Политолог, глава коммуникационного холдинга «Минченко консалтинг» Евгений Минченко, рассказал «URA.RU», что будет происходить с главными фигурами российской политики в 2019 году. В нашем интервью прогнозы эксперта: когда Путин кардинально сменит правительство, почему Медведев сохраняет шансы стать преемником президента, кто придет на смену Навальному. — До начала 2018 года казалось, что самым главным событием этого года будут президентские выборы. Согласны ли вы с такой оценкой сейчас? — Вроде бы с президентских выборов прошло всего несколько месяцев, а кажется, что это было уже в другую эпоху. С тех пор и внутриэлитный, и политический климат в стране кардинально изменились. Президентские выборы стали последним событием прошлой эпохи — эпохи «крымского консенсуса», когда главным политическим фактором была мобилизация перед внешним врагом. После начала пенсионной реформы фокус внимания сместился на внутренние проблемы. Власть начала сталкиваться с массовым недовольством, которое выразилось в нескольких поражениях на региональных выборах. «Единая Россия» по большому счету совершила подвиг, минимизировав потери. Проводя непопулярные реформы, она смогла сохранить контроль над законодательными собраниями и выиграла большую часть губернаторских выборов. Вопрос лишь в том, удастся ли им удержать власть хотя бы на том уровне, на котором они ее держат сейчас. — Как новая реальность сказалась на отношениях внутри элиты? — Происходит перераспределение ресурсов внутри «Политбюро 2.0» [так Минченко называет ключевых игроков в высшем руководстве страны]. Верхушка консолидируется, становится более мощной, а низшие слои приносятся в жертву. У них забирают ресурсы, они становятся жертвами антикоррупционной кампании. Происходит разрыв, в результате которого многие региональные элиты идут под нож. — В этих условиях имеет ли значение, кто сколько набрал на последних президентских выборах? Или новая политическая реальность обнуляет эти результаты? — Итоги выборов остаются важны для Владимира Путина, они помогают сохранить его международную легитимность. КПРФ показала, что готова предлагать новые фигуры. Я думаю, что вывод на сцену Павла Грудинина (кандидат от КПРФ на президентских выборах — прим. ред.) был интересным опытом для партии. Грудинин — это оптимальный образ с точки зрения возраста, опыта, политической программы, однако он оказался с большим количеством скелетов в шкафу. В итоге Грудинин провалился, но КПРФ продолжила работать над новой стратегией. Андрей Ищенко (кандидат от КПРФ на выборах в Приморье — прим. ред.), набравший большое количество голосов, — это тот же самый Грудинин-lite. У коммунистов появилась понятная модель как минимум для выборов руководителей исполнительной власти. — Вы говорили, что поддержка власти падает. Есть ли смысл тем, кто недоволен режимом, делать ставку на компартию как на механизм достижения своих целей? — История с Ищенко создала плохой прецедент, потому что стало понятно, что КПРФ сдает своих. То, что партия не стала выдвигать Ищенко на повторных губернаторских выборах — это не очень хороший сигнал для потенциальных спонсоров. С другой стороны, вероятность того, что кандидата от КПРФ снимут, меньше, чем у других партий. — А из тех, кто есть, помимо компартии, как вы можете охарактеризовать итоги года для других политических сил? Для ЛДПР? Для либералов-западников? — ЛДПР, как и КПРФ, остается частью правящей корпорации, иногда фрондирующей, иногда атакующей. Ксения Собчак на президентских выборах между охотой за голосами и стратегией оставаться своей для «людей с хорошими лицами» выбрала второе. Она пренебрегла электоральными возможностями в пользу того, чтобы понравиться либеральной тусовке. — В этом году все либеральные кандидаты, вместе взятые, набрали меньше (чуть больше 3,5% голосов), чем Михаил Прохоров на президентских выборах 2012 года (8% голосов). За эти шесть лет в России сократился запрос на либеральную идею? — Прохоров не был традиционным прозападным кандидатом. В общественном восприятии он был богачом, который обладает важными умениями, которых нет больше ни у кого. Это совершенно другое позиционирование. Однако в какой-то момент Прохоров охладел к политической деятельности и его проект «Гражданская платформа» закончился. Кстати говоря, очень жаль, потому что сейчас он был бы полезен. Отсутствие в России дееспособной либеральной партии — это очень плохо. — В мае было сформировано новое правительство. Объявление состава вице-премьеров вызвало смешки даже среди депутатов-единороссов. Почему состав кабмина почти не поменялся? — Транзит власти начнется только в 2021 году, а радикальные замены в правительстве — это ход, который нельзя делать регулярно. Поскольку рейтинги на тот момент были очень высокие, то вставал вопрос: зачем терять своих людей? В новом правительстве представлены все группы влияния, есть понятные для Путина люди, с которыми у него есть долгая история отношений. Можно сколько угодно смеяться в отношении Виталия Мутко (в новом правительстве стал вице-премьером по строительству — прим. ред.), но это человек, которого Путин знает 30 лет. — Но ведь в обществе есть запрос на обновление. По нашей информации, именно, чтобы ответить на этот запрос, буквально в последний момент в состав правительства включили губернатора Тюменской области Владимира Якушева и главу ЯНАО Дмитрия Кобылкина. — Я точно знаю, что решение об их включении в состав правительства было принято буквально за несколько дней до формирования кабмина. О том, что они станут министрами, они узнали внезапно. — Почему же взяли именно их? — Потому что это лучшие губернаторы страны. Много ли у нас эффективных губернаторов с хорошим имиджем? Их по пальцам пересчитать: Кобылкин, Якушев, [мэр Москвы Сергей] Собянин. Ну есть еще Савченко [Евгений, губернатор Белгородской области], Артамонов [Анатолий, глава Калужской области], но они уже возрастные. — А если все же вернуться к составу правительства. Почему премьер-министром остался не любимый многими россиянами Дмитрий Медведев? Каким вы видите его политические перспективы в ближайшие годы? — Медведев прошел такую проверку на лояльность, которую не проходил никто и, наверное, больше никто никогда не пройдёт. Он вернул Путину президентское кресло. Человек с такой безусловной лояльностью всегда будет оставаться в обойме. Я думаю, что у Медведева есть все шансы сохранить кресло премьера до парламентских выборов (в 2021 году — прим. ред.). У него ненулевые шансы вновь стать преемником Путина. Кроме того, когда его списывают со счетов, то просто не понимают, что Медведев — это не просто Медведев, это лидер очень мощного элитного клана. — К слову, об элитных кланах. Если смотреть на состав нового правительства, то какой можно сделать вывод о перегруппировке элит? — Медведев в новом правительстве сохранил свое влияние. Усилились позиции Сергея Собянина, [главы Ростеха] Сергея Чемезова, бизнесменов — братьев Ротенбергов и Геннадия Тимченко. К тому же внутри правительства усилилось влияние самого Путина. Татьяна Голикова, Алексей Гордеев, Виталий Мутко [все работают в качестве вице-премьеров] — это все бывшие путинские министры. Плюс резко усилился Совбез, а значит, и его глава Николай Патрушев. — Хотелось бы теперь поговорить о тех, кто противостоит власти. 2017 год был годом крупных протестов, которые организовывал Алексей Навальный. Для самого Навального это был новый взлет популярности. В этом году выходы его сторонников были уже не такими масштабными, его митинги воспринимались как что-то будничное. Какое место займет Навальный в условиях новой политической реальности? — Навальный имеет очень ограниченный потенциал развития, в том числе в силу личностных особенностей. В новой реальности запрос на «новую искренность», на новый тип лидера. Навальный же слишком желчен. Он хорошо попадает на озлобленную городскую интеллигенцию и протестную «школоту». Однако, если он пойдет к женщине-бюджетнице, то она ему не поверит. Не та эмоция, не тот образ. Он хороший инструмент для слива информации, для внутренней борьбы элит, но для новой реальности он не подходит. — Надолго ли эта новая политическая реальность? Как долго пенсионная реформа будет являться важным политическим фактором? Еще год-два? — Это долгоиграющее решение. Она будет давать свои плоды и через два и через три года, когда люди начнут сталкиваться с ней на своем жизненном опыте. Она уже начала порождать антиистеблишментные настроения. Нас ждут очень тяжелые региональные выборы 2019 года. Следующая кампания в Госдуму будет проходить, когда эти настроения выйдут на пик. Если не перезагрузить партийно-политическую систему, то эти выборы также дадутся очень тяжело. Сейчас очень многие люди чувствуют, что их интересы ни одна из существующих политических сил не выражает. — Вы говорите о необходимости политической перезагрузки. На ваш взгляд, чувствует ли власть эту необходимость? После региональных выборов сменилось более десятка глав регионов. Заметили ли вы корректировку кадровой политики Кремля? — Содержательно — нет. Было несколько спонтанных решений типа назначения Олега Кожемяко в Приморье. Прошлый врио не смог победить на выборах, и ему срочно требовалась замена. — Но это ведь исключительный случай. Почему в целом кадровая политика не изменилась? — Но ведь большую-то часть выборов власти выиграли. Логика какая: проиграли три старых губернатора, которых навязали региону. А значит, о сбое в назначении молодых технократов пока говорить рано. — 2018 год — это год трагедии в «Зимней вишне». Во время трагедии соцсети заполонили сообщения о массовой гибели детей, которые сильно отличались от официальных данных. Это привело к массовым митингам. В ноябре, когда Бурятию присоединили к ДвФО, по viber-чатам пошла информация, что эта мера нужна, чтобы правильные люди получили землю на Байкале по программе «Дальневосточный гектар». В ответ — вновь массовые митинги. В конце года власти ответили законопроектом о наказании за fakenews. У государства это единственный инструмент борьбы с этим явлением? — Власть действительно плохо работает в информационном поле. Это хорошо заметно на примере включения двух регионов в состав Дальневосточного федерального округа. Если бы перед этим шли дискуссии, людям бы объяснили зачем это нужно, рассказали бы про дальневосточные льготы, то эти fake news не были бы столь эффективными. В условиях же информационного вакуума fake news легко входит в повестку, как нож в масло. — Но в условиях антиистеблишментных настроений люди не очень верят в официальную точку зрения. Смогло ли разъяснение помочь? — Должны быть неформальные авторитетные источники. — Власти придется втираться в доверие к создателям неформальных чатов в мессенджерах? Это ведь тысячи людей. — Можно создавать институт верификаторов. Должен быть авторитетный человек, который наработал себе репутацию на разоблачении фейков. На мой взгляд, успешным примером является [популярный украинский блогер] Анатолий Шарий, который наглядно разоблачает дезинформацию. У него уже больше миллиона подписчиков. — То есть власти нужна сеть региональных шариев? — Это один из вариантов, как можно бороться с распространением фейков. — Можете сказать, что на ваш взгляд станет главным политическим трендом 2019 года? — 2019 год станет тяжелым годом для партии власти. Она столкнется с проблемами как на выборах, так и на улице, где начнется рост протестной активности. Помимо традиционных проблем — экологии, дольщиков, обманутых вкладчиков, усилятся мусорные протесты. Мы получим новую волну протеста после того, как ГИБДД снимет порог по превышению скорости 20 километров в час. Россияне поймут, что это, по сути, не штраф, а дополнительный налог с населения. Я думаю, что сама по себе эта эмоция неверия, эмоция недовольства начальством очень опасна. Власти с этим надо как-то работать. — Кто может стать бенефициаром этих протестов? — Всем раздали карты, а дальше все зависит от того, кто и как выстроит свою игру в 2019 году.