На этой неделе президентская кампания вошла в решающую фазу: стартовал период предвыборной агитации. За оставшееся время кандидатам в президенты предстоит максимально мобилизовать свой электорат и донести до него нужные смыслы. О том, как это сейчас получается у главных новичков кампании — Павла Грудинина и Ксении Собчак, почему Владимиру Путину не нужны дебаты, а элитам нельзя расслабляться накануне почти предсказуемой победы главного кандидата — в интервью Константина Костина, главы Фонда развития гражданского общества (ФоРГО), советника первого замглавы кремлевской администрации Сергея Кириенко. — Константин Николаевич, учитывая, что победитель фактически уже известен, какие вызовы предстоящие выборы президента создают для федеральных политических элит? — Мне кажется, что главная проблема и главная ошибка — это недооценка самого фактора кампании. Понятно, что результат в значительной степени предопределен. Но для Владимира Путина как настоящего политика большое значение имеет не просто «что», но и вопрос, «как». Выборы — это самое удобное время поговорить с представителями больших социальных групп о том, как будет жить страна в ближайшие шесть лет, какие перспективы будут закладываться на более длительный срок в политике, в экономике, в социальной сфере. Коллективная эмоция в ходе больших электоральных циклов повышается, становится концентрированной, и это имеет огромное значение для политика и его дальнейшей стратегии. Но подчас этот факт недооценивают. К слову, немало представителей элит расслабились и считают, что все уже понятно: надо как-то так максимально спокойно дожить до дня голосования — и все. Сейчас они сосредоточились на борьбе за свое место в строю после марта 18-го. — Проблема явки стоит перед регионами? — У каждого региона есть своя электоральная история и типичная явка на выборах. В том числе на выборах президента. Средние параметры очевидны. Речь должна идти о другом. О качественной и системной работе на этапе подготовки к дню голосования. Это и информационная кампания, которая, к слову, в этом году одна из самых интенсивных, и работа по актуализации списка избирателей. Надо провести нормальную кампанию и воспользоваться законодательством и теми возможностями, которые дает законодательство. — Одним из важных событий президентской кампании стало самовыдвижение Владимира Путина: можно ли увидеть в этом негативный сигнал для «Единой России»? — Все подобные разговоры — это спекуляция. И сам Владимир Путин никогда оснований для этого не давал. Его выступление на съезде перед выборами в Государственную Думу, на съезде, когда «Единая Россия» заявила о его поддержке — это констатация того, что президент считает «Единую Россию» своим политическим соратником. Владимир Путин всегда очень внимательно относится к своим словам и, если вы посмотрите на все заявления, которые в адрес партии звучат в течение последних 17 лет, то станет очевидно, что «Единая Россия» на сегодняшний день имеет твердый статус президентской партии. Поэтому у нее серьезная мотивация на этих выборах как следует поработать и проявить себя. — Но почему тогда был выбран сценарий самовыдвижения? — Мы с вами еще год назад говорили о том, что кампания, скорее всего, будет носить референдумный характер. И Путин, на сегодняшний день, шире партийных рамок. В истории каждой страны бывали такие лидеры. Первый федеральный канцлер ФРГ Конрад Аденауэр был шире партийных рамок ХДС/ХСС. Франклин Рузвельт тоже был шире партийных рамок демократов. И Владимир Путин сегодня тоже. Кроме того, если вспомнить наш доклад о путинском большинстве, есть огромное количество людей, которые на выборах в Государственную Думу голосуют за оппозицию: за коммунистов, за ЛДПР, за другие партии. Но на выборах президента заявляют о желании поддержать Путина. Вы можете увидеть в нашем докладе, сколько в каждой партии таких людей. И для них отсутствие в бюллетене названия выдвинувшей партии облегчает выбор. А поскольку ситуация с точки зрения внешних и внутренних вызовов довольно драматичная, крайне важна полная консолидация всех пропутинских сил. В первую очередь с точки зрения одобрения программы, утверждения принципов путинской политики как принципов успешного курса в России в целом. — Для того, чтобы впоследствии обеспечить эффективный транзит власти? — Да, это один из основных вызовов и вопрос уже не очень далекого будущего. И крайне важно, чтобы ценности и традиции, которые сформировались за время путинского правления, закрепились в обществе. И особенно — в практиках политической деятельности и госуправления. Я говорю об ориентации на интересы граждан, на национальные интересы страны, на устойчивое развитие и отсутствие потрясений. — В продолжение разговора о транзите власти. В этих выборах уже не участвуют Геннадий Зюганов, Сергей Миронов. Очевидно, их мы больше не увидим в следующем избирательном цикле. Последней кампания, вероятно, станет и для Владимира Жириновского. Насколько остро сегодня стоит проблема преемственности в этих партиях и можно ли ожидать закрытия старых партийных проектов и появления новых по итогам выборов? — На этот вопрос партии должны сами ответить. Я считаю, что КПРФ с Павлом Грудининым совершили ход эффектный, но очень рискованный. Поскольку, с одной стороны, Грудинин выигрышно смотрится на фоне остальных представителей непутинского электората. Я имею в виду Собчак, Жириновского, Титова. Срабатывает эффект новизны. Грудинин вышел за пределы традиционного коммунистического электората, и он может отнять что-то у национально-патриотически ориентированных групп, которые голосуют за Жириновского. Он также легко может отнять голоса у Собчак и у Титова. Но непутинское поле — оно не очень большое, и в результате можно все равно получить итоговые цифры на уровне 10—12%. А тогда зачем вся эта история с непартийным кандидатом и блоком коммунистов и национал-патриотов? Только для того, чтобы отложить вопрос о лидерстве и снять персональные риски Зюганова, набрать меньше Жириновского? Очень сомнительная тактика. Кроме того, крупный бизнесмен с зарубежными активами, в качестве кандидата от КПРФ тоже вызывает вопросы — это не тот архетипический лидер, который органичен традиционному коммунистическому электорату. К тому же он не член партии, а у базового электората коммунистов — это вопрос принципа. Поэтому, получится ли приобрести новых сторонников — еще большой вопрос (основные сдерживающие факторы — слабая программа, вялая риторика, сомнительная биография, отсутствие харизмы), а вот потерять половину «базы» — перспектива, судя по последним опросам, вполне реальная. — Откусить от путинского электората он сможет? — Ему будет крайне сложно это сделать. Для путинского электората он очень уязвим. — Что ждет «Справедливую Россию» после выборов? После того как Сергей Миронов отказался участвовать в них и партия поддержала Владимира Путина, в адрес эсеров посыпались некрологи. — Я как раз так не считаю. С одной стороны, «Справедливая Россия» очень разумно пропускает ход, она солидаризируется с глобальными целями развития страны, которые обозначил Путин. С другой стороны, у них есть претензии к правительству, которое, считай, «Единая Россия», потому что лидер партии — премьер. Для их электората это абсолютно понятная модель. И сразу после президентской кампании они, скорее всего, усилят критику «Единой России». — Есть ли будущее у ЛДПР без Владимира Жириновского? Он единственный, кто из парламентской тройки оппозиции снова идет на выборы: создается ощущение, что в ЛДПР большие проблемы с возможными преемниками. — Главная сложность ЛДПР заключается в уникальной системе политической коммуникации лидера партии со своими избирателями. И я пока просто не вижу среди нынешнего руководства ЛДПР людей, которые способны эту коммуникацию поддерживать. Если даже Владимир Вольфович куда-то отходит, должны быть люди, которые смогут также ярко поддерживать образ партии. Я думаю, что без этого партии не будет. Ведь в России роль личности вообще очень важна. Личность у нас в значительной степени пока и есть институт. — Еще один новичок на этих выборах — телеведущая Ксения Собчак. Какие у нее перспективы? — С появлением Грудинина ее ситуация сильно ухудшилась. Ирина Хакамада в 2004 году набрала немного меньше 4%. Собчак может этот результат превзойти, при благоприятном для нее развитии драматургии кампании. А сейчас с теми показателями антирейтинга, которые у нее есть, не очень понятно, кто за нее будет голосовать. Молодежь или околопротестные группы вряд ли массово придут на выборы. И даже если придут, то не в том количестве, чтобы составить какой-то серьезный процент в рамках общенационального голосования. Получить что-то от либерального сегмента тоже проблематично. Во-первых, он невелик, во-вторых, за него борются Титов и Явлинский. Здесь многое будет зависеть от активной фазы кампании. — Как вам кажется, после выборов она останется в политике? — Во многом это будет зависеть от результата, от интерпретации этого результата, от реакции либеральных лидеров мнений. А то, что у нее такое стремление есть, это однозначно. Ксения Анатольевна уже давно, с «нулевых», приглядывалась к политике, начиная с движения «Все свободны». — Вам как политтехнологу нравится ее кампания? — Нет. Собчак против всех — это ошибка. Потому что зачем мне голосовать против всех за Собчак, когда я просто могу не прийти на выборы или перечеркнуть бюллетень. Идея «против всех» совершенно нелогичная для мотивации активного избирателя. Люди присоединяются к победителю и объединяются за что-то хорошее, вокруг позитивной повестки. Просто я против — это плохо. Даже трансформация лозунгов в ходе кампании выглядит странно и рождает больше сомнений, чем ведет к росту числа сторонников — метания всегда плохо отражаются на уровне поддержки. — Алексей Навальный пытался весь прошлый год стать участником президентской кампании. Он проводил разной степени успешности митинги, создавал в регионах штабы, писал и обнародовал свою предвыборную программу. Как бы вы оценили Навального — 2017: с какими политическими акциями он начинал год и какими пришел в 2018? — Думаю, что Навальному удалось получить серьезное внимание только в одной электоральной группе. Это не совсем школьники, а возрастная группа 18—23 лет. В ней интерес к нему существенно выше, чем во всех других группах. Он заходил на волне антикоррупционных расследований, затем пытался их конвертировать в квази-избирательную кампанию. Пока ему было какое-то противодействие, Навальный ловил эту энергию и умело аккумулировала ее в свою пользу. Но  как только ему предоставили почти полную свободу и стали согласовывать огромное количество акций, то интерес к нему резко пошел на спад. С исчезновением точки напряжения и конфликта Алексей Навальный как политик стал сдуваться. В итоге к концу года Навальный пришел на полном спаде. Формирование всех этих штабов было недобросовестной симуляцией избирательной кампании. И хотя с самого начала было понятно, что по юридическим причинам его не зарегистрируют, он мог бы спланировать свою кампанию иначе с точки зрения удержания интереса к себе и своим идеям. — То есть в 2018 году Навальный не представляет для власти никаких угроз? — В рамках законной демократической процедуры он никогда их не представлял и не будет представлять. Это скорее его стремление предъявить себя политиком, пользующимся серьезной поддержкой, чем реальность. Последний опрос Гэллапа показывает, что за Навального готовы проголосовать около 3%. Яркая и современная упаковка при отсутствии содержания и начинки — большая проблема. Тут вопрос в несистемном сегменте в целом: какие там появятся новые политики. Сейчас царит полное понимание, что все проиграно. Все переругались, никаких новых идей, никакой позитивной повестки. И даже нет понимания того, что делать завтра. Идея бойкота выборов очень слабая и легко препарируется как сугубо конъюнктурная, поскольку до этого Навальный призывал всегда голосовать вне зависимости от того, кто есть в бюллетене. А тут детская обида: раз меня не зарегистрировали, не надо ходить на выборы. Такая заочная полемика с Собчак. — Если Навальный такой безопасный для власти, то почему президент, премьер-министр, отвечая на вопросы о нем, все время избегают называть его фамилию? — Когда ты о ком-то говоришь, то масштабируешь его своим вниманием, своим статусом. Как происходит продвижение в интернете? Люди платят деньги за то, чтобы тот или иной более популярный ресурс, канал, аккаунт их упомянул, поставил ссылку, таким образом наращивается аудитория. В политике то же самое. Чем выше статус того, кто с тобой полемизирует, отвечает на твои вопросы, тем больше твой политический капитал. А зачем Дмитрию Медведеву и, тем более, президенту это делать? Понятно, что к ним проявляют интерес гораздо больше людей, чем к Навальному. Политика — это высококонкурентная сфера человеческой деятельности, здесь подарков никто никому не делает. Вот Ксения Собчак тоже все время говорит про то, что должны быть дебаты всех со всеми. Но такого нет ни в одной стране мира. На дебаты всегда выходят сомасштабные кандидаты. Потому что в случае победы, они могут добавить себе каких-то колеблющихся избирателей своего оппонента, перетащить их на свою сторону. Почему Трамп или Клинтон не дискутировали с либертарианцами, например? Или с конституционалистами? Они же просто их игнорировали. Несмотря на формальное присутствие кандидатов в бюллетене, в высшей лиге американских выборов их не было. — Но разве это не проблема российской политики, что у Путина нет сомасштабного оппонента? — А как вы относитесь к народу Российской Федерации? Масштаб политика в первую очередь определяет уровень доверия и поддержки со стороны граждан. Политическая система должна адекватно отражать их предпочтения при формировании властных институтов. Это и есть демократия. Все остальное от лукавого. Вообще, если мы посмотрим на историю современных демократий, политики такого масштаба и с таким уровнем поддержки, как у Путина, появляются крайне редко. И, как правило, в непростые времена, помогая своим странам преодолеть кризисы, обрести идентичность, выйти на путь развития. И в этом смысле сильный лидер с высоким уровнем поддержки — это конкурентное преимущество государства. Вряд ли американцы захотели бы, чтобы во времена Великой депрессии и в канун Второй мировой войны во главе страны оказался бы президент с низким рейтингом и слабой поддержкой в конгрессе. — После президентских выборов что будет задавать повестку 2018 года? — Программа президента. Цели и подходы заявлены Владимиром Путиным на съезде «Единой России», на большой пресс-конференции. Теперь ждем конкретных шагов, которые будут предприняты в ближайшие годы. Дальше в зависимости от приоритетов и конкретного плана действий, вытекающих из программы, будут сформированы органы высшей исполнительной власти. Ведь сразу после инаугурации избранного президента все высшие должностные лица слагают свои полномочия. — Как вам кажется, насколько серьезным будет обновление власти? — Оно точно будет. Но сейчас об этом говорить рано. Не надо недооценивать президентскую кампанию. Я, как политический менеджер, понимаю: то, что происходит сейчас, имеет огромное значение, окажет сильное влияние на поствыборную повестку. — В прошлом году обновление власти коснулось регионального уровня. За один год в отставку был отправлен 21 губернатор. Какую задачу решала эта кадровая ротация и будет ли тренд продолжен в этом году? — Задача формулируется очень просто — внедрение принципов меритократии в систему государственного управления. Поскольку основной ресурс устойчивого развития — это как раз повышение эффективности управления. Если мы посмотрим на ущерб от коррупции, от злоупотреблений, связанных с конфликтом интересов, счет там идет на сотни миллиардов. Но  если посчитаем упущенную выгоду от неэффективных управленческих решений, то сумма ущерба получится в разы выше. И если наша исполнительная власть на всех уровнях начнет работать более эффективно, хотя бы на 10—15%, то это уже ощутимо скажется на ВВП. Еще одна важная задача — смена поколений высших управленцев. Потому что нашей демократии немногим более четверти века — это то самое время, когда поколения должны меняться. И они меняются.