1 июня 1979 года под Свердловском произошло событие, изменившее всю современную российскую историю: группа энтузиастов после трех лет поисков в обстановке строжайшей секретности обнаружила и вскрыла захоронение царской семьи. Целых 12 лет участники раскопок хранили эту страшную тайну: повторное вскрытие — официальное, с участием государства — произошло в 1991 году, когда Советский Союз уже распался. В 1979 в раскопках участвовали шесть человек: уральский геолог Александр Авдонин с женой Галиной, московский киносценарист Гелий Рябов с супругой Маргаритой, военный летчик Влад Песоцкий и геофизик из Нижнего Тагила Геннадий Васильев. Авдонин и Рябов подробно рассказали о тех событиях, издав книги «Ганина Яма» и «Как это было». О Песоцком исследователям царской темы сегодня ничего не известно. Последнего, шестого участника группы Геннадия Васильева «URA.RU» отыскало в Ярославле. К 40-летию событий он написал очерк — c разрешения автора мы публикуем его по ссылке: «Секретная операция «Царские останки». Также Васильев впервые за 40 лет дал интервью. Он рассказал, как поисковики избегали слежки КГБ, почему спустя годы из соратников копатели стали друг другу врагами и признает ли когда-нибудь РПЦ царские останки. — История обнаружения царских останков императора Николая II, членов его семьи и слуг хорошо известна: Авдонин и Рябов описывают ее в своих книгах. В том числе там рассказывается, что именно вы отвечали за «операцию прикрытия»: изготовили справку с печатью о том, что ваша группа — это отряд геофизиков, который проводит геолого-разведочные работы. Честно: вы боялись КГБ? — Конечно. До развала СССР было еще более 10 лет. Если бы мы тогда «попались», если бы органы узнали, что мы делаем, сложно сказать, что с нами было бы. Особенно боялись, когда в 1979-м ехали на раскопки. С электрички в лес шли, оглядываясь. Знаете, как преступники идут на преступление? Они замечают все выпадающее из естественной логики окружающей обстановки. Было постоянное чувство опасности. Я специально отстал по дороге, чтобы проверить, что за нами нет слежки. — Ее не было? Гелий Рябов, например, писал про участкового, который в какой-то момент вышел из кустов — это якобы мог быть сотрудник КГБ… — Лично я такого не видел и подтвердить это не могу. Я присутствовал только во время эпизода, когда на следующий день мы поехали на Ганину Яму и милиционер не пропустил нас через барахолку (несанкционированный рынок — прим. ред.) Она работала возле станции Шувакиш по субботам, народу приезжало так много, что милиция выставляла оцепление. Вот нас и не пропускали, несмотря на наши объяснения, что нам не на барахолку, а в деревню Коптяки. Гелий Рябов показал милиционеру свое удостоверение — милиционер удивился, но пропустил. — От исследователей царской темы я слышал предположение, что агентом КГБ мог быть военный летчик Песоцкий, о судьбе которого сейчас ничего не известно. — Абсолютно нет. Вы поймите: я в 1982 или 1983 году поехал за границу и, помню, очень боялся тогда, думал: «Сейчас и выяснится, знает о нас кто-то или нет». Но, раз меня никто не остановил, значит, никто в органах обо мне и о том, что мы сделали, не знал. Если бы знали, меня бы точно не выпустили за границу. Единственный, кто знал, я думаю, министр внутренних дел Щелоков: об этом писала его дочь Ирина (киносценарист Гелий Рябов был референтом главы МВД — прим. ред.) Щелоков был знаком с обращением к Хрущеву от Медведева (сына участника расстрела царской семьи) с предложением найти место захоронения. На это письмо заведующий идеологическим отделом ЦК КПСС Яковлев наложил резолюцию «Считаю, что искать и вскрывать могилу не вызывается необходимостью». Будучи в Свердловске, министр Щелоков попросил сотрудницу партархива привести его в Дом Ипатьева со словами: «Хочу постоять на месте, где упали Романовы». И это именно он, отправляя Рябова в командировку в Свердловск, напутствовал посетить это место. Когда мы вскрыли захоронение и забрали оттуда три черепа, Рябов обращался с ними в разные институты и криминалистические лаборатории, чтобы сделали исследование (правда, никто из экспертов не взялся — все побоялись, прим. ред. И, скорее всего, Щелокову об этом докладывали. Но он никогда напрямую об этом с Рябовым не говорил. Я думаю, вот почему: если бы он спросил и тот бы ответил, что мы нашли царские останки, Щелоков автоматически стал бы соучастником. Гелий при случае мог бы на него сослаться, и тогда министр стал бы уязвимым. — Почему информация о том, что под Свердловском найдены царские останки, за 12 лет никуда не утекла? — Все, кто участвовал в поисках, умели хранить тайну. Это было необходимо. Представьте: вы ограбили банк — вы бы стали об этом рассказывать? — Ваше единство раскололось в 1989 году, когда Рябов дал интервью газете «Московские новости» и сообщил миру, что он нашел царские останки (при помощи товарищей с Урала, но не называя их). Тем самым он присвоил себе все лавры, после чего Авдонин на него обиделся. Как вы расцениваете поступок Рябова? — Когда Гелий предложил опубликовать информацию о том, что они еще в 1979 году нашли останки, Авдонин был категорически против. Он считал, что еще рано. — Но ведь шел уже 1989 год — разгар перестройки, страна была уже была другой! — Но люди-то те же стояли в руководстве. Больше всего Авдонин переживал за жену: Галина Павловна работала учителем английского языка в совпартшколе. Если бы стали раскручивать дело, последствия были бы неизвестно какие. В том числе и материальное положение семьи могло измениться: представьте, ее бы уволили. И Александр Николаевич сказал: «Чтобы наших имен там не было». А потом прошли годы и Авдонин стал ставить Рябову это в вину. — А вы за кого — за Авдонина или за Рябова? — То, что они разошлись по жизни, меня очень огорчает: они оба мои близкие друзья. Авдонину я обязан своей производственной деятельностью: у меня была новая специализация в геофизике — теоретиков было много, я был единственным на Урале практикующим специалистом, и Авдонин был моим учителем. Но и с Рябовым у меня был хороший, тесный контакт. — Поэтому вы в 1991 году в обход Авдонина сообщили Рябову о вскрытии захоронения? — Я считал нужным держать его в курсе. Но он среагировал прохладно: интереса не проявил. — В очерке вы пишете, чтобы между 1979 и 1991 годами каждый год приезжали в Поросенков лог проведать его. Почему же в 1991-м, когда начались раскопки, вы долго не могли вспомнить точное место раскопа? — Мы же там в 1979 году посадили куст, он разросся и был всегда для нас ориентиром. А потом, когда делали новую железную дорогу, вырубили лес и весь его вывезли на эту поляну — он лежал там года два или три. И после того, как все хлысты увезли оттуда, куст погиб (его выворотило). Да и времени прошло сколько! Александр Николаевич помнил по-своему, я — по-своему. Когда в 1991-м перед раскопками поставили забор, я вообще потерял пространственную ориентировку. К тому же мы в нервозной обстановке забыли, что раскоп был в ручье. Когда пришла Галина Павловна, она сразу же сказала: «Да вы что, совсем память потеряли? Вспомните, как мы тогда работали — захоронение было прямо в русле ручья!» — Какова судьба пленок, на которые вы фотографировали раскопки в 1979 году? — Я снимал на кинопленку с контрастностью 130 единиц (такая не продавалась в магазине — один товарищ отмотал мне от еще не проявленной кинопленки три куска, и я снимал на них. Негативы были просто великолепные!). Но я все их отдал Александру Николаевичу, а через год он снова с меня их потребовал. Оказалось, что он, перебирая материалы, выкинул все лишнее, в том числе эти три пленки. К счастью, остались напечатанные с них фото. Но свои фотографии я тоже отдал — прокурору или зампрокурора Волкову, когда возбудили уголовное дело [об убийстве царской семьи]. И сам остался без снимков. — Часть вашего очерка — это дневник, который вы вели в 1991 году, когда несколько дней шли раскопки. Читая его, я поймал себя на мысли, что уже встречал эти строки — они есть в книге Авдонина «Ганина яма». Как получилось, что ваш дневник попал в нее? — Я вел записи по ходу раскопок, а потом в течение двух или трех недель все переписал для письма Гелию. Отослал ему, а второй экземпляр отдал Александру Николаевичу. Он прочитал и возмутился: «Что за прорябовщина!» Но прошло несколько лет, и я вдруг вижу мой дневник в его книге. Кое-что он изменил, поменял местами, но в целом он дал его практически дословно. — Нет обиды на него? — Да никакой. Если бы я был литератором или если бы на мне была хоть какая-то ответственность! Вся ответственность за произошедшее лежала на Авдонине и Рябове, все остальные были только участники, помощники. — Когда вы последний раз виделись с Авдониным? — Лет пять назад. По телефону иногда общаемся — полгода назад последний раз созванивались. — А с Рябовым? — Переписка у нас закончилась в 90-е годы, и с тех пор мы только по телефону общались. Последние месяцы жизни он болел, говорил уже с трудом — в основном жена Ольга за него говорила. Не раз они приглашали меня в гости — очень жалею, что так и не доехал. Уже после его кончины я был у Ольги четыре раза: брал у нее интервью о Гелии — пытался написать книгу очерков (из нее мой очерк и родился). В память о Рябове отправил ей его письма мне, и она включила их в книгу «России страшный год» (переиздание книги «Как это было» с дополнениями, вышла в конце 2018 — прим. ред.) — Как вас занесло из Нижнего Тагила в Ярославль? — Организация, в которой я работал на Урале, закрылась, геологическую экспедицию расформировали. Мне предложить работать на сверхглубокой скважине — я ушел туда главным геофизиком, потом начальником отряда. А головная организация бурения находится в Ярославле, и, видя мое усердие и результаты, предложили переехать в Ярославль, дали квартиру. Я, наверное, последний из тех, кто получил бесплатную квартиру в этом городе. — Не жалеете о переезде? — Бытовые и климатические условия, конечно, лучше, в материальном отношении я выиграл, но я потерял всех друзей. Видимся раз в год, созваниваемся, но по телефону много ли наговоришь? — Сегодня самый главный вопрос в теме царских останков — их признание Русской православной церковью. Пока что отношение многих православных к вам, поисковикам, сами знаете какое: вас называются «гробокопателями». Как к этому относитесь? — Это мракобесие. Но православные люди стали заложниками ситуации: монастырь открыли не на том месте, и они вынуждены защищать его всеми силами. Они сейчас пытаются выбраться из этой ситуации, но пока не получается. Тянут время, думая, что все образуется само собой. Но есть наука и здравый смысл! Нельзя же считать идиотами весь научный мир: проведена уже масса экспертиз, все они подтвердили подлинность останков. — Ваш прогноз: церковь в конце концов признает царские останки? — Конечно, не зря ведь сейчас вновь ведется следствие, но уже под эгидой церкви. К следователю Соловьеву (который вел дело об убийстве царской семьи в 1993—1998 годах и в 2007-2011-м, после того, как нашли останки царевича Алексея и Марии — прим. ред.) действительно были претензии из-за несоблюдения процедур. Сейчас у Следственного комитета более тщательный подход. К тому же Марина Молодцова, которая сейчас ведет дело, сама воцерковленная. Возможно, ей удастся помочь церкви обрести веру в истину.