Что на самом деле творится на Украине? В поисках ответа на этот вопрос на Донбасс ехал журналист «URA.Ru» Андрей Гусельников. Но, как водится на войне, вопросов возникло много больше, при этом ответы на них есть не всегда. На новогодние праздники наш товарищ вернулся в Екатеринбург, и сегодня мы представляем его взгляд на то, что происходит в некогда братском государстве. Или несмотря ни на что все-таки не чужой нам стране? Слово — автору и непосредственному свидетелю событий в Луганске, Свердловске и Донецке. Минус на плюс Три месяца назад в моей жизни случился поворот, который я не мог даже представить. Для начала в одночасье я вдруг перестал работать в печатном издании, которое создавал в Екатеринбурге «с нуля» — в газете Metro. К счастью, в редакции еженедельника остались свои люди — ребята, как и я, с «комсомольским» прошлым (всегда считал и считаю, что в сфере печатных СМИ «Комсомолка» — это лучшая школа). А пост главреда занял человек, которого я сам привел на это место: в последние месяцы в Metro мне приходилось совмещать обязанности редактора и руководителя проекта. Но издатель посчитал, что при наличии нового главного редактора без руководителя можно обойтись, и со мной попрощались. Не вдаваясь в причины кадровых изменений (их, как всегда, целый клубок), остается лишь констатировать: я стал безработным — так же, как сегодня из-за кризиса без работы остаются многие мои коллеги. С луганскими журналистами в казачьем пресс-центре Но грустил я недолго: во-первых, два года — вполне достаточный срок для работы на одном месте, во-вторых, достигнутый при этом результат — достойный, им можно даже гордиться: центральная редакция в Москве неоднократно называла екатеринбургскую команду лучшей среди региональных редакций. В-третьих, в моем вполне себе среднем уже возрасте я понимаю, что если закрывается одна дверь, то это значит, что где-то обязательно открывается другая. Среди разных вариантов где можно было бы себя применить, идея о поездке на Донбасс возникла неожиданно: одна из коллег написала мне, что в ведущем информагентстве Урала — «URA.Rа» ищут человека, который был бы готов туда поехать. Поначалу эта идея расценивалась моими друзьями и мной самим как утопическая, как «прикол», но в какой-то момент я вдруг понял, что это как раз то, чего я ищу. Чтобы поменять минус на плюс, нужно провести всего лишь одну черточку, но — наперекор тому, что было раньше. Надо сказать, что я не был первооткрывателем: «URA.Ru» (кстати, единственное из всех уральских СМИ) ранее уже отправляло своего корреспондента в Украину — Ростислава Журавлева. Мало того, мне даже довелось с ним пересечься: в Metro мы однажды искали героя публикации — уральца, который бы поехал в Донбасс. Рассчитывая, что Ростислав сможет нам в этом помочь, мы обратились к его коллегам. «Мы давно его потеряли — он перестал выходить на связь», — рассказали «урашники». Однако нам все же удалось встретиться с Ростом (еще одно случайное, но знаковое совпадение): оказалось, как раз в те дни он приехал домой на Урал на побывку. А в качестве героя публикации предложил себя: «Вам нужен „боевик“? Это я». В результате мы сделали с ним большое интервью — как с бывшим журналистом, который посчитал своим долгом взять в руки оружие и лично ввязаться в эту войну, а фото Журавлева с пулеметом украсило обложку еженедельника. Потом, когда я по его стопам ехал в Донбасс, Ростислав здорово помог мне: дал несколько дельных подсказок, наводок, контактов. Перед принятием решения о поездке в Новороссию я советовался со многими, но мало кто поддержал меня: семья была категорически против, знакомые крутили пальцем у виска, а один хороший друг — адвокат, чье мнение для меня очень весомо, сказал: «Нечего тебе там делать, пойми: это не наша война!». Лишь один бывший коллега из «Комсомолки» был уверен: «съезди — не пожалеешь!», да еще пара верных друзей рассудительно заметили: «твоя жизнь — тебе решать». Я поступил наперекор мнению большинства и ни разу не пожалел об этом: во время поездки на Донбасс я не просто получил уникальный журналистский опыт — я пережил, возможно, самые сильные эмоции в своей жизни. Очень рекомендую получить такой опыт всем, кто считает себя настоящим журналистом. Даже несмотря на... Краеведческий музей в Донецке. Украинские артиллеристы не ограничиваются обстрелами позиций ополчения Смертельный риск «Не страшно?» Вопрос, который мне задавали чаще всего и до поездки, и во время, и по возвращении. Я всегда отвечал: «конечно, страшно: не боятся только идиоты». Тем более что на Донбассе к тому времени погибло уже четверо российских журналистов, не считая иностранных. Но, во-первых, я ехал туда не воевать. Даже на боевых позициях, я принципиально не брал в руки оружия и, уж тем более, ни в кого не стрелял. Во-вторых, Донбасс — это не только бои и линия фронта, это еще и тыл, это жизнь обычных людей, в которую вторглась война, жизнь воинских подразделений вне боев, это, наконец, становление молодых, только что образовавшихся республик, которые как-то пытаются построить свои маленькие, но гордые государства (вот только как? это очень интересно!). Иными словами, чтобы понять, что происходит на Донбассе, вовсе не обязательно все время пропадать на передовой, большую часть времени, как выяснилось, стоит проводить, наоборот, в тылу. В-третьих, понятно, что самые горячие события происходят на линии фронта, и невозможно писать о войне, не побывав в непосредственной близости от боя. Но и там риск можно пытаться свести к минимуму. Мое хобби — туризм-скалолазание-спелеология, и, признаться честно, я люблю риск, но риск управляемый: если на тебе хорошее снаряжение, если ты умеешь с ним управляться и не теряешь голову на плечах, то тогда тебе не страшно ни на большой высоте, ни глубоко под землей. В переводе на работу журналиста в военных условиях это значит, что если ты в бронежилете и каске, если не будешь лишний раз высовывать голову под пули, то можно надеяться, что в тебя не попадут. Хотя, как известно, пуля — дура, не говоря уже про взрывы снарядов во время обстрелов — именно от них в Донбассе чаще всего гибнет мирное население. В-четвертых, для меня главный сдерживающий фактор — жена и дети. Я старался всегда помнить, что моя главная задача в командировке — вернуться из нее живым и здоровым. Разведрота ополченцев на позиции Кстати, тема погибших коллег всплывала постоянно: в моем общении с редакцией, с местными журналистами. Фотограф из Ростова-на-Дону, с которым мы вместе ездили в лагерь беженцев, оказалось, хорошо знал одного из погибших. «Непоправимое происходит, когда человек теряет чувство страха», — запомнились мне его слова. К счастью, бывает и наоборот, когда судьба бережет человека. В этой связи не могу не рассказать о своей встрече с легендарным журналистом. Это было в Луганске, в гостинице. Вечером в мой номер постучали. В дверях стоял пожилой бородатый мужик: «Это не вы оставили на ресепшне USB-провод?» Его лицо показалось мне очень знакомым. «Как вас зовут? — спросил я. «Николай». — «Варсегов!?» Разумеется, уже через полчаса мы сидели в его номере за рюмкой коньяка по случаю встречи, вспоминали родную «Комсомолку» (он — московскую, я — екатеринбургскую), перемывали косточки общим знакомым, а я искренне радовался возможности пообщаться с живой легендой российской журналистики. Случайная встреча. Николай Варсегов, легенда «Комсомольской правды» Варсегов много времени провел на Донбассе летом, в разгар боевых действий. «Я видел Корнелюка и Волошина за несколько часов до их смерти, — рассказал мне Николай. — У них было свободное место в машине, и они звали меня с собой, но так получилось, что тот блокпост перед поселком Металлист, куда они направлялись, я отснял в предыдущий день и ехать туда не было смысла». Напомню, в результате минометного обстрела блокпоста звукоинженер Антон Волошин погиб на месте, а спецкор ВГТРК Игорь Корнелюк получил тяжелые ранения и скончался позже в больнице. Второй случай — и того хлеще: 2 июня Варсегов «опоздал» на 5 минут к авианалету: по пути его задержал скандинавский коллега. «Я потом по часам засекал свой путь, и получается, если бы не эта задержка, я бы подошел к зданию как раз «вовремя», — говорил Николай. В результате попадания авиабомбы перед зданием Луганской областной администрации погибли 8 человек (в том числе министр культуры республики), ранения получили 28 человек. После историй Варсегова я взял за правило слушаться интуиции и часто поступал не как планировал, а так, как складывались обстоятельства. Пустые слова «Ну как там, на Донбассе?» — «Ну... там война?» — «А...а». Такие многозначительные диалоги мне доводилось слышать не раз. На самом деле первый человек ничего не понял, а второй ничего не сказал. Потому что такие, казалось бы, емкие слова на самом ничего не передают. С британским журналистом Грэмом Филлипсом Вот, например, слово «беженцы». До поездки в Донбасс наша редакция не раз готовила материалы о беженцах, но, лишь побывав в их лагерях в Ростовской области, пообщавшись с десятками беженцев, я понял, что это за люди. На Урале мы, журналисты, старались сильно не расспрашивать их — из деликатности, чтобы лишний раз «не травмировать». Глупость! Если не лезть с дурацкими расспросами, через некоторое время они сами «с удовольствием» расскажут, как и от чего они бежали. Смеясь — о том, как их машина «подпрыгивала» на дороге от взрывов. Как дети из Славянска приезжали в лагеря в разных тапочках — «кто во что успел прыгнуть». «У нас тут рядом аэропорт, и этих звуков многие дети долго боялись: прятались под столы и под кровати, — рассказывала мне в Ростове организатор приюта для беженцев Анна Печорина. — Знаете, как мы их отучали бояться? Подходим с ними к окну, говорим „это российский самолёт“ и машем ему ручкой». Теперь, после почти двух месяцев, проведенных на Донбассе, я понимаю, что у беженцев — несколько искаженное восприятие действительности: в их сознании Луганск до сих пор бомбят, а в Донецке стреляют. Хотя на самом деле в столицы Луганской и Донецкой республик вернулись уже десятки тысяч людей, мирная жизнь там кипит и налаживается полным ходом — насколько это возможно в условиях блокады. «Экономическая блокада» и «гуманитарная катастрофа» — еще два термина, которые ничего не передают. Донбасс — сильный, богатый регион, там шахт больше, чем заводов в Свердловской области. Этим людям не надо слать вещи — шмоток у них полно, в квартирах — хорошие ремонты, а на улицах Донецка и Луганска — множество дорогих иномарок. Вот только денег у них сейчас нет. Беженцы в Ростове, съемка середины ноября. Возможно, многие из них уже вернулись на родину Особенно страдают пенсионеры и бюджетники: еще летом Киев прекратил выплату пенсий и зарплат, а молодые республики за все это время на выплату социальных пособий смогли наскрести лишь раз. В результате вот уже полгода люди сидят без наличных. Продуктов на рынках и в магазинах полно, только купить их не на что. Относительно хорошо живут торгаши, шахтеры (им хоть иногда зарплату платят) или те, у кого есть родственники в России. Остальные выживают, как могут, попросту — голодают. Ходят ежедневно в центры выдачи гуманитарной помощи узнать, будут ли давать что-нибудь в ближайшее время. Хуже всего чувствуют себя инвалиды, пенсионеры, матери с малышами. Даже небольшой продуктовый набор — мука, крупы, консервы — может спасти им жизнь. Это — не шутка. К вопросу о том, можем ли мы чем-то помочь своим братьям. Можем, если хотим. Кстати, «гуманитарная помощь» и «гуманитарные конвои» — еще два ничего не передающих термина. Нет, «по картинке» (как любят говорить журналисты) все красиво: колонна из 60 оформленных баннерами КамАЗов в Донецк и столько же в Луганск, они везут исключительно мирные грузы — стройматериалы, оборудование, продукты питания (сам проверял). Оружия и боеприпасов нет. Вот только оседает вся гуманитарка исключительно в столицах республик. До маленьких городов она почти не доходит. На самом деле, стоит отъехать от Донецка и Луганска 100-200 км — и в маленьких городах вы увидите совершенно другую жизнь. Вот где настоящая ж... Это, наверное, как если сравнивать жизнь в Екатеринбурге и в каких-нибудь Артях. Или в какой-нибудь деревне в Артинском районе (если только это не крепкое фермерское хозяйство на основе бывшего передового колхоза). Кстати, сельское хозяйство на Донбассе тоже есть. И не просто есть — это одна из сильнейших отраслей местной экономики. Это же юг: здесь воткнул ветку в землю, и она растет. Если только твое поле не заминировано, а теплицу не снесло снарядами. В ДНР аграрии даже умудрились выполнить план по посеву озимых и теперь готовятся к весенней посевной. Правда, семена приходится завозить из России контрабандой. «Что поделать, такая у нас сегодня экономика, наполовину основанная на контрабанде», — говорит глава Донецкой народной республики. До глубинки гуманитарная помощь практически не доходит «Нам интересно понять, что там происходит на самом деле?» — напутствовали меня перед поездкой коллеги по «URA.Ru». Для читателей с Урала я должен был стать их глазами на Донбассе. Вот только оказалось, что сделать это, не включая чувств, невозможно. Нельзя рассказать о войне, не пропустив ее через себя. «Война» — это слово, которое вообще ничего не передает. Война здесь очень странная. Она вроде и есть, и в то же время ее нет. Летом украинские войска сначала чуть не смели республики, потом им самим дали «люлей» по полной программе: пожгли в «котлах» и взяли в плен тысячи украинских солдат — вот это была война! Но и активное наступление ополченцев, которое развернулось после этого, было остановлено по приказу. Злосчастный Донецкий аэропорт ополченцы почти освобождали уже несколько раз, но каждый раз поступал приказ отступить. Сегодня основные военные действия на Донбассе — это артдуэли: украинские войска и ополченцы, основательно закопавшись в землю, каждый день обмениваются порциями снарядов. Вот только «наши» стреляют исключительно по позициям, а ВСУ регулярно — еще и по жилым кварталам. Кстати, слово «обстрел» тоже ничего не передает — пока сам при звуке летящего снаряда не упадешь на землю. Пока не увидишь, как люди, ночью прятавшиеся в подвале, днем вставляют в оконные проемы стекла или картонки, чтобы не замерзнуть. Пока не снимешь на фотоаппарат, как разрывами снарядов из «Града» разворотило крыльцо школы. Пока не пообщаешься с женщиной, которая просто шла с дочкой домой, когда на дорогу прилетела мина — и теперь она в больнице, в голове у нее осколок, а дочки уже нет в живых (но мама об этом пока еще не знает — врачи ей не говорят). Когда каждый вечер в Донецке и Луганске слышна канонада, но никто уже реагирует — все привыкли не обращать внимания. Когда на рынке торгуют стройматериалами, и почти весь город уверен, что они — из очередной партии гуманитарки — это тоже война. Когда в красивейшем городе на земле Донецке по ночам, несмотря ни на что, зажигаются фонари и подсветка зданий, а центре города назло врагам стоит шикарная елка — вот это война. Когда работают все магазины, рестораны, даже фешенебельные бутики, а по ночам — развлекательный центр с казино, и при этом в 10 км от центра города почти не прекращается бой — вот это война. Когда командиры Моторола с Гиви дают украинским войскам в аэропорту произвести ротацию (замену) бойцов и даже кормят их — вот это война. Когда другого полевого командира — Бэтмена — убивают свои же: спецслужбы Луганской республики по команде генпрокуратуры расстреливают его бронированный микроавтобус из гранатометов и огнеметов — вот это война. И всем понятно, что это не первая и не последняя жертва во имя укрепления вертикали власти в республике. Здание одного из рынков в Луганске Эта история задела меня лично: незадолго до этого я брал у командира ГРБ «Бэтмен» Александра Беднова интервью, общался со многими его соратниками, и меня всегда были рады видеть в его подразделении. В случае если бы я остался на Новый год, один из вариантов, где я мог бы его встречать — в гостях у кого-то из полевых командиров. Не исключено, что у Бэтмена, и, теоретически, утром 1 января я мог оказаться вместе с ним в его микроавтобусе... Донбасс — это люди За несколько дней до моего отъезда в Екатеринбург глава Донецкой республики в ответ на один из моих вопросов спросил меня, сколько времени я провел на Донбассе. Я ответил: «полтора месяца». «Вот когда проведешь здесь три месяца, Донбасс станет твоей родиной», — заметил Захарченко. Новый год я встречал дома, но, вот что удивительно: поздравительных СМС-ок и сообщений в сетях с Донбасса у меня было больше, чем с Урала. Похоже, процесс обретения второй родины идет полным ходом. С главой ДНР Александром Захарченко Сегодня, когда меня спрашивают, что значит для меня Донбасс, я отвечаю: «Это люди». Это очень хорошие люди, русские люди. Правда, говорят они с немного смешным гэканьем, но они абсолютно наши. Конечно, во всех боевых подразделениях очень много россиян — до 1/4 или даже 1/3 состава. Люди едут в Новороссию со всех уголков России — даже с Якутии. И почти в каждом отряде мне доводилось встречать земляков — людей с Урала. Среди них почти нет кадровых военных, в большинстве своем добровольцы — это люди вообще невоенные. Да, кто-то поехал чисто поиграть в войнушку (особенно из молодых), но большинство приехало воевать за идею. При этом основная часть ополчения — это местные. Сегодня на Донбассе (особенно в Донецке, Луганске и других прифронтовых городах) почти не осталось семей, которых не затронула бы война: кто-то потерял дом, кто-то близких. Эти люди просто защищают свои семьи и свою землю. При этом у них нет ненависти к украинцам. Эта не война русских с украинцами, это даже не война украинцев с украинцами — это гражданская война, которая очень часто разделяет на два лагеря одну семью. В Донбассе все понимают, что воюют не против украинцев, а против украинских войск, против киевской «хунты», против «украинского фашизма». В небольшом луганском городе Свердловске директор школы показывал мне первые классы. Зайдя в один из кабинетов, вместо «Здравствуйте, дети!» он говорит: «Доброго ранку, діти! Сидайте, будь ласка». «Класс учится на украинском. Як факт», — поясняет мне директор. Люди Донбасса понимают, что у «западенцев» к ним откуда-то ненависть, но сами они такой ненависти не испытывают — наоборот, о Западной Украине, о Карпатах народ вспоминает даже с ностальгией. Понятно, что украинские политики не независимы в своих желаниях и действиях. Понятно, что отдавать такой лакомый кусочек, как Донбасс, Киеву очень не хотелось. Но, мне думается, направлять войска против своего народа было катастрофической ошибкой. Ошибкой, которая будет очень дорого стоить Украине. Она уже дорого стоит всем — и Новороссии, и Украине, и России. Конечная же цена, я думаю, вообще всех удивит. На месте падения «Боинга» Надо было договариваться: ну оставили бы себе несколько областей Украины русский язык как государственный — жалко что ли? Ну дали бы им побольше полномочий в рамках какой-нибудь федерации — в мире полно государств с федеративным устройством! Зато остались бы и с территориями, и с налогами, и с углем. В итоге потеряли не только Донбасс, потеряли себя. Украины, такой, какой она была, больше никогда не будет. По примеру Донбасса могут восстать и другие области Юго-Востока. Война будет трудной и долгой, но не потому, что Киев не хочет и не умеет договариваться, а потому, что за сторонами этого конфликта стоят мощные силы: с одной стороны Запад и западные политики, с другой стороны — Россия и русские люди. Я понимаю, что политики мыслят другими категориями, нежели мы: для них плюс-минус поселок, город, область, страна — лишь вопрос цены, по которой можно что-то разменять. Но для России и россиян Донбасс — это нечто большее. Это наши люди, которые связаны с Россией кровными узами (кстати, так же как с другими областями Украины!). Даже если Россия вдруг отвернется от Донбасса, помощь простых россиян никуда не денется. Ведь для нас это не чужая война.