Создатель и владелец международной компании «Фаберлик» Алексей Нечаев, который 23 года строил успешный бизнес, в 2020 году внезапно решил организовать партию «Новых людей». В интервью «Новой Газете», которое URA.RU приводит «без купюр», он объяснил, что заставило его заняться политикой, с какими сложностями сталкивается оппозиционная партия, и будет ли он принуждать подчиненных голосовать за своих сторонников. — Я почитал ваши интервью, в частности нашему коллеге Алексею Фролову из «Новой газеты Рязани». Зацепила фраза: если бы было понимание, что разрешили заниматься политикой, собрали бы еще больше людей. Но, честно говоря, у меня нет понимания и ощущения того, что сейчас можно заниматься политикой. Кто, на ваш взгляд, дал такое разрешение, в том числе вам? — Нашей партии никто не помешал провести учредительный съезд, документы приняли в Минюсте, мы зарегистрировали региональные отделения, потом получили окончательную регистрацию. Но я понимаю смысл вопроса, он не про формальности, а про суть. Вот моя реконструкция. Видно, что где-то с 2013 года элита неоднородна. Есть люди, которые больше про контроль, про ренту (неважно, это рента нефтяная или административная, или силовая), стабильность — их пароль. Но стабильность сама по себе превращается в собственную противоположность. Стабильность хороша только в сочетании с развитием. А в этом смысле «партия стабильности», куда нужно отнести и коммунистов, и ЛДПР, и «Справедливую Россию», — это только один полюс. А в развитии много людей заинтересовано, это вторая фракция в стране, «партия мирной жизни», которая в политике совсем не представлена. Сейчас прозвучал целый ряд заявок, которые, я думаю, соберут интерес. Время собирания ренты закончилось, это понимают и в суперэлитах. Поэтому то, что политика невозможна, — это представление устарело. И, собственно, мы видим, что нам удалось зарегистрироваться, хотя, конечно, сомнения были. — Политика — это борьба за власть, и если есть борьба, должно быть противодействие. Оппозиционную партию можно отличить от спойлера по действиям в отношении нее властей. В региональных кампаниях, которые уже начались — все тоже как по маслу идет? — Мало где идет как по маслу. — Ну, что бывает? Ограничение агитации, давление на местных представителей? Вы где-нибудь сталкиваетесь с этим? — Сталкиваемся. Например, в трех регионах нам не дают вешать билборды в нужном количестве: Калуга, Ростов-на-Дону, Белгород. Очень важно понять: вот есть сам губернатор, вице-губернаторы, а есть люди, которые хотят быть депутатами, уже себе присмотрели округ, и тут нарисовался кандидат от «Новых людей». Конечно, они начинают, как у нас принято, торговать угрозами, начинают что-то рассказывать, выдумывать, присылать к нам засланных активистов, те записывают на аудио, потом кому-то приносят, делают нарезки, что-то монтируют. Торговать угрозами — это в России основной бизнес. — Ну да, будут подпольные газеты, анонимные телеграм-каналы… — Приключения будут, уже есть. Например, нам камеру видеонаблюдения повесили. Ее не было, не было, а тут — бац! — за неделю до моего приезда прямо перед главным входом в офис повесили камеру. Радует это? Наверное, нет. Была наружка, например, за нами в одном регионе у обоих штабов: в центральном городе и в крупнейшем городе региона. Просто сидела наружка, фотографировала кандидатов, потом кто-то им звонил… Мы туда отправили бывшего сотрудника полиции, он повстречался с местными. Они говорят: «А-а, вы, значит, конструктивная какая-то оппозиция? Мы-то не разобрались, мы-то думали, что вы сейчас будете тут Майдан устраивать. Тогда вопросов нет». Такая страна, надо с людьми разговаривать. — Кстати, о давлении вообще. Вы 23 года занимаетесь бизнесом, и существует ну даже не стереотип, а просто куча кейсов, когда, создавая успешный бизнес, человек сталкивается с противодействием, у него его хотят отжать. Про ваш бизнес я не слышал историй серьезного столкновения с силовиками, рейдерами. Вам просто повезло или вы просто знаете, как решать эти проблемы? — Ну, у нас был кейс. В 2000 году мы с моим товарищем и партнером решили работать совсем «в белую». У нас тогда, как и у всех, была небольшая налоговая оптимизация, наняли в одну компанию инвалидов. И стали работать «в белую». В 2004 году мы были вторым налогоплательщиком в Балашихинском районе Подмосковья. Мы были там в деревне Соболиха, как я шучу — деревнеобразующим предприятием. И местный один деятель подумал: «Если у них налоги такие, значит, бизнес хороший». Было прямо уголовное дело возбуждено, вызывали людей на допросы. Нам насчитала налоговая подмосковная 105 миллионов по акту. Мы не согласились, судились. В итоге нам суд насчитал два миллиона. — Но политика может стать фактором, который поставит бизнес под угрозу. — Если мы все делаем законно и делаем все это в интересах страны, то нам понятийно что можно предъявить? А дальше, если силовики начнут что-то придумывать, ну, обратимся в службу собственной безопасности. — Люди, с которыми вместе вы развиваете бизнес, я имею в виду сейчас тех, кто давно работает в компании, кто вырос в ней, они идут с вами в политику? Это для них свободный выбор? — Первые, кому я сказал, что я решил делать партию, была наша сеть «Фаберлика». У нас же самоуправление: 600 человек в России и около 400 — в других странах, которые образуют предпринимательские лиги, территориальные, региональные и страновые. Я собрал наших людей и говорю: «Я собираюсь делать партию, идти на выборы». Первый вопрос был такой: «Мы правильно понимаем, что если у нас какие-то другие взгляды, то мы будем их придерживаться?» Я ответил, что это естественно, раз мы хотим, чтобы в стране было больше демократии, больше конкуренции. Я знаю, что в «Фаберлике» есть сторонники КПРФ, есть лидеры, у которых мужья в «Справедливой России». Конечно, это их выбор. Дальше — сотрудники. В России у нас полторы тысячи штатных. Немыслимо что-то им приказать. — Ну, а продать идею участия в политике? — У нас несколько человек идет в Рязани в депутаты, «фаберликовцев», больше 10 человек идет в Новосибирске. А в Белгороде никто не идет, люди не видят, для чего им это. Всего у нас около 30 с небольшим человек пошли в депутаты. Если говорить про актив, то, по моим данным, это несколько тысяч человек. Что касается сторонников, я надеюсь, что это будут, конечно, сотни тысяч. У нас в «Фаберлике» миллион консультантов в России и примерно пять миллионов семей — наши потребители. Сколько из этих людей захотят нас поддержать политически? У меня нет никакой экспертизы это увидеть. Посмотрим на региональных выборах. — Скажите, а членство в ОНФ — это политика или общественная деятельность? И вы собираетесь там оставаться? — Я чего-то политического в ОНФ не успел нащупать за полтора года, что в нем нахожусь. Ни у ОНФ, ни у Общественной палаты нет властных рычагов. Поэтому, собственно, парламент областной и федеральный — то место, где надо быть, если ты хочешь что-то сделать. — Вы планируете развивать политический проект только на собственные средства? Я понимаю, что вы обеспеченный человек, но и политика — это недешевое занятие. — Я тоже так думал. Но, во первых, «недешевое» — это не числительное. «До хрена» и «ни хрена» — это не числительные. А во вторых, выясняется, что не такое уж дорогое занятие — политика. Даже выборы. Мы нашли 600 кандидатов с ресурсами. У кого-то свои деньги, у кого-то деньги сторонников, а у кого-то денег мало, но есть, например, 10 тысяч выпускников его клуба многоборья. Если ты берешь лидеров, у которых есть социальный капитал, он превращается в денежный. У нас все люди, которые были, как я говорю, на подсосе у государственных структур, в процессе набора кандидатов отвалились, потому что им звонили и говорили: «Зачем тебе это надо? Ты же понимаешь…». Поэтому карьеристам у нас делать нечего. На осенних выборах будет несколько регионов, где партия помогает избирательный фонд наполнить, но в основном это местные люди свои фонды формируют. У меня благотворительный фонд «Капитаны» примерно в среднем последние четыре года стоит по 300 миллионов рублей в год. Партия не дороже стоит. А те 300 миллионов — это в среднем 10% от прибыли «Фаберлик». Ну была одна десятина, будет две десятины. — Окей, сейчас я вам кое-что зачитаю. — Давайте. — «Каждого человека в любой момент могут наказать с виной или без. СМИ врут, говорить то, что думаешь, — опасно». Это из вашей программы. «Десятилетиями у власти одни и те же люди или их дети. Старые взгляды, подходы, слова, друзья и враги. У нас на глазах формируется новый феодализм, но мы не хотим быть рабами у этих самозваных господ». Если это написать на картонке и выйти к Госдуме или администрации президента, то минимум, что вас ждет, — это крупный штраф, а может, административный арест. Если это сделать несколько раз подряд, как Костя Котов, то можно на зону уехать. В принципе, как показывает дело нашего коллеги Егора Жукова, есть эксперты, которые найдут тут экстремизм и призывы, даже если никуда не ходить. Вы не боитесь, что противодействие может пойти по этому пути? — Как я понимаю, силовики решительно против несанкционированного протеста. Я не поддерживаю то, что Административный кодекс регулирует конституционное право людей на собрания. Но как юрист я говорю, что, если Административный кодекс это регулирует, давайте его соблюдать. Давайте это поправим, когда придем в Госдуму. Но рубеж несанкционированного не перейдем. И есть разница между лозунгом и партийной программой. Мы же предлагаем целый ряд конкретных решений. Мы провели круглый стол, например, по дорожному движению, предлагаем реформу МВД, предлагаем выборность судей. Я понимаю протест человека, стоящего с плакатом, но это не мой метод. Как бы я в бизнесе протестовал, выходил бы с лозунгом: «Почему такие цены?» Я вместо этого иду, торгуюсь. Я же не стою с плакатом: «Почему такой плохой ремонт у меня на фабрике?» Я беру и делаю ремонт. Не стою с плакатом: «Дайте нам новое оборудование!» Иду и покупаю новое оборудование, плачу за него. Вот в этом разница.