Эта история, как и многие другие истории о СПИД-диссидентах, должна была закончиться плохо: женщина не лечилась от ВИЧ и не лечила детей — их забрала опека, а ее саму ждала бы смерть от СПИДа. Но произошло чудо, перевернувшее ее жизнь: взглянуть на ВИЧ по-другому ее заставил 13-летний мальчик, не боявшийся говорить о своем диагнозе. Теперь мама ребенка с ВИЧ — лучшая подруга Марины, а ВИЧ-активисты со всей страны помогают ей бороться за себя и детей. В Тольятти начался суд над жительницей города Мариной (имя изменено): ее обвиняют по статье 125 Уголовного кодекса РФ (оставление в опасности). Вина женщины в том, что она не лечила своих детей от опасных, смертельных заболеваний. 30 октября прошло первое заседание по делу, скоро прозвучит приговор. Санкция статьи предусматривает до одного года лишения свободы. Семья ВИЧ-диссидентки Марина давно уже герой интернета, причем отрицательный: несколько месяцев назад ряд СМИ опубликовал историю о том, как мать-одиночку ограничили в родительских правах за то, что она не лечила свою трехлетнюю дочь от туберкулеза. Одно из федеральных медиа раскрыло и другой диагноз, сообщив, что у семьи положительный ВИЧ-статус: еще пять лет врачи через суд пытались обязать женщину лечить старшего ребенка (сына), а когда он чуть не умер, его забрала опека. Врачи диагностировали у него ВИЧ-инфекцию в четвертой стадии (попросту — СПИД) и назначили ему принудительное лечение. Сейчас 11-летний мальчик находится в детском доме-интернате в Тольятти, а его сестренка живет в соседней Самаре, в противотуберкулезном диспансере. Под наблюдением персонала оба ребенка принимают препараты АРВТ (антиретровирусную терапию). Их мать, несмотря на ухудшающееся здоровье, многие годы не принимала лекарства от ВИЧ: она была убежденным ВИЧ-диссидентом (человеком, отрицающим существование вируса иммунодефицита человека), что и стало корнем многих бед ее и детей. Но в июле случилось нечто заставившее Марину полностью изменить свои взгляды. СПИД-диссидентку спасла ВИЧ-активистка «Мой сын оказался в больнице в одной палате с мальчиком, у которого тоже ВИЧ, — рассказала «URA.RU» Марина. — Когда он увидел, как я раскладываю калетру сына (препарат от ВИЧ — прим. ред.), он стал говорить о ВИЧ — совершенно открыто, свободно. И это ребенок в 13 лет! Меня поразило, с какой легкостью он это делает. Я подумала: «Ты тут живешь столько лет, бьешься, мучаешься. А он совершенно спокойно все объясняет». Ребенок оказался участником первого в России слета ВИЧ-инфицированных детей — он посоветовал Марине связаться с его организатором — психологом Светой Изамбаевой из Татарстана. Та дала контакт волонтера Лены (имя изменено) из ближайшего города Самары. «Мы списались, я приехала на встречу со своим сыном, она — со своим», — вспоминает Марина. «Мой ребенок тоже был участником того слета, я ездила вместе с ним, поскольку давно уже работаю в теме ВИЧ в качестве волонтера, — говорит Лена. — Я рассказала Марине нашу историю: это сейчас все дети с ВИЧ принимают терапию с рождения, а мой начал пить препараты с 11 лет, до этого постоянно были хронические болезни. Она говорит: „У нас же то же самое!“ Поговорили чисто по-женски, по-матерински. На следующий день она сдала анализы на ВИЧ». В ходе этого и других разговоров всплыли важные моменты из истории Марины, которые раньше были неизвестны или непонятны. Например, Лена выяснила, каким образом Марина пришла к ВИЧ-диссидентству. «Врачи давали ей гарантию 100%, что ребенок у нее родится здоровым, а он родился с диагнозом, — рассказывает Лена. — В тот момент она, хотя и пила таблетки, диагноз принять не могла, плюс этот подрыв доверия к врачам после рождения сына». Со вторым ребенком (девочкой) — другая история: ее педиатром была женщина, которая сама оказалась СПИД-диссиденткой. Именно эта женщина-врач пять лет назад выступала в суде, когда врачи центра СПИДа пытались через суд обязать Марину давать сыну препараты от ВИЧ и приводить его на обследования. «Сперва у Марины было просто недоверие и отрицание, а „благодаря“ этому врачу она укрепилась во мнении, что ВИЧ не существует», — говорит Лена. «Переломный» разговор длился четыре часа. «Я всегда хотела пообщаться с такой же, как я, не раз говорила об этом врачам — просила познакомить меня с мамой какого-нибудь ребенка с ВИЧ, — говорит Марина. — Я не видела никакой психологической поддержки — у нас в Тольятти ничего такого нет. После разговора с Леной я поняла, что хочу жить, стала думать о будущем и вскоре с легкостью приняла решение начать принимать терапию». Битва за себя и детей Марина уже почти три месяца находится на терапии. За это время, согласно анализам, вирусная нагрузка (число копий вируса в крови) у нее упала с 980 до 168. Сдавать анализ на иммунный статус (состояние иммунитета) она пойдет в ближайшие дни. Ее «равный консультант» Лена продолжает оказывать ей психологическое сопровождение. Впрочем, по признанию Марины, Лена давно для нее не просто сопровождающий ее волонтер, а близкий друг. Как другу Лене приходится отбиваться от нападок в соцсетях, в том числе и в свой адрес. «Когда ВИЧ-активисты увидели ее у меня в друзьях, начали мне писать: «Что ты с ней общаешься? Она же ВИЧ-диссидентка!» — вспоминает Лена. — Я всем отвечаю: да нормальная она, с ней просто надо было по-человечески пообщаться». Мало того, теперь уже сама Марина помогает ВИЧ-активистам бороться с диссидентами. «У меня есть знакомая 18 лет, которая не хочет принимать терапию, — рассказывает волонтер. — Она как-то позвонила Марине, а та ей: «Ты чего таблетки не пьешь?» Разумеется, ВИЧ-активисты поддерживают Марину в судах — ходят с ней на заседания, а также собирают через соцсети средства на оплату адвоката: от услуг предыдущего защитника, который уговаривал ее согласиться на особый порядок (а значит, признать вину), она отказалась. Адвокат, который защищает ее сейчас, подал ходатайство о возвращении уголовного дела обратно прокурору. По его мнению, оно вообще должно быть закрыто. «Я не вижу состава преступления: для него заведомо должно быть оставление в опасности, а моя подзащитная предпринимала все меры, чтобы установить правильный диагноз, так как имевшаяся у нее информация была противоречивой, — говорит защитник. — Плюс, если уж следствие считает, что она оставила детей в опасности, нужна конкретика: когда это произошло, что она сделала или не сделала, что дети оказались в опасности. Следствие таких обстоятельств не установило». Разобраться с уголовным делом — первоочередная задача, но не менее важная — вернуть детей матери: по мнению юристов, поскольку и она, и дети принимают сейчас препараты от ВИЧ, никаких препятствий для воссоединения семьи нет. Однако решение райсуда об ограничении в родительских правах устояло в апелляции, и добиться его отмены в кассации будет непросто. Суммарно (учитывая и защиту по уголовному делу, и услуги по подаче кассационной жалобы и прохождению кассационной инстанции) на услуги адвоката Марине требуется 50 тысяч рублей — волонтеры объявили сбор этой суммы. Помимо ВИЧ-инфекции, Марине предстоит все-таки разобраться с туберкулезом у дочки. «Наш диспансер ставит ей диагноз „туберкулез“, а независимые исследования это не подтверждают, — поясняет волонтер Лена. — Я недавно отправила документы в еще одну клинику. Раз есть расхождение, надо докопаться до истины». Пока девочка продолжает получать лечение в виде химиотерапии. «Мама тебя ждет» Марина продолжается разрываться между работой и двумя детьми, которые находятся в разных (пусть и соседних) городах. «В будние дни я вижусь с сыном — мне разрешают встречаться с ним два раза по три часа в неделю, а на выходные уезжаю в Самару, к дочери, — рассказала она „URA.RU“. — У нас установлены часы посещений, но, так как медперсонал меня уже хорошо знает, мне разрешают видеться с дочкой дольше положенного: я приезжаю к девяти утра, в субботу, и мы с дочкой до шести часов вечера. И также в воскресенье». В Самаре есть церковь, в которой крестили девочку, по воскресеньям мама с дочкой ходят туда на службы. «В этом храме мы познакомились с женщиной, которая нас принимает, — рассказывает Марина. — Когда я приезжаю, я остаюсь у нее на ночлег, когда забираю дочку, мы тоже приезжаем к ней домой, кушаем, гостим — Татьяна Николаевна нам уже как бабушка. Все вместе ходит в храм. Настоятель берет девочку на ручки, говорит ей „доча“, молитвы с нами читает». По словам Марины, каждый раз, когда она отвозит дочку обратно в диспансер, девочка не просто плачет — у нее истерика. «Она говорит: «Мама, я не хочу к детям, я не хочу в больницу», — рассказывает женщина. — Я ей всегда отвечаю: «Помни, мама тебя ждет!»