ксении Собчак] мы дружим 25, если не 30 лет. Никаких личных конфликтов нет. Мы ни разу не ругались. И поверьте, это точно не из-за денег, до этого еще вопрос не дошел, потому что денег еще нет никаких. — То есть штаба нет, денег нет? — Буквально на днях была поездка [Ксении Собчак] в Екатеринбург. Ксюше оплачивала поездку организация, которая ее пригласила туда на платный семинар. Но стало ясно: раз она кандидат, то с ней надо посылать какую-то охрану, а то вдруг еще плеснут краской. Очевидно, что тогда надо посылать и пресс-секретаря, оператора, фотографа. В результате получилось, что должно было с ней поехать семь человек. Мои коллеги скидывались из своих денег, чтобы купить билеты. — Вы не расстроены, что все закончилось, фактически не начавшись? — Это рабочий вопрос. Мы найдем себе работу, уже поступило очень много предложений от других штабов. Понятно, что никакую информацию, связанную с деятельностью штаба Собчак, мы никому не сообщим. Это нормальная история, когда люди в самом начале без интриг и сплетен отказываются от работы. — Алексей Петрович, есть версия, что виной всему разногласия по поводу того, как выстраивать предвыборную стратегию Собчак. — Тактики и стратегии еще нет. Нет предмета, из-за которого можно конфликтовать. Ну да, меня смущает, что никто не хочет проводить исследования. Победы могут быть разные, а все проигрыши начинаются с фразы: давайте не будем проводить исследования — мы и так все знаем. Я вслепую не хочу работать и не могу отвечать за результат. Исследования должны быть глубокие, свои. Поймите — я же битый товарищ. — Говорят, что Собчак предлагали в своей кампании активно проводить тему защиты прав ЛГБТ* и вам это якобы не понравилось? — На самом деле тут много вопросов. Кому-то не понравилась эта тема с ЛГБТ*, некоторым пришлась не по душе эта фраза про Крым. Это и есть та самая притирка, о которой я говорю: еще нет стратегии, идеологии и риторики. И каждый член штаба должен для себя принять решение — готов ли он работать на вещи, с которыми не согласен? *запрещенная в России экстремистская организация