Французский хореограф Фабрис Ламбер, создающий для «Провинциальных танцев» спектакль «После нас», 13 ноября был в Париже. Он вернулся в Екатеринбург через два дня после серии терактов, оставив во Франции жену и двоих маленьких детей. «Я совсем недавно узнал об очередном взрыве [сегодня в пригороде Парижа Сен-Дени смертница подорвала себя, чтобы не сдаться в руки полиции], — рассказал Фабрис „URA.Ru“. — Это произошло буквально в двух километрах от моего дома». Как говорит хореограф, у него даже мысли не было отказаться от работы над спектаклем «После нас» в Екатеринбурге: «Я абсолютно уверен, что нужно двигаться, работать, заявлять о себе и ни в коем случае не запираться дома. Мы живем на огромной планете, и несколько миллионов человек, которые представляют опасность, не должны менять нашу жизнь». — Работа с «Провинциальными танцами» так важна для вас? Что вы можете сказать о танцорах, с которыми вы готовите спектакль? — Для меня это очень важная встреча: с теми, кто интерпретирует мою работу, представляет ее на сцене. И главное в нашем проекте — индивидуальность. И то, как она выражается в танце. Одной только техники никогда не достаточно. Я стараюсь найти в танцорах силу — ментальную, психологическую, чтобы с помощью интеллекта они могли найти нужные движения. И я очень доволен — это, действительно, хорошее знакомство. В «Провинциальных танцах» — щедрые танцоры: они любопытные и готовые многое дать. — Влияет ли разница менталитета на то, что в итоге видит зритель? — Каждый танцор — личность. Есть ли разница? Возможно, это, как раз, одна из тем нашего спектакля. Во Франции все танцоры хотят быть одиночками. Они — сами по себе. Здесь я вижу, что люди стремятся стать частью группы. У меня даже иногда бывают сложности, когда я прошу кого-то одного принять решение. И я стараюсь ответить в спектакле на вопрос: кто мы — много «я» вместе или единое целое. — Ваш спектакль — философская абстракция? — В этой работе есть очень важный момент — понятие времени. Я пытаюсь через движение показать, что такое настоящее. Остается ли что-то от движения в настоящем в пространстве будущего? Ответ на этот вопрос на сцене — в диалоге с группой, который происходит с помощью света. Я, как хореограф, работаю не только над движением, но и над всем визуальным аспектом в целом. В спектакле «После нас» свет открывает для танцоров пространство, которое они заполняют или оставляют пустым. Обычно мы очень хорошо представляем связь, которая существует между танцем и звуком. Я же хочу подчеркнуть связь движения и света, который следует за танцором. — Вы сказали о настоящем. Оно сейчас очень тревожно, опасно и страшно. Будет ли это как-то отражено в спектакле? — Мне кажется, что сейчас в мире, в сознании происходит какой-то большой переворот. Я не работаю над этой темой. Но реальность, в которой мы живем, проходит через меня. Поэтому я отдаю себе отчет, что, работая на сцене, находясь между танцором и светом, тем или иным образом, выражаю то, что я переживаю. Свет, который мы используем, состоит из внезапных вспышек. Он рваный и в некоторые моменты тревожный. Иногда состояние тела входит в противоречие — со звуком или светом. Так я пытаюсь рассказать абстрактную историю о взаимодействии с реальностью, окружающей нас. — Будет ли для вас важным (если это произойдет) получение «Золотой маски» — главной театральной премии России? — Это было бы большим признанием. Но большее значение, думаю, награды имеют для театра, не для меня. Я думаю, что это просто позитивное последствие для работы. Главное — здесь или сейчас. — Что вы чувствуете здесь и сейчас после трагедии, случившейся в Париже? — То, что произошло, делает нас очень хрупкими. Это, действительно, поворотный момент, который эмоционально нас очень потряс. Буквально у каждого из круга моих знакомых есть кто-то пострадавший в терактах. Сейчас мы постоянно думаем о детях. И при этом все хотим сохранить свою свободу. Это создает дополнительное напряжение. Мы заявляем, что не боимся, но это, конечно, не так. И это ощущение чрезвычайно неприятно. Я понимаю, что события 13 ноября станут причиной большого переворота в мире. И это тоже основание для страха — за будущие десятилетия, будущее наших детей. Мы начинаем по-другому думать о времени.