Нюрнберг 2.0 (военный трибунал) в отношении властей Украины, чего требуют многие российские политики, возможен при объединении мировых держав, как в 1940-е годы. Но в сегодняшних условиях конфронтации с Западом, РФ вправе судить военных преступников по внутренним законам, заявил в интервью URA.RU экс-первый зампрокурора Москвы, 1-й зампред комитета по законодательству Госдумы Юрий Синельщиков. Если их вину докажут, может быть применена исключительная мера наказания — смертная казнь, считает он. — Многие российские политики требуют организовать Нюрнберг 2.0 — военный трибунал над украинскими националистами во главе с их президентом Владимиром Зеленским за расстрелы людей в Буче, пытки российских военнопленных, восьмилетний геноцид жителей Донбасса и другие преступления. С юридической точки зрения это возможно, или ситуация отличается от 1945—1946 годов, поскольку сейчас Запад настроен против России? — Нюрнбергский процесс проходил при других обстоятельствах. Тогда заинтересованность в его проведении была на международном уровне. Прошли Ялтинская, Потсдамская, Тегеранская конференции. Разрабатывалась долговременная программа преобразования Германии, которая была рассчитана на поддержку многих государств. На подготовку ушли годы. И то мы не смогли договориться по многим позициям. Например, троих немцев оправдали, поскольку достаточных доказательств их преступлений не было. Это пример, когда право было выше политики. Сейчас на это рассчитывать не приходится. Поэтому новый международный трибунал мы создать не сможем. Придется обойтись без Нюрнберга. — Следственный комитет России постоянно заявляет о возбуждении уголовных дел по событиям на Украине, в Донбассе. А в каких правовых границах наш СК может расследовать преступления на территории других государств? — Мы имеем право оценивать что угодно. Но более сложный вопрос — как принимать меры и выносить приговоры. В Уголовно-процессуальном кодексе РФ есть статья, которая предполагает расследование деяний, совершенных за рубежом против граждан РФ. Но практики доведения таких дел до конца пока нет — ни одного приговора. — Каковы перспективы тогда, к примеру, трагедии в Донецке, когда была сбита «Точка-У», в которой использовался запрещенный кассетный боеприпас? Российские законы позволяют судить за это? — Позволяют. Если интересам России нанесен ущерб. — С юридической точки зрения как можно расценивать установку ВСУ в акватории Черного моря якорных мин? — Понимаете, здесь есть одна сложность для дачи оценок. Деяние может быть совершено для защиты своих национальных интересов (а это со стороны Украины можно интерпретировать именно так). И это очень часто противоречит интересам другого государства, поэтому всегда будут нестыковки. — Но минимум десять мин сорвались и находятся в свободном плавании, следовательно угрожают не только России — Турция и Румыния в своих водах уже обнаружили и уничтожили две из них. Это не повод для стран занять консолидированную позицию в отношении Украины? — Сложно сказать. Это уголовное судопроизводство, и нужно абстрагироваться от политики, выслушать все стороны, и потом давать оценки. Пока же верх берут эмоции. — Специальная парламентская комиссия занимается сбором доказательств работы биолабораторий на Украине. В случае получения неопровержимых фактов, это может вызвать поддержку Запада? — Говорить про реакцию Запада пока рано — надо сначала получить фактуру, все расследовать. Мы доподлинно не знаем, что это за лаборатории. Вот рядом с моим домом находятся две биологических лаборатории: одна — закрытая. Вторая — открытая: я пришел, купил какие-то бактерии, чтобы внести в почву в теплице, как мне сказали, от проволочника. И это все рядом. Поэтому сложно делать какие-то предположения по объектам на Украине. В этом смысле создание парламентской комиссии — совершенно правильное решение: нам нужно получить факты. — То есть парламент собирает доказательства, потом подключается СК? — Да, если будет состав преступления, подключится Следственный комитет РФ. — Сколько времени понадобится, чтобы расследовать все факты военных преступлений украинских ВСУ и националистов? — Понимаете, важно разделять — где преступление, где не преступление. Если кто-то бандеровцам памятник поставил, я думаю, это не преступление на территории Украины — здесь права российских граждан не затрагиваются. А если речь идет о создании оружия массового уничтожения или о пытках российских пленных, тогда да, это преступления, и их надо расследовать. Сколько времени это займет, трудно сказать. Надо иметь какой-то задел, мы пока не знаем, когда мы завершим спецоперацию. Наверное, после этого правильно было бы расследовать. По лабораториям — можно расследовать уже и сейчас, нечего ждать. Если нам будет все доступно, парламентская комиссия должна будет работать минимум полгода, потом еще — предварительное следствие СК. Это тоже минимум полгода. Может быть, и больше. Но ясно, что больше двух-трех лет никакое расследование вестись не может — теряется всякий смысл. — Все факты военных преступлений можно объединить в единое дело и расследовать как преступление против народа? — Нам сложно это сделать применительно к другому государству. Мы должны в каждом деле находить наши интересы, должны находить потерпевших россиян. Правильнее и эффективнее было бы, если бы расследование проводилось по УК и УПК Украины сотрудниками Следственного аппарата Украины, а затем дела рассматривались бы украинскими судьями. — Но они этого делать не будут? — Почему не будут? Мы же говорим, что через какое-то время там власть поменяется. Но нужно, чтобы законы там оставались неизменными: если придумают новые законы, по ним уже нельзя будет судить за прошлые преступления. На Украине неплохие и УПК, и УК — они немного отличаются от наших. По кодексу Украины эти действия тоже будут признаны преступными. На территории ДНР можно будет использовать законодательство и украинское, и российское. Если те или иные деяния являются преступлениями, а такие серьезные вещи, о которых мы с вами говорим, они, конечно, будут признаны преступлениями, и в ДНР, и ЛНР их смогут расследовать без проблем. — То есть наши следователи смогут передать данные, которые они успеют собрать? — Да, и это было бы наиболее правильно. «Зеленский мог отдавать приказ о пытках» — Мы говорим с вами о военных преступлениях. Хотелось бы понять в них роль Зеленского. Все, что происходило на Украине, в Донбассе по отношению к русскоязычному населению, пытки наших пленных солдат, дает основание называть его военным преступником? — Мы знаем, что кто-то учиняет пытки наших пленных солдат, но у нас нет доказательств, что их организовал именно Зеленский. Может быть, он отдавал такие приказы, я не исключаю. Но мы не располагаем точной информацией. На Украине много самостийности, и я допускаю, что во многих городах делали политику и отдавали приказы местные власти, о чем Зеленский мог даже не знать. — Но ведь он, во-первых, верховный главнокомандующий, во-вторых, он даже сейчас назначает мэрами донбасских городов радикалов. Как же он может не знать о происходящем? Он осознанно ставит людей определенных взглядов. — Россия и Украина не друзья. Путин и Зеленский не друзья. Зеленский делает то, что считает необходимым, чтобы выйти из этой ситуации с наиболее выгодным результатом для Украины. Иначе его просто убьют, и это может произойти очень быстро — наверняка в его личной охране много слабых мест. Да и много разных мнений, как нужно закончить это противостояние. Если будут найдены неопровержимые письменные доказательства или люди скажут, что Зеленский отдал приказ организовать биологическую лабораторию для производства сибирской язвы, чтобы заносить ее потом в Россию, или отдал приказ уничтожать русских, — тогда можно о чем-то говорить. Это все нужно доказывать. «Моратория на смертную казнь в России нет» — В отношении военных преступников Россия может вернуть смертную казнь? — Моратория нет с 2009 года, когда в последнем регионе РФ появился суд присяжных [в Чечне]. В УК пять составов преступлений за которые предусмотрена высшая мера наказания: убийство при отягчающих обстоятельствах (например, двух или более лиц), посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля, лица, осуществляющего правосудие или предварительное расследование, сотрудника правоохранительного органа, геноцид. Другое дело, что этот приговор невозможно исполнить: закрыты камеры, где такие его приводили в исполнение, и сокращены сотрудники, которые его исполняли. «Для референдумов пока не время» — Проведение референдумов о вхождении республик Донбасса в Россию сейчас возможно? — Пока не время. И вопрос даже не в организации. Как провести референдум, когда люди находятся в окопах? Как сделать так, чтобы их мозг остыл, чтобы ушли эмоции, ненависть, преданность? С Южной Осетией, Абхазией, если они захотят вступить, все легче — там нет войны. А вот в Донецке, в Луганске надо, чтобы люди хорошо понимали, куда они идут. В России ведь тоже есть свои проблемы, и они должны это понимать, они должны проанализировать все. Ведь и в Крыму тоже есть те, кто не довольны. — Позвольте здесь не согласиться. Все-таки ситуация немного разная: крымчане не пережили геноцида, расстрелов, пыток — всего того, что за 8 лет пережили жители Донбасса. И у человека есть свойство: чем больше дают, тем больше хочется. А Украина Крыму за полвека дала меньше, чем Россия за 8 лет. Вы считаете, что у донбасцев будет что-то подобное в головах? Восьми лет им было недостаточно, чтобы сделать выбор? — Я думаю, что для Донбасса, конечно, вопрос решен. Выбора у него нет. Сейчас остаться в Украине желающих будет немного. Даже на какую-то автономию в составе Украины согласятся немногие (но Зеленский на это мог бы согласиться). Другой вариант — остаться самостоятельным государством. Но в таком случае они не выживут больше года, и мы не сможем их защищать. Поэтому разумный вариант один. — Как остальная часть Украины отнесется к тому, что не только Донбасс, но и еще ряд территорий может перейти в состав России? — Они не смирятся с этим. И еще несколько поколений будут вспоминать и говорить, что москали, как они нас называют, не правы. — Несмотря на то, что власть, вероятно, поменяется? — А что власть? Надо знать менталитет этого народа. Пришли москали и завоевали — вот о чем они будут думать. Украинец не захочет просто так подчиняться москалям. Да, если он свою власть сам изберет и будет чувствовать, что независимо избрал эту власть, он может подчиниться. На территории ДНР и ЛНР такую власть удастся избрать. А где-то, например, в Запорожской или в Львовской областях — я не уверен, что избранная власть будет лояльна к России. — То, что Киев бесконтрольно раздал оружие, усугубит ситуацию на таких территориях? — Поймите, украинцы серьезно отличаются по своему менталитету от нас. Украинский национализм возник в начале 19 века, и он всегда существовал. Жестких приверженцев национальной идеи было немного. Само по себе это вроде бы и не мешало близким отношениям между украинцами и русскими. Но никогда украинцы не желали чувствовать себя зависимыми от нас. Для них это оскорбительно — подчиняться москалю. Я знал многих людей в прокуратуре Украины: они не любили москвичей, кто-то даже ненавидел руководителей из Москвы. С другой стороны, они всегда хотели попасть на работу в прокуратуру СССР. Но, даже придя на работу в прокуратуру СССР, они никогда не забывали, что они украинцы. И подчеркивали это. Мы отличаемся от них. Чувство национального самосознания у них выше, чем у русского. Мы часто забываем, что мы великая нация. — Принимаем как данность? — Да. А они не такая великая нация. Они видят себя ущербными, поэтому они и националисты. Конечно, нам на легкую победу нельзя было рассчитывать. Изначально было понятно, что у нас большой перевес в вооружении, в численности армии, но у них моральный дух такой, что его непросто разрушить. Для нас демилитаризация Украины — это не проблема, на это нужно несколько месяцев. Но через два-три года это все может восстановится, если у нас не будет международной поддержки.  — Даже если у России там будет контроль?  — Мы не сможем там держать Вооруженные Силы всю жизнь или несколько поколений. Чем дольше будем держать там наших военных, тем больше к нам будет ненависти. Я срочную службу проходил в Германии, а до этого было обучение в Эстонии. Я видел, как эстонцы нас молча ненавидели. Нас отправляли на сбор картошки, там же работали девушки студентки медвуза. И каждая девушка, которой мы пытались помочь, корзину поднести, относилась к нам презрительно. Я опасаюсь, что, если мы долго будем оставаться на Украине, к нам и там будет такое отношение. В советские времена такого отношения не было: мы вместе против фашизма воевали. Тогда нас война объединила еще больше, чем было до войны. А как будет сейчас — сложно сказать.