Летнее голосование за Конституцию будет иметь последствия весь 2021 год, а, возможно, и дольше: первый прогноз, что в развитие поправок потребуется принять более 100 законов, уже не подтвердился — правок будет больше. И скепсис, что они будут рамочными, не обоснован: изменения будут существенные, но они спрятаны за сложными формулировками, и обнаружатся только в кризисы. Эксперты были разочарованы законом о Госсовете, а в нем оказались скрыты полномочия для разбора конфликтов по типу спора свердловского губернатора Евгения Куйвашева с бывшим вице-мэром Екатеринбурга Владимиром Тунгусовым. О реальном масштабе изменения Конституции URA.RU рассказал в интервью сопредседатель рабочей группы по подготовке поправок к Конституции, депутат Госдумы Павел Крашенинников. Также депутат подвел черту под спорами об индексации пенсий работающим россиянам — по его словам, новая Конституция прямо обязывает это сделать. Кроме того, Крашенинников считает, что опыт общероссийского голосования, примененный для обновления Конституции, могут повторить. Также в интервью агентству депутат раскрыл свои планы на будущее и объяснил, почему президент РФ Владимир Путин, инициировавший поправки, достоин звания «Юрист года 2020». Из интервью вы узнаете: Когда потребуется снова менять Конституцию О преемнике Путина О повторении общероссийского голосования Нужно ли индексировать пенсии работающим Почему Путина не назвали юристом года О выдвижении в новый созыв Госдумы Особенность нового Госсовета, которую никто не заметил О деле Ивана Сафронова Об изъятии детей из семей От каких кризисов страхует новая Конституция — Павел Владимирович, страна десятилетиями будет жить по правилам, заданным вами в обновленной Конституции. Вас эта ответственность не тяготит? Вдруг что-то пойдет не так, как вы задумали. — Я к этому нормально отношусь. Когда в 1993 году готовилась Конституция, я был на подносе снарядов, еще достаточно молодой человек. Но после этого было огромное количество законов, которые мы принимали. И самый главный закон после Конституции — Гражданский кодекс. Что касается Конституции — она в первую очередь выстраивает базу для прав человека. Выстраивает систему сдержек и противовесов, выстраивает компетенцию органов власти, которые присутствуют в конкретной ситуации в конкретной стране. Поэтому весь этот опыт за 26 лет — с 1993 после принятия Конституции и по 2019 год, когда мы начали готовить поправки — мне очень сильно пригодился. Тяготит ли ответственность? Ответственность, конечно, есть. Понимаешь, что может произойти. Когда мы с Борисом Николаевичем [Ельциным] работали по старой Конституции, у нас было масса историй. Например: закон принимается Советом Федерации, а президент накладывает вето. Потом Дума преодолевает вето, Совет Федерации преодолевает вето — и всё, что делать? — Новая Конституция страхует от таких мин замедленного действия? — Эти мины сейчас не видны. Но когда мы в группе [по поправкам в Конституцию] работали, были люди, и в том числе я, которые видели, что это может произойти. Это не просто ощущение. Это понимание текста, и понимание того, как развивается общество, и куда оно может пойти. Жизнь многомерна, но я считаю, что очень многие моменты мы учли. Вот, например, с Уставными судами (Конституционные суды, которые существуют в ряде субъектов, необходимо ликвидировать в соответствии с новой Конституцией — прим. ред.). Очевидно же, что это не очень живая история, когда по статистике 5-6 дел в год. Мировой судья за день столько рассматривает. — А если сохранить эти суды как памятник девяностым? — Памятник — пожалуйста, пусть поставят. Ему денег платить не надо. — Если вернуться к рискам. Страхует ли новая Конституция от радикальной смены курса власти? Предположим, придет к власти в 2024 году условный Алексей Навальный или «Семья» Ельцина вернется и захочет всё откатить назад. — Там есть много страховок. Первую страховку заложили отцы-основатели — первая и вторая главы («Основы конституционного строя» и «Права и свободы гражданина») неприкосновенны. Также страховка заложена в том, что процедура правки Конституции достаточно сложная. У нас в последней главе Конституции говорится, что нужно квалифицированное большинство в Думе и в Совете Федерации, не менее двух третей субъектов Федерации в виде парламентов должны проголосовать. — А если говорить не о фундаментальных изменениях, а о точечных правках? Например, соцсети волюнтаристски заблокировали все аккаунты Трампа. — Я не поклонник Трампа, но просто взять и заблокировать, без суда и следствия, это весело. Что касается цифровых историй, то мы одними из первых внесли соответствующие поправки в Гражданский кодекс. Если потребуется [дополнительно что-то уточнить в Конституции в связи с защитой цифровых прав], то это будет та же процедура, о которой я сказал выше. Но, конечно, мы надеемся, что этот текст, эти правила будут работать не менее 10-20 лет точно. — В последние недели перед новым годом активизировались обсуждения возможных преемников президента Владимира Путина. Можно ли сказать, что новая Конституция — это и есть «преемник» Путина? — Нет. Преемник — это все-таки лицо. Лицо, которое определит избиратель. Что касается наследия [Путина], то, может быть. Конституция — это одно из важных деяний, которые сделал Путин. Мы привыкли, что он только президент, но Путин работал премьер-министром, работал в региональной власти в Санкт-Петербурге, и в непростые моменты — он всё это знает. — В будущем новую редакцию будут называть «путинской Конституцией»? — Это все условности. Ну, хотят называть — пусть называют. Все-таки поправка — да, это Путин вносил, он ее представлял. А я был официальным представителем именно президента. Поэтому поправка — да. Будут называть [саму Конституцию] или не будут — посмотрим. — Общероссийское голосование по поправкам в Конституцию прошло удачно и решило свою задачу. Можно ли в будущем пользоваться этим инструментом для легитимации важных для страны решений? Что это могут быть за решения? — Я этого, во-первых, не исключаю. А во-вторых, надо сказать, что процедуру мы подготовили применительно к конкретной ситуации. Можно ли ее в будущем использовать? Можно, конечно. Как и применительно к чему — надо смотреть. Но то, что нормы отработаны, то, что они дали такой практический результат, то, что они обкатаны — это, конечно, имеет свое значение. Я с наукой общаюсь достаточно плотно и знаю, что исследователи уже сейчас изучают этот опыт. Сейчас это памятник права, памятник истории права. О самых спорных поправках — Интересная история получилась с рабочей группой — собрали разных людей, с разными компетенциями. Этот опыт может в будущем применяться по другим вопросам? — Мне кажется, это очень хорошая история. Я много читал про эту группу. Господи, чего только там не написали. В тот период была нервная ситуация. Во-первых, нужно текст написать. Потом его надо согласовать. Потом нужно всех убедить. Потом нужно опять его согласовывать. И так далее. И потом только на паблик выносить. Это сложно. И, когда на паблик выносишь — везде нервы мотаешь, и до, и после, как говорится. И, когда это всё расцветает… — Это интересно в том смысле, что у нас с каких-то пор парламент — это «не место для дискуссий», а у вас в группе были споры. — Споры были. В этом смысле, понятно. Но, вы знаете, мы в 1993 году все-таки работали над текстом, как положено. Там работали в основном юристы и чуть-чуть представители регионов. А в этот раз юристов в рабочей группе было процентов десять. Были спортсмены, были представители культуры. Я только потом понял, что это нормально. [Доктор Леонид] Рошаль, например, продавил поправку про медицину, это чисто его. Он прямо на каждом совещании вставал и говорил об этом, мы ничего не могли с ним сделать. — Вы ощущаете, что в обществе есть разочарование тем, как поправки воплощаются в законы? Например, поправка о том, что пенсии должны индексироваться ежегодно. Сейчас идут мучительные споры вокруг того, нужно ли индексировать пенсии работающим пенсионерам. Разве этого не должно было случиться автоматически, без всяких обсуждений? — Да. Но обсуждения могут быть самые разные. У нас были дискуссии, и они будут продолжаться, по разным категориям [пенсионеров]. Были споры по работающим. Мое мнение — надо индексировать. Как к этому прийти — это уже другой вопрос. Надо индексировать — значит, надо индексировать. С правовой точки зрения для меня здесь нет вопросов. — Вы сказали, что была проделана большая работа. Нет ли у вас разочарования в связи с тем, что в обществе широко обсуждают только одну поправку — обнуление? Говорят, что все ради нее и затевалось. Обнуление даже стало словом года. Почему так происходит? — На самом деле все-таки социальные нормы важней для основной части населения. Но, может быть, для тех, кому это важно, они не всегда это обсуждают. Система сдержек и противовесов — это тоже важно. Что касается дискуссий — пойдет ли президент [на новый срок], или не пойдет, я не знаю. Но, в любом случае, это будет, во-первых, его решение. Во-вторых, если он будет выдвигаться — это будет уже решение избирателей, а не чье-нибудь. — Почему Ассоциация юристов России, в руководство которой вы входите, не назвала по итогам 2020-го «Юристом года» Владимира Путина, который инициировал поправки? — Хороший вопрос… Никто не подал заявки. — А вы думаете, он бы смог бы победить? — Да, мог бы победить. Мы не рассматривали этот вопрос. — Президент, отвечая на пресс-конференции на вопрос журналиста Андрея Колесникова «стоило ли оно того?» ответил — если что-то идет на благо страны, то это стоит делать. А как вы отвечаете для себя на этот вопрос? — Поправки, я считаю, на благо, да, абсолютно. И меня часто спрашивают — спасибо, что не спросили — какая для вас самая лучшая поправка. На самом деле она в системе должна работать, в системе. О своем будущем — А роль президента усилилась? — У нас была президентская республика, так и осталась президентская. В каких-то вопросах президент усилился, в каких-то вопросах больше [полномочий отошло] парламенту. Нас тоже достаточно много критиковали по поводу, например возможности отречения [президентом] руководства судов. — Про Конституционный суд тоже было много разговоров, что его статус понизился. Вы согласны? — Он, наоборот, сильно повысился. Он невероятно повысился. — Тогда почему вы отказались его возглавить, как писали СМИ? Мне, честно говоря, с человеческой точки зрения [сложно это комментировать]. Я с Валерием Дмитриевичем [Зорькиным, председателем Конституционного суда] очень много лет знаком, мы четверть века знакомы, даже больше. У нас с ним хорошие отношения. Он человек замечательный. И очень мало таких людей, которые, не просто знают законодательство, а знают право и его философию. Дай бог ему здоровья. Я вам благодарен, что вы меня куда-то постоянно отправляете, то в МВД, то в полпредство, то еще куда-то. Но у меня в Госдуме есть некоторые задачи. Я считаю, что без меня там будет сложнее. — Учитывая, какую роль вы сыграли в обновлении Конституции, статус депутата Госдумы соответствует вашим амбициям? — Я председатель комитета, у нас достаточно большой комитет. И у нас основная часть кодексов, в том числе, Гражданский, и Уголовный — все процессуальные кодексы у нас. И КоАП этот несчастный [документ, разработанный Минюстом, вызвал много споров — прим. ред.], в котором хотят за три грубых нарушения ПДД лишать прав. Я против этого, конечно. Это просто не годится. Это не кодекс, а что-то другое. Дикая история. Кодексы нужно писать, как кодексы — и универсальные, и всё взвешивать. Сейчас КоАП жуткий, разбитый на куски. Надо все-таки продукт более или менее отработанный вносить [в Госдуму]. Теперь что касается депутатства — хорошая работа. Я еще возглавляю Совет при президенте по кодификации гражданского законодательства. Это очень важно. Мы рассматриваем все проекты — не только дошедшие до Думы, а все проекты, в которых есть нормы гражданского права. Поэтому моя работа достаточно интересна. — Вы выступаете за либерализацию уголовных статей, за амнистию. Поддерживаете ли вы открытое рассмотрение дел, связанных с гостайной, таких, как дело Ивана Сафронова? — Такие процессы закрывают не потому, что хочется закрыть. А если там есть информация, которая может нанести вред стране, то зачем это делать? Его же судят за то, что он что-то секретное передал. Если мы это на весь мир будем показывать? Поэтому, если дело связано с какими-то секретами, а их много в любой стране, конечно, процесс должен быть закрытый. Если речь идет о какой-то частной жизни, каких-то интимных подробностях — тоже должен быть закрытый процесс. — Вы предлагали запретить органам опеки изымать детей без решения суда. Насколько это соответствует новой Конституции, где говорится, что дети — это приоритет государства? — Вы не добавили: изымать при угрозе жизни и здоровью. Это важно. Потому что детей просто так забирать вообще нельзя, ни в коем случае. То, что сейчас это делают органы опеки и попечительства — это просто безобразие. Доверять в административном порядке забирать детей — это бред. Я остаюсь при этом мнении. Судьбу любых граждан, в том числе детей, может решать только суд. Даже в СССР детей отбирали только судом, а мы в 90-х взяли и административный порядок придумали. — В новом созыве Госдумы мы вас ждем? — Я собираюсь идти. — От Свердловской области? Есть информация, что вы возглавите «тройку» кандидатов. — Пока не решали этот вопрос. — Работая в Госдуме, вы себя больше ощущаете лоббистом Свердловской области или Федерации? — Я их не различаю. Что касается Свердловской области — когда возникают разные ситуации, можно решать иногда очень быстро эти проблемы. Думаю, что я могу больше принести пользы региону с точки зрения [установления] правил игры. Если смотреть с точки зрения связей и использования ресурса, то тоже могу принести немало пользы. Точно не меньше, чем многие депутаты. — Следующий ваш срок в Госдуме, если вы туда изберетесь, попадет на 2024 год — период транзита власти. Насколько роль Госдумы вот в этом «транзите власти» будет существенна? — «Транзит» — это слово не юридическое, а техническое какое-то. Я думаю, что всё будет нормально. Я бы хотел, чтобы было всё в соответствии с законом. Конечно, любые выборы — это всегда интересно. — Статус депутата Госдумы в связи с этим повысится? — Выскажу крамольную мысль: часть депутатов, которые идут в Госдуму, они сначала не знают, что там происходит. Понимаете, приходит новый человек — какие у него есть возможности? Что он может сделать? Когда человек опытный, тогда другое дело. Но многие приходят — и им сложно работать. — При этом обсуждается, что «Единая Россия» половину своих депутатов обновит в новом созыве. То есть придет много неопытных. — Будем помогать и обучать. Мы, кстати, так и делаем все время. Мы в самом начале обычно проводим тренинги. Если говорить по нашим депутатам, я был у них неформальный староста. Мы собирались и обсуждали, кому как помочь: где-то организационные вопросы порешать, где-то политические. Они спрашивают совета, в какой комитет идти. Я надеюсь, что [в новом созыве] разброда не будет, который, насколько я знаю, бывал раньше. — У вас авторитарный стиль управления? Например, вы своей супруге и детям могли указать, как им проголосовать по поправкам? — Нет, не мог. В работе в комитете я тоже никогда не говорю, как голосовать. Это не мешает, это помогает — доверия больше. У нас в комитете огромное количество законопроектов — самое большое. Все они значимые. Поэтому у нас такое большое представительство фракций. К нам приходят представители президента, представители правительства, на самом высоком уровне. Если кто-то голосует против — ничего страшного. Нормально. 100 законов в развитие поправок — заниженная оценка — Были оценки, что в развитие поправок в Конституцию нужно принять около 100 законов. Какая доля сейчас уже принята, сколько еще осталось? — Сразу после голосования мы, сопредседатели, написали в администрацию [президента] соответствующее письмо, где указали на сотню важных законов, которые требуют изменения в связи с принятием Конституции. Могу сейчас сказать, что это была заниженная оценка. На основании поправок в Конституцию мы уже сейчас приняли 21 закон. По этим законами мы внесли поправки уже в 154 закона. — Одна из мало обсуждаемых поправок — о федеральных территориях. Появилась первая — «Сириус». Можно ожидать появления других федеральных территорий? — По «Сириусу» история очень благоприятная: там сложилось имущественное наследие, олимпийское наследие. Я там периодически бываю — отличная инфраструктура, корпуса замечательные, гостиницы есть, спортивные объекты. Там люди есть. Я считаю, что мы это всё неплохо использовали. — Но, все-таки вряд ли можно предположить, что только ради одной территории ввели такую норму. По мере потребности будут появляться новые федеральные территории? — Да. В федеративных государствах почти во всех есть эти территории есть. — На этапе обсуждения были предложения, чтобы министры или вице-премьеры могли совмещать работу в правительстве и руководство федеральной территорией. От этого отказались? — Нет, не отказались. Но только там не про «Сириус». У нас написано, что федеральные министры могут совмещать работу с другими должностями. Сейчас это использовано, когда вице-премьер является одновременно полпредом. Может быть одновременно вице-премьер и министр. Теоретически может быть вице-премьер и губернатор. Это не будет противоречить закону. — В законе о Госсовете впервые раскрывается понятие единой системы публичной власти. В нем перечисляются органы власти разного уровня, но непонятно в каких они отношениях. Можете в двух словах объяснить, как введение этого нового понятия отразится на практике? — В законе очень много написано про публичную власть и про Госсовет. На самом деле, предмет закона о Госсовете двойной. Первое — на что все обращают внимание — это непосредственно на Госсовет. А второе — там дается определение публичной власти. В самом Госсовете есть такие вещи, которые почему-то никто не заметил. Например, участие в рассмотрении споров между уровнями публичной власти. Госсовет может это делать. — А как это может выглядеть? — Могу привести пример, который был много лет у нас в Свердловской области — между городом и областной властью возникали конфликты. Подобный конфликт сегодня можно передать в Госсовет. Он может принять участие в урегулировании. — 1 сентября на лекции в Екатеринбурге вы вспоминали, что подготовка Конституции 1977 года началась еще при Хрущеве и вы тогда сказали, что он старался дать регионам больше власти, но не получилось. А сегодня у регионов достаточно власти? — Этот баланс найти сложно. Он все время в поиске, идеального решения нет. Тем более, что у нас каждый регион своеобразный. И эта своеобразность не только с точки зрения природы и людей, но и с точки зрения финансов. И, конечно, говорить о благополучии… Знаете, когда говорят, что надо оставлять всё в субъекте… Большинство [регионов] в России что будет делать? — Это с финансовой точки зрения. А в политическом плане? Во время пандемии регионам были даны новые полномочия, в том числе по введению запретов. — С точки зрения пандемии, здесь как раз своеобразность субъекта — она играла определяющую роль. Потому что в каждом субъекте была своя картинка. И непосредственно губернатор принимал решения в ту или иную сторону. Открывать или закрывать учреждения, открывать границы или нет, прививаться или нет. Если говорить о здравоохранении, сейчас тренд — [передача полномочий] к субъектам.