Едва ли можно найти более откровенного конфидента президента Владимира Путина, чем главный редактор «Эха Москвы» Алексей Венедиктов. В то время как политическая элита России живет ожиданиями, как изменится Путин и страна после 18 марта 2018 года, один из самых информированных людей в отечественной журналистике (а еще историк) может смоделировать будущее. Причем, как показывали предыдущие инсайды Венедиктова, очень близко к действительности. Венедиктов, интересующийся историей расстрела Николая II и его семьи, искал редкую книгу уральского историка Виталия Шитова «Дом Ипатьева» — с подробнейшим досье о знаменитом убийстве (всего 500 экземпляров). «URA.RU» ее нашло и подарило медиаменеджеру. В ответ Алексей Венедиктов пообещал шеф-редактору агентства Ивану Некрасову честно ответить на любые вопросы о российской политике. И обещание сдержал. — По вашим инсайдерским сведениям, останки Романовых, найденные под Екатеринбургом, все-таки будут признаны к 100-летию расстрела царской семьи? — Как раз к столетию останки будут признаны. Тихон [Шевкунов, епископ, считающийся духовником президента] лично просил разрешения у Владимира Владимировича вскрыть могилу Александра III [отца Николая II] для проведения экспертизы. — Чтобы сравнить ДНК? — Да, на сегодняшний день ДНК подтвердилась полностью. И теперь нужна некая процедура в церкви, чтобы признать эти останки. Я думаю, что, скорее всего, к июлю часть останков, уже в виде мощей, будет перезахоронена в Исаакиевском соборе в Петербурге — на чем, собственно, Тихон и настаивает. — А для президента здесь какая важность? — Президент в последнее время чрезвычайно увлекается историей. И я думаю, что ему это важно. Ему важно, что он участвует в восстановлении, назовем так, исторической справедливости. — А откуда такой интерес появился? Это что-то возрастное? — Знаете, я могу вам сказать, поскольку он почти мой сверстник и мы с ним учились по одним учебникам. Просто не хватало знаний. Сейчас наше с ним поколение открывает для себя массу нового, странного, интересного, обидного, раздражающего, поощряющего. И я думаю, что он в этом варится. Он познает мир. Современный мир ему, как он считает, понятен. Значит, остается прошлое — что было на самом деле. Я, кстати, ему в июне говорю: давайте, Владимир Владимирович, вскроем могилу заодно и Александра I. Он говорит: «Зачем?». Я говорю: «Да мы узнаем, там Александр Первый или нет» [существует предположение, что император инсценировал свою смерть и жил в образе старца Федора Кузьмича]. «Какой ты любопытный», — сказал он, но не ответил «нет». Я буду добиваться: мне это кажется важным и интересным. — А Ленина Путин тоже коснется? — Не знаю. Если в случае с Александром I нет никакой политики — только исторический интерес — то манипуляции с Лениным значительная часть населения может воспринять как святотатство. Владимир Владимирович это сильно не любит. Поэтому есть у меня сомнения, что он что-то предпримет. — Он не любит с точки зрения нестабильности? — Нет, он не любит некомфорта. Ему не важно, где лежит Ленин, как я понимаю. Зачем его перемещать, если это вызовет некомфорт? Пусть себе лежит. — А как же глупые запреты и последний — фильма «Смерть Сталина»? — Слушайте, вы правильно сказали — глупый запрет. Это мелкие чиновники играют в свою игру, пытаясь в следующем политическом цикле остаться на своих местах или сделать карьеру. Пытаются угадать представления президента. Президент не высказывался по этому поводу. — Сейчас все живут за мартом 2018-го года. Вы предполагаете кардинальные изменения после выборов? — Нет, я думаю, что ситуация с точки зрения идеологии будет такой же тяжелой — в стремлении к единой идеологии а-ля Александр Третий — достаточно мракобесной и реакционной. Александр Третий заложил все те мины, которые затем рванули в 1917-м году. Например, его знаменитая фраза о том, что у России только два союзника — армия и флот. А кто предал Николая Второго? Армия и флот, в первую очередь. Все это — от полного непонимания того, как устроена Россия. Ты что сделал, парень? А поскольку Николай II был человеком слабым, он эти мины не успел разминировать или не увидел их. Россия в XIX веке имела союзником всегда Австрию и Германию. И весь XIX век в России прошел под знаком противостояния с Англией, прежде всего, на юге: Афганистан, Кавказ, Средняя Азия. Александр Третий переворачивает доску и заключает союз с Францией, который позже превращается в союз Англии и Франции. В результате из-за этого союза Россия втянулась в Первую мировую войну. Это катастрофическая политика! Ну, Владимир Владимирович, кого за пример-то вы берете? Сейчас выпустили номер «Дилетанта» [Венедиктов еще — издатель популярного журнала об истории], посвященный Александру Третьему… — Вы с Путиным разговариваете через «Дилетант»? — Да, конечно. Я считаю, что Путин — соавтор этого номера. Потому что у нас должен был выйти номер «Юность Петра». Мы все переверстали, понимая, что разговор об Александре Третьем важнее, чем разговор о реформах Петра. Потому что мы поняли, что ему лгут, рассказывая про этого царя: вот же, что было на самом деле! Что же вы слушаете мифы имени Михалкова, отца Тихона и Мединского! — Путин, по-вашему, к Мединскому прислушивается? — Откуда ж я знаю. Это спросите Мединского. Он [Мединский] вам скажет, что прислушивается. — Ну, конечно. — Это же вопрос создания фона. Он [Путин] считает, что Мединский — человек очень образованный. Его поколение действительно более образованное, чем наше. Мы с Путиным учили историю конца 60-х годов — тупые, сухие учебники. А тут приходят яркие Тихон, Мединский, [режиссер Никита]Михалков и начинают… Вы помните, что Михалков играл Александра Третьего [в фильме «Сибирский цирюльник»]? Вот оно, отсюда, от киношного образа. Нельзя делать политику от киношного образа. Это неправильно и обидно. — Это будет последний срок Путина? — Нет, конечно. То есть формально — да. Но я абсолютно уверен, что в 2024 году Владимир Владимирович останется, если физические силы будут, первым лицом в государстве. Как бы это пост ни назывался. — Будет, как в 2008 году? — Ну, может быть, круче, с изменением Конституции. — Медведев… — Не имеет значения. Все остальные не имеют значения. Они являются инструментами и шахматными фигурами, до тех пор, пока Путин сидит за доской. Медведев — это умосозерцательная штука. — Почему Путин не уходит? — Здесь две причины, на мой взгляд. Во-первых, после [присоединения] Крыма он абсолютно уверился, что у него миссия — возвращения России в ранг великих держав. Россия должна стать одной из великих держав, вернуться в Ялтинско-Потсдамскую систему. Там есть США, Евросоюз, Китай, но в этом клубе — ни в политике, ни в экономике — нет нас. Миссия еще не выполнена, она только началась. И второе — это вопрос физической безопасности, личной, его семьи. Он [Путин] должен быть под защитой, государственным иммунитетом — он в этом абсолютно уверен. И вы бы на его месте так не ушли. И я бы не ушел. — А у Ельцина безопасность была, когда он уходил? — Путин ему гарантировал, насколько я понимаю. Но Ельцин-то считал, что он свою миссию выполнил. Он демонтировал Советский Союз и создал новое государство. — На днях глава ЦИК Элла Памфилова отчитала пресс-секретаря президента Дмитрия Пескова: нельзя агитировать за президента. Тогда я поймал себя на мысли, что это самое новое, интересное, что было в кампании… — Нет, есть несколько интересных вещей в кампании. Первая история — это транзит от Зюганова к таким людям, как Грудинин, — это изменение лица компартии. Кандидатом поставлен такой странный предприниматель, назовем это мягко. С одной стороны, он говорит, что России необязательно быть великой державой, а с другой стороны — играет под Сталина. Значит, надо признать, что окончательно коммунистическая партия закончилась, в том виде, в каком она была, с 1993 года. Надо знать, что президент Путин главным своим соперником в первые восемь лет, до 2008 года, считал компартию. И одна из его задач была — демонтировать коммунистическую идеологию. — И как договорились с Зюгановым? — Как договариваются? Что-то пообещали. Зюганов, как умный человек, сам понимает, что он не может оседлать левацкие настроения, которые есть. Они должны идти были под лозунгом справедливости, а не борьбы с богатыми и за бедных. А этот лозунг перехватывает на себя Жириновский. Во-вторых, мне кажется, [на выборах] безусловно важной история с Собчак. Это проект, который я бы назвал проектом больших городов. Мы посмотрим, как праволиберальный электорат может преодолеть свое отвращение к гламуру, поняв лозунги и программу Собчак. И очень важно посчитать, сколько она соберет в Москве, Ебурге, Санкт-Петербурге. Вот три города-маркера. И очевидно, что, если она соберет достаточно, то, скорее всего, она двинется дальше: с партией, с кандидатами в мэры, там, где в Петербурге и Москве они избираются. И это очень важно, насколько люди пройдут через этот период тошноты и рвоты, который навязывался, и поймут, что идея важнее человека. Третья история на этих выборах — безусловно, связанная с Навальным: насколько его тактика окажется заметной. Если это будет ошибка, это будет его первая настоящая ошибка, политическая, в его тактике. — А на Болотной не было ошибок? — На Болотной не было ошибок. Она привела к изумительному результату. Скажем, сбор подписей за кандидатов в президенты с двух миллионов сократился до 100 тысяч или 300 тысяч. Регистрация политических партий. Выборность губернаторов. — Губернаторы сейчас какую роль играют? — В среднем — никакие роли. Но есть губернаторы-«тяжеловесы», которые претендуют на вхождение в федеральную повестку дня. Мы их все знаем. Это, прежде всего, конечно, [мэр Москвы Сергей] Собянин. Но в основном губернаторы сведены к операторам. Со времен Беслана, когда были отменены выборы и они превратились в руководителей хозяйствующих субъектов. А политическая часть ушла на полномочных представителей, которые с этим не справлялись совсем. — И сейчас не справляются. — Ну, да. Поэтому, я думаю, что опять после выборов Путин задумается об устройстве политической структуры — с поиском новых ролей полпредов (если они сохранятся), федеральных инспекторов, губернаторов и так далее. Мы видим, что за последние два года 22 губернатора, четверть, были сменены. Резкое омоложение. По-моему, за одним исключением средний возраст 40—50 лет. То есть совсем другое поколение — уже не братья Путина, а племянники Путина. И это поиск абсолютно новой политической элиты. А старой как бы говорят: отдыхайте, ребята, заработали — дышите там, рыбку ловите. Мы это видим и на примере министров, командующих округов и армий, где сирийские генералы вытесняют чеченских. Это новая элита, технократическая, посткоммунистическая, и это любопытный фактор, и за ним надо наблюдать. С Владимиром Владимировичем все возможно. — Насколько, по-вашему, эффективна связка — модерновые губернаторы и президент, который рассказывает, что он — современный человек, «флешку включил»? — Все мои знакомые, которые с ним [с президентом] работают, говорят, что он цифровой экономикой действительно заболел и пытается понять, как это меняет идеологию, социальное поведение людей. Ему это интересно. Все возможно.