5 октября российскому уголовному розыску исполняется 100 лет. Накануне юбилея журналисты «URA.RU» встретились с руководителем Управления уголовного розыска ГУ МВД по Свердловской области Александром Мазаевым. Как идет расследование убийства девушек на Уктусе и ограбления ювелирного салона в центре Екатеринбурга? Исправились ли бандиты 90-х? Виновен ли Лошагин? Могут ли опера пытать на допросах? Какой любимый детектив у главного сыщика на Урале и будет ли у нас в стране все, как в сериале «След»? Все это — в его интервью для «URA.RU». — В каком случае к расследованию преступлений на местах подключается областной угрозыск? — Мы выезжаем на двойные, тройные убийства, разбойные нападения на банки и ювелирные салоны, отделения почты. Занимаемся розыском несовершеннолетних в случае их ухода из соцучреждения или из семьи (дети из неблагополучных семей — это, к величайшему сожалению, легкая добыча маньяков и педофилов). — Как продвигается расследование убийства двух девушек на Уктусе? — Там очень большой объем работы. У нас по нему работают даже сыщики из Москвы — они находятся здесь в командировке. — А что с ограблением ювелирного салона на улице Вайнера в Екатеринбурге? Есть по нему подвижки? — Если человек, который совершил это преступление, прочитает, какие у нас есть подвижки, то он постарается максимально обезопасить себя, чтобы не быть изобличенным. Поэтому скажу так: мы на верном пути и ему уже можно морально готовиться к репортажам про себя. — На счету свердловского уголовного розыска — множество резонансных дел. А какие у вас всплывают в памяти в первую очередь? — Самыми страшными были убийства детей. Никак не могу привыкнуть к этим бесчеловечным преступлениям. Может быть, потому что я сам отец? Одно, совершенно отвратительное и омерзительное, произошло в Новой Ляле в 2013 году — убийство двух девочек (вы много о нем писали). Девочки пошли гулять и домой не вернулись, тревогу забила бабушка. А вскоре в дежурную часть позвонил ветеран МВД — житель Новой Ляли, он нашел труп одной из девочек в реке Ляле, возле своего огорода. Выехали туда: множественные ножевые ранения, весь живот вспорот. Стали искать вторую девочку, спустили воду в реке — и она нашлась, с такими же повреждениями. Стали распутывать — в итоге выяснилось, что преступление совершил ранее судимый в возрасте около 50 лет. Сперва он говорил, что нашел труп, когда пошел купаться. Я осмотрел это место — там все в стекле, свалка, образно говоря. Спрашиваю: «Как ты здесь купался?» Он отвечает: я судим за изнасилование еще в советские годы, поэтому со всеми не купаюсь. Потом начал путаться в показаниях. Поехали к нему домой (на обыске, кстати, вместе со мной был Валерий Задорин — тогда начальник Следственного управления по Свердловской области). При обыске изъяли полотенце, а в нем увидели накладной ноготь. Дал задание операм: проверьте, были ли у девочек накладные ногти? Они привозят фотографию из морга: все остальные ногти на месте, одного не хватает. Мужчина был задержан Следственным комитетом, во всем признался: на месте показал, как совершал преступление. Он сидел на берегу, пил пиво. Девочки сами подошли к нему (они были, мягко говоря, не домашние). Повел их к себе домой, угостил пивом, начал приставать. Они ему резко ответили, слово за слово — он затаил обиду, взял ножик и, когда пошли купаться, расправился с ними. До суда он не дожил — умер в СИЗО, что-то там у него случилось. Другое преступление, которое я часто вспоминаю, мы раскрыли, когда я был начальником криминальной милиции в Первоуральске, в 2010-м году. Позвонили жители двухэтажного барака: говорят, — их соседи затопили, по стенам бежит красная вода. Следственная группа приехала, поднялась на второй этаж. Там в квартире — пять трупов. Кровь настолько залила пол, что, как вода, просочилась на первый этаж и стала бежать по потолку и стенам. Выяснилось, что в квартире была пьянка, к ней присоединился «пассажир», который недавно освободился из мест заключения. Установили, кто он такой, пришли к его подруге, выставили засаду. Когда его задержали, он сказал: «Слава Богу, что вы меня поймали. Я бы еще таких делов натворил!» — Может, таких вообще не стоит отпускать с зоны? — А почему мы должны их там содержать? И на каком основании? Я бы другое предложил. Я вот читал Уголовный кодекс СССР 1938 года — там почти практически за все была высшая мера наказания, даже за кражу социалистической собственности. А сейчас законодательство настолько гуманно! Тот, который пятерых в Первоуральске убил — вот представьте, он освободился, кто его возьмет на работу? Никто. Он нигде не работает, болтается без дела, пьянствует. И, конечно, совершит преступление. Не так давно было убийство 10-летней девочки в Каменске-Уральском, разыскивался некий Агеев. Он сидел за убийство, был отмороженный на всю голову и даже, находясь в колонии, совершал преступления. И его отпускают условно-досрочно чуть ли не на полтора года раньше срока? За какие такие заслуги? Жестче надо, жестче. Я за высшую меру наказания. Я это говорю не как юрист или как сотрудник полиции, а как человек. Да, у нас в стране нет смертной казни, но я бы сделал исключение для педофилов и осужденных за сбыт наркотиков. — Недавно замглавы ФСИН России высказался в пользу заместительной терапии: когда наркоманам бесплатно раздают метадон. Эта практика есть во многих странах Европы и показывает хорошие результаты: наркоман становится подконтролен, снижается уличная преступность… — Я не знаю, как она работает, какие последствия. Надо все анализировать, смотреть, какие есть плюсы, минусы, какой от нее эффект. Однозначной ее оценки я пока не могу дать. Но то, что жесткие меры могут давать результат, это я знаю. Возьмите, к примеру, Узбекистан — далеко не процветающая страна. И живут люди небогато. Но у них за кражу транспорта дают по 8-10 лет лишения свободы. Коллеги из МВД Узбекистана приезжали, я спрашиваю: «Это легенда или правда, что у вас машины оставляют с открытыми дверями и с ключами в замке зажигания?» Они говорят: «Да, действительно, у нас машины не закрывают: мы решили для себя проблему угонов». А у нас? Недавно взяли банду автоугощиков, которые специализировались на дорогих иномарках. Главарю дали четыре года общего режима. Через два года он выйдет по УДО — и все по новой. А потом граждане будут высказывать нам недовольство: «У меня машину украли, вы найти не можете». Но эти преступления совершают далеко не простачки, чтобы найти угнанную машину, нужно проделать колоссальный объем работы. За угнанный велосипед никого не посадят — это не тяжкое преступление. А если его совершил подросток, ему вообще ничего не будет. У меня иногда ощущение, что мы черпаем чайной ложкой из ванны, в которую вода льется из открытого крана. — Тема жестокости наказаний граничит с темой жестокости самих полицейских. Недавно прогремела история подростков из Каменска-Уральского, которые обвинили сотрудников полиции в насилии. Могут ли сотрудники уголовного розыска применять жесткие методы, пытать задержанных? — Нет, конечно. Смотришь порой фильмы военного или послевоенного периода, как там сотрудники НКВД людей мутузили, руки выламывали, пальцы прищемляли. Те, кто это делает, очень недалекие люди. У меня абсолютно отрицательное отношение к ним. Это очень низко, мерзко — причинять боль человеку. Для меня это всегда было принципом: офицер не может так поступать. Мы никогда не призывали к этому, наша позиция: мы не бьем людей, не пытаем их. На моей памяти есть много историй, когда сотрудники полиции проходили подозреваемыми, обвиняемыми подсудимыми по делам о причинении побоев и т. п. Да пусть лучше будет нераскрытое преступление, чем потом сотрудники полиции из-за этого пойдут на скамью подсудимых целыми подразделениями! — Тогда продолжение вопроса: как сделать так, чтобы человек, который, как говорят полицейские, идет в несознанку, все-таки признался? Как расколоть его, не пытая? — Под словом «расколоть» подразумевается колоссальный объем работы по сбору вещественных доказательств, опросу свидетелей. Я могу долго перечислять мероприятия, но смысл в том, что сначала нужно все на него собрать, а потом ему все это выдать в глаза. И тогда он признается. Дать по башке — это самый легкий, простецкий способ. А он потом пойдет и напишет на тебя заявление. И чего ты добился? Поехал в 13-ю колонию (ИК-13 под Нижним Тагилом, где отбывают наказание бывшие сотрудники правоохранительных органов — прим. ред.). — Один ветеран МВД с гордостью рассказывал нам о том, как он однажды светил лампой в лицо экс-губернатору (ныне — сенатору) Росселю. А вы можете назвать уральских VIP, которым вы светили лампой в лицо? — У меня и лампы-то настольной в кабинете нет! Насчет Росселя я сильно сомневаюсь. Может, ветеран это для фарса сказал? Или это был не Россель? А вообще, ВИПы — это не наш профиль. Наши «клиенты» — это сидельцы, пересидки, маргиналы, бомжи. А также бандитские группировки: рэкет, разбои, грабежи, вымогательства, мошенничество, похищения. — ОПС «Уралмаш» сейчас не существует, но отдельные его представители ведут активную жизнь. Как вы думаете, они исправились? — На мой взгляд, да. Знаете, почему? То, что происходило здесь, все эти перестрелки, когда Вагина, например, убивали (кстати, недалеко от здания ГУ МВД), — все это было в 90-х годах, в период «малиновых пиджаков». Тогда сперва были пустые витрины, а потом пришел рынок, начало все появляться — зарубежное, манящее. Глаза у всех загорелись. И начался дележ сфер влияния: Центровые, Синие, Уралмаш. Мы знаем всех, кто этим занимался. Но сегодня, слава богу, уже нет таких разборок. Никто не стреляет, вымогательств с их стороны нет, рэкета нет. Сейчас эти люди (кто-то — отсидев положенное) богатые, состоятельные, вхожи в серьезные учреждения. — На днях у нас вышла новость про Куковякина, вернувшегося с зоны. Он тоже исправился? — Скорее да, чем нет! Я не думаю, что он был счастлив в местах лишения свободы и в международном розыске. Мы, сотрудники уголовного розыска, часто работаем как психологи: иной раз и откровенный разговор с преступником заходит. Нам это важно, чтобы понимать их психологию. И те, кто был в розыске, рассказывают, что это не жизнь. Говорят: «Ваш брат за каждым деревом мерещится, ходишь — оглядываешь. В очереди стоишь — смотришь, кто встал за тобой. В ресторане — кто сел за соседний столик. По ночам слушают: не на их ли этаже лифт остановился? — А реально скрыться, когда ты в розыске? Или сбежать из страны? — Сейчас все возможно: много международных аэропортов, много открытых границ. Были бы деньги! Если финансы позволяют, можно сделать себе поддельный паспорт, да даже пластическую операцию. Раствориться можно. Но сможешь ли ты забыть здесь свои «кресты» — своих родственников, друзей, могилы близких, корни? Вот ты «обнулился»: уехал, поменял паспорт — как будто заново родился, начал жизнь с чистого листа. Но у каждого человека есть сердце, душа. Она тянет домой. Тот же Куковякин, которого вы упомянули, сидел бы сейчас в Эмиратах! Но человек же вернулся! — Следите за судьбой знаменитых сидельцев? Как, например, поживает фотограф Лошагин, которого вы и ваши сотрудники вели? Он, и находясь на зоне, постоянно в новости попадает… — Да я знаю, что у вас целая рубрика про него! Хотя я не понимаю, почему вы, журналисты, такое внимание ему уделяете. Может быть, в силу его популярности в Екатеринбурге. — Просто есть люди, которые до сих пор верят в его невиновность… — Я вам скажу так: не было в этом деле никакой мистики, никаких загадок. Это было обычное убийство на бытовой почве. Все доказательства есть в уголовном деле, прошли все суды (первой инстанции, апелляция, кассация, Верховный суд). Его вина полностью доказана. — С доказательствами понятно, а Ваша личная убежденность, что он виновен, на чем основана? — Я видел многих людей на стадии расследования: и виновных, и невиновных. И, когда обвиняешь человека, который невиновен, он себя совсем по-другому ведет. Если вы сейчас зайдете ко мне в кабинет и скажете «товарищ Мазаев, а ведь вы вчера в Тагиле человека убили», я приведу миллиард аргументов, что этого не могло быть. Да и вы по глазам у меня прочтете, что я там не был и никого не убивал. А когда человек спокоен, как удав, при том, что пропала (а потом обнаружена убитой) его жена… Это только один момент. — Что будет с Сергеем Капчуком (свердловский бизнесмен и политик, недавно вернувшийся в Россию и вызванный в Екатеринбург к следователю — прим. ред.)? — Я им не занимаюсь. Он находился в международном розыске. В подразделении, которое я возглавляю, в отделе организации розыскной работы было розыскное дело. Но он вернулся. Уголовное дело расследует Следственный комитет. В розыске он сейчас не находится. — Какой у вас любимый детективный фильм или сериал? — Мне нравится черно-белый фильм «Деревенский детектив», где участковый Анискин. Он душевный. И время то было хорошее. Доброе было время. Не было все завязано на деньгах. Люди были чище душой, не было у них в голове этих тараканов непонятных: как бы денег заработать, как бы что где подтянуть. Строили великую страну, шли к коммунизму, верили в это. Сейчас все в интернете, где эта чернуха, грязь. На пользу-то это не идет. Ну хорошо, человек стал информирован, а, кроме информации, есть там что-то еще? — Согласен: с идейным-то наполнением сегодня большие проблемы… — Книги люди читать перестали. Люди меняются. Может быть, лет через 20 скажут: «Сейчас тяжело, а в 2018-м нормально было!» Но я вижу, что люди перестали общаться: сейчас все в этих воцапах, соцсетях. Раньше сотовых не было, зато встречались, общались. А сейчас все в интернете. — Но интернет и соцсети, наверное, помогают в расследовании преступлений? — Да, в этом есть свои плюсы. Например, когда по стране прокатилась серия разбойных нападений, преступление было раскрыто с помощью соцсетей. Гастролеры побывали в Челябинске, Башкирии, Тюмени. Два или три раза были в Екатеринбурге, в том числе совершили дерзкий разбой на ул. Бебеля (СМИ публиковали видео). Мы их «срисовали». Один раз, после удачного «дела», они поехали на шашлыки и давай там фотографироваться в обнимку. От первого до последнего все были в соцсетях! Так что это реально помогает. — В России один из самых популярных сериалов — «След»: про некую «Федеральную экспертную службу», в которой есть лаборатория, где все анализы, помогающие изобличить преступника, делаются мгновенно… — Я слышал о нем, правда, сам ни одной серии не смотрел. Добрая такая сказка… — Такого никогда не будет? — Почему? Будет! Слово «следователь» — от слова «след». Человек имеет свойство, прикасаясь к вещам, оставлять следы. И чем больше следов — тем лучше. Раньше мы тоже представить себе не могли, что будем выделять ДНК и раскрывать с помощью этого преступления. Если я не ошибаюсь, только в 2007 году у нас это начали внедрять. Сейчас с помощью анализов ДНК раскрывается масса преступлений. Мы когда-нибудь могли знать, что будет сотовый телефон? Что можно уехать в лес за сотни километров и разговаривать по нему спокойно? Наука на месте не стоит. И я нисколько не сомневаюсь, что этот «След» будет когда-то воплощен в реальность. Я своим сотрудникам всегда говорю: «Развивайтесь — мир не стоит на месте». Надо двигаться вперед, всегда быть в теме. Материал подготовлен при содействии пресс-службы Главного управления МВД по Свердловской области.