Развитие гражданского общества в ХМАО под угрозой. Так эксперты сегодня оценивают работу общественных организаций и фондов. При этом роль гражданского сектора все чаще обсуждается политической элитой. В начале ноября президенту России Владимиру Путину представят новый рейтинг регионов — развития гражданского общества. С какими проблемами столкнулись общественники в ХМАО, как выглядит идеальный политик, чего ждать Югре в следующем сентябре и чья жадность мешает помогать детям — в интервью с учредителем двух крупнейших благотворительных фондов Ханты-Мансийского автономного округа — фонда «Благо Дарю» и «МЫ ВМЕСТЕ», политтехнологом Алексеем Шипиловым. — Сегодня большое внимание уделяется развитию гражданского общества. Какую роль в Югре занимает гражданский сектор? — Роль гостей в последнем ряду. С одной стороны, гражданский сектор явно недооценен. С другой — он просто не развит, в нем не остаются профессионалы. Люди уходят либо в политику, либо в бизнес. Остальные остаются, потому что очень сильно любят свое дело, либо понимают, что они не будут востребованы где-то еще. Если говорить о влиянии на те или иные процессы — гражданский сектор не играет никакой роли, кроме той, которая ему отведена. И эта роль — не партнеров, способных выражать свое мнение и последовательно его отстаивать или что-то создавать для общей пользы, а «говорящих» зрителей. Сегодня много шума на эту тему, кто-то даже упивается своей «общественной» значимостью, но это все пустышка. Ситуация в ХМАО не сильно отличается от общей ситуации в стране. Мне интересно наблюдать за развитием ОНФ, но это больше политический проект, чем общественный, и поэтому, я думаю, что в 2016 году он завершится или перейдет в иную плоскость. Некоммерческий сектор — огромный ресурс, но его задействуют на 10 %. В этот процент входят случаи, когда нужно провести очередное публичное мероприятие для галочки. Покажите хотя бы один общественный совет из сотни созданных с конкретными целями и достигнутыми результатами. Сегодня в ХМАО более полутора тысяч организаций, из которых работают в лучшем случае тридцать-сорок. Постоянно работают и того меньше. Я подчеркиваю, именно работают, а не просто зарегистрированы или занимаются имитацией бурной деятельности. Вспоминаю одно отчетное выступление руководителя общественной палаты, которое состояло сплошь из участия в заседаниях, мероприятиях, совещаниях. Весь отчет из действий и ни одного законченного результата — вот так некоторые общественники представляют себе свою работу. Смешно. Критикуя — предлагай, как говорится. И я бы предложил, более того, предлагал еще несколько лет назад, изменить подходы к развитию некоммерческого сектора. Просто дела никому до этого нет, куда интереснее заниматься «общественной экспертизой законов», круглыми столами и прочей чепухой. Основная концепция состоит из нескольких предложений. Во-первых, изменить критерии оценки деятельности НКО. Во-вторых, изменить подходы к поддержке НКО. В-третьих, растить лидеров с помощью НКО. То есть встроить НКО в систему отбору кадров для всех уровней. Это, с одной стороны, популяризация общественной деятельности и хорошая мотивация для молодых лидеров, а с другой — проба сил и получение опыта. Для власти, да и бизнеса тоже, это означает на практике увидеть способности тех людей, которые завтра смогут занять определенные ключевые посты у них. Основная идея такого подхода в том, чтобы политика в области работы с гражданским сектором строилась на принципах партнерства и полезности, а не как сейчас — принеси-подай, уйди, не мешай. НКО должны решать свои общественные задачи, ради которых они создавались, а власти помогать им в этом. Получится обоюдная выгода, власть получает удовлетворенные сообщества, группы, граждан и решает проблемы. А НКО смогут активно развиваться и, если рассматривать гражданский сектор как партнеров, которые обозначают болевые точки, недоработки, выражают свое недовольство. То есть можно избежать протеста, революции. Недовольства, больные вопросы можно решать всегда в правовом, мирном русле, иначе, эти группы, не дождавшись решений своих вопросов, выйдут на баррикады… — Вы говорите, НКО должны работать? Это означает, что они должны зарабатывать? — Это означает, что некоммерческая организация, как и организация любой другой правовой формы, обязана что-либо производить. То есть у каждой организации должен быть свой продукт, своя цель. И оценивать эффективность организации необходимо только через продукт, а не как сейчас по количеству лет существования организации на бумажке. Ведь это легко, смотрите, картинка сразу меняется. К примеру, создали общество по защите памятников. Определили, например, цель — защищать памятники, ради, скажем, сохранения традиционной культуры. Следовательно, продуктом может быть спасенный или восстановленный памятник культурного наследия. Собрались через год, оценили работу, посмотрели отчеты. Сколько памятников сохранили, спасли. Если ни одного, вопрос, чем занимались, какие вопросы решали. И решили, что этой организации никакой помощи не выделять. Потому что это «кружок по интересам». Если посмотреть на работу НКО под таким углом, изменить систему оценки на результативную, то получится крайне неприглядная картина, работающих организаций окажется крайне мало. И более того, я бы именно из представителей таких, работающих НКО, формировал общественную палату. — Какой продукт у ваших фондов? — У фонда местных сообществ «МЫ ВМЕСТЕ» продуктом является решенная проблема местного значения с помощью местных сообществ. Например, построили детскую площадку с помощью собственных усилий жителей, местных организаций — это результат. Фонд выступает катализатором таких позитивных изменений и тем самым повышает качество жизни на конкретной территории. А ключевым носителем изменений являются местные сообщества, сами люди. Эта модель востребована и нашими партнерами, круг которых растет с каждым годом. У фонда помощи детям «Благо Дарю» другой продукт — восстановленная жизнеспособность ребенка с заболеванием ЦНС. Мы понимаем, что вылечить полностью ребенка невозможно, но восстановить его жизнеспособность вполне реально, то есть этот ребенок сможет в будущем быть самостоятельным, не зависеть от семьи или опекунов. Он сможет выучиться, сможет работать и приносить пользу обществу, которое когда-то помогло ему восстановиться. Среди людей с диагнозом ЦНС есть предприниматели, спортсмены, то есть люди с таким диагнозом способны жить нормальной жизнью. И на это работает наш фонд, мы помогаем обрести свой шанс, остальное зависит от них самих и современной медицины. — А кто вам помогает достигнуть результатов? — В проектах фонда «МЫ ВМЕСТЕ» активно участвуют его учредители — Андреев Алексей Владимирович и Сергей Павлович Алексеевич. Сегодня доля участия выходит примерно 50 на 50, то есть половину вкладывают учредители, половину фонд привлекает от других партнеров. К тому же мы сумели построить новую модель управления здесь, так как фонд ориентирован на большие социальные инфраструктурные проекты, мы решили самостоятельно зарабатывать. Участвуем в конкурсах, выигрываем, реализуем. На заработанные средства реализуем социальные проекты. У фондов ведь нет такого понятия как прибыль, поэтому все средства идут на реализацию социальных проектов. Фонду «Благо Дарю» помогают разные организации, включая большое количество частных лиц. В основном средний и крупный бизнес Сургута. Есть компании федерального уровня, находящиеся в Москве. Ежегодно благодаря нашим партнерам мы имеем возможность помогать примерно ста пятидесяти детям с разными формами заболевания со всего ХМАО. В целом сегодня становится сложнее привлекать ресурсы, многие компании просели, особенно строительный бизнес и автосалоны, которые с нами традиционно сотрудничали. Но, думаю, справимся, мы меняем подходы, стараемся найти новые возможности в изменившихся условиях. Нужно понимать, что помогать больше некому, если не будет фондов, родителям самостоятельно лечить своих детей будет крайне тяжело, а помощь государства очень ограничена. — А крупный нефтяной бизнес помогает? — В городах, где работают фонды, ситуация разнится. К примеру, нефтяники со своими миллиардами в благотворительных программах фонда «Благо Дарю» не участвуют. Ничего личного, но для себя сделал вывод, что наши нефтяники застряли где-то в каменном веке, им не знакомы такие понятия, как корпоративная социальная ответственность, давно вошедшие в корпоративные лексиконы современных международных компаний. Газовики и энергетики, кстати, более продвинуты и социально активны, с ними «Благо Дарю» реализует ряд благотворительных программ, участвуем в их корпоративных программах. Всегда отзываются и по мере сил помогают. Например, в настоящее время реализуется масштабная благотворительная акция «Миллион мелочью» совместно с компаниями «Газпром переработка» и «Газпром трансгаз Сургут». Фонд «МЫ ВМЕСТЕ» в Мегионе активно сотрудничает с градообразующим предприятием «Славнефть-Мегионнефтегаз», в Пыть-Яхе нас поддерживает «СИБУР», реализовали крупный проект с «Газпромнефть-Хантос» в Горноправдинске. Отмечу, что проекты этого фонда в городах в силу своих возможностей поддерживают организации малого и среднего предпринимательства. — Каковы результаты работы ваших благотворительных фондов «Благо Дарю» и «МЫ ВМЕСТЕ»? — Главный результат «Благо Дарю» — это ежегодное лечение более 150 детей на протяжении почти семи лет работы Фонда. И полученные результаты детей от этого лечения. Мы собрали на сегодняшний день порядка 35 млн рублей на эти цели. Главный результат «МЫ ВМЕСТЕ» — это успешные реализованные социальные проекты в нескольких муниципалитетах Югры на общую сумму порядка 60 млн рублей. Проектов очень много, и они относятся к разным сферам жизнедеятельности, от устройства спортивных и детских площадок до поддержки юных талантов в спорте, культуре, образовании. — Как в целом оцениваете развитие благотворительности в Югре? — В округе развита в основном корпоративная «обязательная» благотворительность. Это когда власть и бизнес договорились, что делятся друг с другом теми или иными ресурсами. Наша благотворительность, я ее называю, настоящая целевая благотворительность, не очень развита. Во-первых, в ХМАО не так много фондов в принципе, которые бы развивали благотворительность. Во-вторых, не все выдерживают. На моей памяти прекратили работу 3 фонда. Я считаю, что наши фонды на сегодняшний день в ХМАО — это единственные и самые крупные благотворительные организации по результату деятельности в первую очередь. Мы — единственные, у кого внедрены стандарты прозрачной отчетности. Мы раскрываем ежемесячно всю информацию о полученных средствах и их расходовании. Но и нам, и другим, есть над чем работать. В первую очередь нужно повышать уровень доверия к фондам. Бороться против так называемой стихийной благотворительности, когда человек не знает, на что пошли его средства и дошли ли они вообще до адресата. В Сургуте и ряде других городов мы хорошо продвинулись. Сегодня что один, что второй фонд — это организации с высоким уровнем доверия у своих партнеров. Поэтому нужно продолжать работать, остальное придет, ведь потенциал огромен. — Возвращаясь к общественникам. Сегодня жители-активисты все чаще заходят в политическую сферу, работа ОНФ тому показательный пример. В начале ноября российскому президенту Владимиру Путину представят новый рейтинг регионов — развития гражданского общества. Возможно, он станет дополнительным рейтингом оценки губернатора. На ваш взгляд, должны ли общественники участвовать, влиять на политику? — Политика — борьба множества интересов. Это — одно из определений понятия политики. И в этом смысле, конечно, гражданский сектор обязан участвовать в политике. Всегда та или иная организация представляет интересы какой-то общественной группы, и, соответственно, должна отстаивать интересы этой группы на всех уровнях, включая политический. Среди общественников много лидеров, настоящих, принципиальных и подготовленных. Общественники — это еще и «Клондайк» по поиску новых лидеров для политических партий всех мастей и исполнительной власти. Не зря же был создан ОНФ. В нашей политической сфере пока еще мало профессиональных политиков, но верю, что эта ситуация начнет меняться. В первую очередь с приходом конкуренции. Возможно, в том числе, ОНФ — это как раз своего рода попытка найти, апробировать общественных лидеров и перевести их в политическую плоскость. Не зря же ведется сотрудничество с разными партиями. И это интересно. Предположите, что кандидатами в региональные парламенты становятся самые сильные, прошедшие подготовку в общественной работе, либо сельских, муниципальных Думах и на деле себя проявивших. И это не праймериз партийные, а это серьезная многолетняя школа подготовки лидеров. Такие лидеры способны выдавать куда более лучший продукт, нежели чем сегодня мы наблюдаем. К сожалению, пока у нас действует система отбора наоборот, я ее называю «пальцевая», кто-то тыкает пальцем и тот идет избираться, не всегда понимая зачем, даже для себя. В полной мере пронаблюдал это в Сургутской думе, когда был депутатом. 3-4 заинтересованных депутата, способных формировать и выражать мнение, остальные «тихое» безразличное большинство или заинтересованные в собственной выгоде. Какую политику с такими делать? Серую, безвольную, вызывающую протест или апатию. А потом мы удивляемся низкой явке —, а это в первую очередь проявление апатии у граждан. — Образ идеального политика существует? Можете поделиться? — Для кого, для меня? Я поясню на примере. Для меня близко к идеальному образу политика тот, который я создавал долгое время, это образ депутата Андреева. Он сочетает — разумность, принципиальность, продуктивность. Последнее — самое важное. Я не знаю в ХМАО ни одного человека, сделавшего для своего избирательного округа больше, чем он. Если назовете, готов пообсуждать. Из молодых, кстати, могу тоже привести пример — это мои хорошие товарищи, сургутские депутаты Ринат Айсин и Дмитрий Пахотин. На мой взгляд, в них, как в политиках, есть такое же сочетание, плюс огромное желание и энергия. Что компенсируется отсутствием больших ресурсов, но на результате не отражается. Подчеркну, я даю оценку, только опираясь на результаты их работы, то есть продукты, ничего личного здесь нет. Такими и должны быть все депутаты, уверен, что такие люди есть. А еще лучше, если такие люди, продуктивные, нацеленные на результат и вместе с тем принципиальные, будут работать в исполнительной власти. Уверен, что образ власти может измениться через людей. — Что вы предлагаете конкретно для изменения отношения к власти? — То же самое, что и для изменения отношения к гражданскому сектору. Результативный подход и оценка не за процесс, а за конкретный результат. И, конечно, само отношение нужно менять у чиновников к людям. Простой пример. Совещание по здравоохранению под председательством заместителя губернатора Путина. Много профильных чиновников. Обозначаю проблему. Так и так, по статистике в ХМАО наблюдается рост рождаемости детей с заболеванием ЦНС. Нужно что-то с этим делать. Обозначаю проблему, жду, что обсудим, вместе поищем решение и, в конце концов, что-то с этим сделаем. Как и должно быть в нормальной системе. В ответ услышал обвинения в свой адрес, но последнее больше всего удивило, прозвучало сакральное, а что вы сами-то предлагаете? Я, конечно, предложил, в меру своего не медицинского образования. Но. Сидят профильные чиновники от медицины, наверное, искать квалифицированные решения — это их работа в том числе. В итоге, больше не езжу на подобные бесполезные совещания. У них там иная реальность. Это не подход профессионалов, которые работают на результат. Это подход махрового чиновника, который «засиделся» не в том кресле. Что касается предложений, а как бы можно было бы поправить. На мой взгляд, в основе работы любого чиновника должен лежать «социальный маркетинг». Понятие несколько непривычное для сферы государственного управления, но привычное в бизнесе. И вполне применимое к госуправлению. Необходимо давно пересмотреть подходы к управлению, сделать их более конкурентными и результативными с точки зрения конечной оценки. Власть должна оказывать услуги, а граждане пользоваться ими и оценивать эти услуги. Как в бизнесе. Бизнес создает продукт, который затем продается потребителю, и потребитель, покупая продукт, тем самым дает оценку качеству продукта. И если продукт плохой, то рано или поздно бизнесмен разоряется, так как потребитель перестает покупать его продукт. Все очень просто, вместе с тем эффективно. То есть в основу кадровой политики в ХМАО необходимо ввести основные принципы этого подхода — чиновник должен так организовать работу в своей области ответственности, чтобы максимально удовлетворить и создавать продукты высшего качества для своих потребителей, жителей ХМАО. Это и есть основная цель власти как управленческого органа, на мой взгляд. — Сами в политику не планируете? — Я занимаюсь политикой уже 15 лет в разных ролях. Агитатором начинал, помощником депутата, депутатом был, являюсь политтехнологом, избирательным технологом. Какое-то время пробовал себя в роли политолога, но это явно не мое — теоретизировать о том, как оно может быть, или объяснять поступки других, лучше самому взять и сделать. Так что я, можно сказать, профессионально занимаюсь этой областью и планирую продолжать это делать. А роли тут могут быть разные. Важен ведь «не портфель», а тот производимый продукт, который можешь создать с помощью него. И, конечно, удовлетворение от достигнутых целей. — Спрошу тогда как у политтехнолога. К чему готовиться Югре на выборах 2016 года? — К жесткой политической схватке в новых политических условиях. В ХМАО сегодня очень много конфликтов и противоречий, которые носят скрытую форму. Рано или поздно они выйдут наружу, если ими перестать управлять. Кто сегодня управляет внутренними конфликтами? Кто создает понятные и приемлемые правила игры? Кто формирует повестку? Я не вижу. Системно внутреннюю политику со времен Филипенко никто не отстраивал. Старую машину сломали, а новая пока только в процессе сборки. К 2016 году мы подходим с рядом противоречий и отсутствием четких внутренних правил игры. Нет правил, значит, есть понятия, как себя можно вести ради результата. Что мы и наблюдаем прямо сейчас. Внутренний кризис в Урае. Конфликты в Сургуте, Нефтеюганске и ряде других территорий. Сегодня политику пытаются менять, задан новый федеральный тренд на легитимные «честные выборы». Система в этих новых условиях может дать серьезный сбой, она пока, на мой взгляд, не уловила тенденции и не готова к изменениям. Чего не скажешь про оппозицию, они быстро смекнули, как можно воспользоваться новым трендом на «легитимность». Власти нужны эффективные политические менеджеры, способные решать задачи в изменившихся условиях. А их попросту нет. Есть партийные функционеры и чиновники, но у них другие компетенции. И одна большая катастрофа в области результативности под названием — «я не хочу брать на себя ответственность». Оппозиция в ХМАО перспективная, но системно никто из них не работает и поэтому результат ниже, чем мог бы быть. ЛДПР — единственные, кто более-менее системно строят работу. У остальных ряд внутренних конфликтов и отсутствие системной деятельности. «Справедливая Россия» сменила тактику и, скорее всего, будет строить кампанию на личном образе ее лидера, Михаила Сердюка. Участвуя в губернаторской кампании, ему удалось сформировать собственный положительный образ и заявить о себе как очень перспективном политике. Он сегодня один из немногих публичных политиков в Югре, обладающих реальным электоральным рейтингом. И это в условиях жестких ограничений. Так что он себя еще проявит по одномандатному округу в Госдуму. Как бы то ни было, оппозиции нужно уже сейчас активизироваться, вести политические проекты, создавать поводы, заявлять новых публичных лидеров. При условии наличия ресурсов, роста протестных настроений и отсутствии системной работы во внутренней политике округа, оппозиция может совокупно набрать до 50 % на будущих выборах. А если ей удастся договориться между собой, выставить реальных сильных лидеров, то результат партии власти даже в 40 % покажется сказкой. — Спасибо.