В июне 2022 года 24-летний Жан Абдулов участвовал в освобождении села Долгенькое Харьковской области. В ходе ожесточенного боя кадровый офицер российской армии получил ранение, но сейчас продолжает нести военную службу на территории России. Накопленный в ходе боевых действий опыт Абдулов передает новобранцам в одной из воинских частей, расположенных в Приморском крае. О секретах подготовки добровольцев, бесстрашии молодых российских контрактников в зоне проведения спецоперации и бое «вслепую» с ВСУ и наемниками пермяк рассказал URA.RU.  — Жан, сейчас опыт тех, кто участвовал в спецоперации, востребован, как никогда. Поток добровольцев в военкоматы не снижается — наоборот, интерес к военной службе растет. Расскажи, кого ты сейчас обучаешь, и как проходит подготовка? — Обучение проходят люди разного возраста от 18 лет и примерно до 45-ти. Это и контрактники, и мобилизованные. Подготовка многоэтапная. Конкретно я с ребятами отрабатываю штурм окопов, перемещение в составе малых тактических групп по 2-4 человека. Во время учений имитируются настоящие бои: используются шумовые гранаты, петарды и т. д. К примеру, на полигоне стоит ящик, а под него инструктор кладет гранату. Обучающийся поднимает этот ящик и «подрывается». Есть взрывпакеты на радиоуправлении. Они имитируют взрыв 130-й мины, когда человека даже засыпает землей, но без вреда для здоровья. И такие ловушки, растяжки мы с другими инструкторами ставим по всем окопам перед выполнением упражнения. Затем — стрельба по мишеням. Обучающиеся должны не только стрелять из гранатомета, пулемета, но обязательно попадать по мишени, уметь оказать первую помощь. Учатся вести бой в здании. Обучение одной группы занимает не менее одного часа в день и так — у разных инструкторов.  — Что в первую очередь ты прививаешь добровольцам, контрактникам в обучении? Самое главное — умение работать в команде, а не в одиночку, чувствовать плечо товарища. Именного этого я это от них (добровольцев, контрактников) и требую. Если кто-то при выполнении упражнения забывает своего из группы, я ставлю задачу: забыли человека, у вас — «раненый». Вся группа возвращается на исходную позицию и выполняет упражнение заново. При этом им еще и приходится эвакуировать «раненого» по узким окопам.  — Почему в армии это важно — уметь работать в команде? Даже если боец знает, что есть кто-то, кто поможет ему там (в зоне спецоперации — URA.RU) перенести это морально, будет намного легче. Но, проблема в том, что многие ребята стесняются работать в команде, похлопать товарища по плечу, пошутить. При этом они грамотно выполняют упражнение. Физподготовка и умение работать с оружием — всему этому можно научиться, а вот заставить себя общаться с новыми людьми (а их на СВО будет много), бывает гораздо сложнее. Ну, и умение прийти на помощь даже в каких-то обычных, бытовых моментах, тоже важно. Приятно видеть, как ребята на полигоне помогают своему товарищу, объясняют: что и как лучше делать. Зачастую, до некоторых так даже лучше информация доходит, чем если бы объяснял инструктор. И я в такой ситуации стараюсь не мешать. — Кстати, кто быстрее «схватывает» суть, тот, кто помоложе, или тот, кто постарше? Если речь о добровольцах, то, как правило, 30-летнего обучить легче, чем, к примеру, 45-летнего. Понимаете, все-таки, чем старше человек, тем больше рутины в его жизни: семья, работа, каждый день одно и то же. Мозг уже не такой гибкий, и не готов получать новые знания. Ты может быть и хочешь учиться, но воспринимать информацию становится гораздо сложнее. Да, приходят и такие, которые считают, все умеют и знают, и им ничего не надо: «Мне Минобороны платит 200 тысяч, и все хорошо». Но когда даешь задание проползти 100 метров и забрать «раненого», то, преодолев 10 метров, он уже задыхается, потому что курит и отрастил живот. И тогда я таким говорю: «А теперь представь, что ты на переднем крае под непрерывным обстрелом». А далее можно включать фантазию. Меня огорчает, если я вижу, что кто-то просто филонит, ленится выполнять то или иное упражнение. Но мы с инструкторами стараемся таких лентяев собирать вместе. Чтобы в бочке меда не было ложки дегтя. То есть тех, кто не отлынивает от занятий, держим вместе. Но это не значит, что с «лентяями» мы не занимаемся. Просто на таких товарищей приходится тратить больше времени. — Во многом именно от тебя зависит, вернется ли боец со спецоперации живым и невредимым. Это большой груз ответственности. Как ты мотивируешь тех, кого обучаешь? — Я просто вспоминаю себя на спецоперации. Какие у меня были ощущения от происходящего, вспоминаю бой, в котором участвовал. Я каждому объясняю: если вы оказалась на войне, это не значит, что жизнь на этом закончилась. Жизнь продолжается, только теперь она связана с определенными рисками. И как только боец примет ситуацию в том виде, в котором она его встретила, тем более комфортно он будете чувствовать себя в предлагаемых обстоятельствах. — А как армия стала «предлагаемыми обстоятельствами» для тебя? — Я в 11 классе решил, что хочу служить в армии. Поступил в военный вуз. Не в последнюю очередь на выбор повлиял отец, герой-афганец Мишель Абдулов. Он мне часто рассказывал о своей службе в Афганистане. Сам планировал поступать в военный вуз, но не сложилось. И когда узнал о моем выборе, был очень этому рад, всячески меня подбадривал. Он и помогал мне выбирать военный вуз. Я остановил выбор на Новосибирском высшем командном училище. Выучился на командира мотострелкового взвода. После окончания вуза, в 2021 году, попал по распределению в одну из воинских частей Приморского края.  — То есть, перед тобой не стоял выбор участвовать ли в спецоперации? В январе 2022 года, когда Минобороны начало формировать батальонно-тактические группы для участия в белорусско-российских учениях, я хотел поехать на эти учения. Но попасть в состав такой группы сразу не удалось — меня не успели внести в штат подразделения. Приказ об отправке уже не научения, а на спецоперацию, я символично получил 9 мая.  — Что произошло потом? — Вместе с другими военнослужащими бортом из Владивостока нас отправили в Белгород. По пути военный борт заходил в Хабаровск, Новосибирск, и Екатеринбург, чтобы забрать контрактников. В Белгородскую область мы прибыли 12 мая. На аэродроме нам всем сразу выдали обезболивающее, и разбили на подразделения. Здесь нас уже ждали «КАМАЗы». На военных машинах мы проехали, наверное, большую часть Белгородской области. На территории Украины гражданские встречали нас добродушно, приветствовали. Удивительно, что в некоторых украинских населенных пунктах, несмотря на близость фронта, жизнь шла своим чередом. Будто боевых действий и нет. Но напряжение все равно ощущалось. Вдоль дорог по обочинам встречалось множество совсем недавно подбитой вражеской техники. А за отбойниками вдоль трассы Изюм-Харьков — таблички «Осторожно, мины!» Тыловой район, куда мы прибыли, находился недалеко от Изюма, примерно в 20-30 километрах от линии боевого соприкосновения. [В мае 2022 года украинский город Изюм, расположенный практически на границе Харьковской области и ДНР, находился под контролем российских военных. Через город было налажено снабжение наших войск провизией и топливом https://ura.news/news/1052547477 на уже контролируемых российской армией территориях Харьковской области. Учитывая это, ВСУ не оставляли попыток контратаковать город]. — Как был устроен быт военнослужащих там, куда ты попал? — Условия хоть и спартанские, но быт был организован неплохо: несколько блиндажей, вместо кроватей — деревянные настилы. В пользовании у военных своя мини-кухня (военная машина, где готовили пищу), душ, баня. Кроме того, были необходимые вещи, спецсредства и оборудование — помощь о гражданских. Вообще было ощущение, будто выехал на пикник, только с военными и противник все время «держал в тонусе». Как-то сидели мы с сослуживцами в блиндажах в тыловом районе, а по нам работала артиллерия ВСУ. Смотрю, один парень спокойно продолжает есть суп, как будто ничего не происходит. К этому [обстрелам] на фронте быстро привыкаешь.  — Помнишь свое первое боевое задание? Да. Спустя несколько дней после прибытия под Изюм нам дали задание выдвинуться на прикрытие ТОС «Солнцепек», но по пути группа попала под обстрел. ВСУ по нам отработали кассетными боеприпасами. Хорошо, что мы встретили заряжающую машину [для «Солнцепека]. Экипаж этой машины сразу позвал нас к себе, где мы пережидали обстрел. — Ранее ты сказал, что попал в серьезную передрягу на передовой — это именно тот случай? Был серьезный бой, в котором я получил ранение. — Расскажи о том бое подробнее Ближе к концу мая наше штурмовое подразделение получило задание закрепиться на ж/д станции рядом с селом Долгенькое. Но для начала нужно было зачистить от ВСУ близлежащий лес. Около четырех часов утра на зачистку леса выдвинулся спецназ, следом — мы. Противник нас явно ждал, накрыл плотным огнем из пулеметов, минометов, после танки подтянулись. В воздухе то и дело кружили вражеские дроны. Нейтрализовать БПЛА мы не могли, «дронобоек» тогда у нас еще не было. Опытные бойцы дали совет вновь прибывшим: «Услышали дрон, ищите укрытие!» Я огляделся, а пацаны прижались к земле, и не идут в атаку. Тогда я стал некоторых под броники толкать вперед. Сам короткими перебежками продвигался ближе к позициям противника и показывал своим рукой, мол «Давайте, вперед». Из-за плотной «зеленки» (растительность — прим. URA.RU) противника практически не было видно. Приходилось ориентироваться по голосам. Они [солдаты ВСУ] хоть и перекрикивались между собой по-русски, но речь-то все равно с местным акцентом. К тому же, когда по кому-то из них было попадание, они кричали «Двухсотый, трехсотый!» В меньшей степени — была слышна польская и английская речь. Но нам в подразделении говорили, что на стороне ВСУ воюют наемники. И во время этого боя меня поразили наши молодые контрактники. Некоторым ребятам было лет по 20, не больше. При этом пацаны вели себя очень смело, даже нагло в хорошем смысле. Когда во время задания мы сидели в лесу, ждали команды для штурма, один парнишка закурил, прислонившись к дереву. А в этот момент на уровне его головы в ствол пуля влетела. Но он лишь посмеялся и выругался матом. Я с ними до боя общался. Оказалось, что он и еще несколько его сверстников уже повидали многое на передовой. Сами оказывались в серьезной передряге. Даже своего командира вытаскивали из тяжелого боя, когда тот на растяжку попал. Около полукилометра несли его раненого на себе. — Чем закончился тот штурм, о котором ты рассказал? Несмотря на сложный бой, поставленное задание мы выполнили. Хоть и не без потерь. Я сам был ранен — осколок перебил нерв. Ребята мне оказали первую помощь, вынесли в тыл. Затем меня отправили в больницу Белгорода, а уже оттуда я попал в московский госпиталь имени Бурденко, где мне провели хирургическую операцию.  — Знаю, что тебя наградили орденом Мужества за участие в спецоперации. Твой отец размещал фото в соцсетях. Расскажи, за что тебя представили к награде? Если честно, я и сам не знаю. О награждении я узнал уже в госпитале, но четкой формулировки за что именно дают орден, не видел. Я даже не знаю, кто именно ходатайствовал о награждении. Скорее всего, это командир того подразделения, в котором я находился. Его фамилию раскрывать не буду. Думаю, сыграла совокупность факторов: что под плотным огнем поднимал ребят в атаку, что несмотря на мысли отойти назад и перегруппироваться, мы не отступили и выполнили поставленную перед нами задачу. П.с. Во время подготовки материала стало известно, что Жан Абдулов вновь отправился в зону проведения спецоперации.